Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости.
Сергей Михайлович Соловьев, 190-летие со дня рождения которого отмечается 17 мая, был первым русским профессиональным историком. Он превратил отечественную историю в ту науку, что изучается и развивается до сих пор.
Конечно, у него были предшественники, без которых и он бы не состоялся как ученый. Были среди них такие сильные и крупные фигуры, как Василий Татищев, князь Михаил Щербатов, наконец, замечательный писатель Николай Карамзин. К их ряду должен быть причислен и Александр Сергеевич Пушкин, оставивший несколько исторических работ, отличающихся тонкостью мысли и глубиной.
Но все эти незаурядные люди, при всем их выдающемся уме и многочисленных талантах, в сфере написания истории оставались дилетантами. Они не изучали этот предмет систематически, в течение всей жизни. Для них это было своего рода хобби, увлечение поздних лет, а также способ выражения своих взглядов, мировоззрения, идеологии.
Более всего это относится к Карамзину, который писал свою «Историю государства Российского» не только как литературное произведение, но и «в поучение государям». Это была серия живописных драматичных картин, пронизанная моралью: только просвещенное самодержавие способствует сохранению и усилению страны. Это немедленно почувствовал тот же Пушкин, разразившийся известной хлесткой эпиграммой про «необходимость самовластья и прелести кнута» (хотя сам же, фрондировавший в юности, пришел в зрелые годы к таким же выводам).
Сергей Соловьев вовсе не был аполитичным кабинетным теоретиком или архивным сухарем-начетчиком. Он тоже в молодости увлекался философией, одно время ударялся в славянофильство, потом эволюционировал в сторону западников, сумел не удариться в крайности и найти золотую середину. Он был искренне верующим человеком. У него имелись четкие политические взгляды, которые он не скрывал, на сегодняшнем слэнге их можно было бы определить как «охранительные», хотя и либеральные – в старом смысле этого слова, свойственном XIX веку.
Но не ради демонстрации своих взглядов и не ради поучений он читал лекции и писал многотомную «Историю России с древнейших времен». Он просто вдумчиво изучал историю своей страны и делился со слушателями и читателями результатами своих исследований.
Впрочем, лучше всего обо всем этом сказал другой великий русский историк Василий Ключевский:
«Соловьев давал слушателю удивительно цельный, стройной нитью проведённый сквозь цепь обобщённых фактов взгляд на ход русской истории, а известно, какое наслаждение для молодого ума, начинающего научное изучение, чувствовать себя в обладании дельным взглядом на научный предмет. Обобщая факты, Соловьев стройной мозаикой вводил в их изложение общие исторические идеи, их объяснявшие. Он не давал слушателю ни одного крупного факта, не озарив его светом этих идей. Слушатель чувствовал ежеминутно, что поток изображаемой перед ним жизни катится по руслу исторической логики; ни одно явление не смущало его мысли своей неожиданностью или случайностью. В его глазах историческая жизнь не только двигалась, но и размышляла, сама оправдывала свое движение. Благодаря этому, курс Соловьева, излагая факты местной истории, оказывал сильное методическое влияние, будил и складывал историческое мышление. Настойчиво говорил и повторял Соловьев, где нужно, о связи явлений, о последовательности исторического развития, об общих его законах, о том, что называл он необычным словом — историчностью».
В отличие от Ключевского, принадлежавшего уже к следующему поколению историков, Сергей Соловьев не обладал литературным даром. Его фундаментальный труд читать тяжело, автор не стремится увлечь или поразить. Он сух и конкретен. Абзац кладет на абзац, как монолитные базальтовые плиты, и между ними не просунуть лезвия бритвы (так строились древнеегипетские пирамиды).
Как вспоминал его ученик Константин Бестужев-Рюмин, и «лекции Соловьёва не поражали красноречием, но в них чувствовалась необыкновенная сила; они брали не блеском изложения, а сжатостью, твёрдостью убеждения, последовательностью и ясностью мысли. Тщательно продуманные, они всегда вызывали на размышление».
Ну что ж, таково большинство исторических исследований и монографий, редко случается, чтобы ученый еще и блестяще владел пером (помимо Ключевского вспоминается разве что еще Евгений Тарле). История не относится к разряду «веселых наук».
Работы Сергея Соловьева вошли в свод необходимых книг для всякого, кто собирается заниматься историей. В каких-то деталях они устарели, ведь время идет, исследования продолжаются. Но именно из них, как из «Шинели» Гоголя, вышла вся дальнейшая русская историческая мысль. Со всеми ее особенностями, достоинствами и недостатками.
К сожалению, в фундаментальности соловьевских трудов заключены элементы фундаментализма, избавиться от которых наша историческая наука не может по сей день. Прежде всего, это относится к древнейшим временам, с исследования которых начинает он свою главную книгу. Именно он заложил, как своего рода догму, апологетическое, некритичное отношение к древнерусским летописям.
Это можно понять и объяснить. Других источников почти не осталось. Но и те, что имеются, не могут считать надежными.
Усердные монахи, самые образованные люди своего времени, сочиняли летописи спустя 200 и более лет после описываемых событий. Кроме того, они вовсе не были и не считали себя историками, у них часто были дидактические и даже пропагандистские цели. текст летописей вплетались легенды, скрытые цитаты из Библии. Вполне в духе Карамзина, между прочим, и не удивительно, что писатель не стал себя обременять анализом соотношения правды и вымысла в древних манускриптах.
Странно, что вслед за художником так же поступил ученый. Соловьев просто пересказывает «Повесть временных лет», не пытаясь отделить легенды и мифы от исторической реальности. Вслед за ним так же поступали чуть ли не все продолжатели его дела.
Но данная частность не может заслонить целого. Сергей Соловьев заложил прочные основы, без которых у нас не было бы отечественной истории как научного предмета.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
