История с художником и изнасилованной студенткой, где, по-моему, все совершенно ясно, интересна даже не сама по себе, а тем разбросом мнений, который она вызвала. Да, весь интернет пару дней стоял на ушах и тысячи юзеров от души пожелали художнику, обвиняющемуся в изнасиловании, сесть крепко и надолго. В этом как раз нет ничего особенного – обитатели сети давно взяли за правило любое преступление, особенно связанное с милицией, чиновниками или совершенное, что называется, с особым цинизмом, вытаскивать на свет и не давать делу зачахнуть. Но вот неожиданность: меньшее, но все-таки значительное число людей оказалось на стороне подозреваемого. И что самое странное, среди этих защитников есть некоторое количество локально знаменитых и вроде бы вполне здравомыслящих персонажей.
Для тех, кто не очень следил за событиями, напомню. Около недели назад петербургский литератор Николай Никифоров оставил в своем сетевом дневнике запись. Николай стал свидетелем изнасилования (правда, пока что мы можем говорить только о попытке изнасилования) и, не решившись вмешаться, обратился в милицию. Милиционеры не торопясь, но все-таки приехали, забрали всех в участок, выслушали показания. Через какое-то время подключили прокуратуру, в общем, запустили следственный процесс. Сейчас история расслоилась на два уровня: на официальном ведется расследование, на неофициальном общественность пытается осмыслить произошедшее.
В это трудно поверить, но, помимо прочего, обсуждается и моральность поступка Никифорова. Проблема здесь как будто в том, что с подследственным, художником Ильей Трушевским, до всех этих событий они считались приятелями. Трушевский пустил Никифорова пожить в свою московскую квартиру (тот приехал по каким-то своим делам в Москву), а когда на следующий день Николай приехал забрать вещи, Илья совершенно серьезно заявил, что не ожидал такого предательства от друга.
Тут я хочу на время забыть об официальном языке криминальных сводок и вернуться к обычной человеческой речи. Следственный комитет работает – и он еще скажет свое слово. Но мнение тех, кто сейчас обсуждает эту историю, в исторической перспективе может оказаться даже более важным.
Во-первых, и Никифоров, и Трушевский – не просто люди с улицы, а часть культурного истеблишмента, знакомые журналистам, литераторам, критикам, арт-тусовке фигуры – каждый в своем кругу. Поэтому обсуждение ситуации, происходящее внутри этих кругов, и получилось несколько кулуарным, домашним, хотя и открытым для всего интернета.
Меня больше всего удивляет такая точка зрения: «да, – говорят некоторые – Трушевский известная сволочь, многие и до Никифорова видели, как он обращается с девушками. Но – он художник, и не из последних, поэтому ему нельзя в тюрьму. Потому что, во-первых, никакому художнику нельзя в тюрьму, а во-вторых – о ком же тогда будут писать арт-критики». Комментировать тут просто нечего, но, если почитать записи в жж Трушевского (появившиеся в ответ на посты Никифорова, сейчас удаленные автором, но сохранившиеся в памяти поисковиков), можно сделать осторожный вывод, что такие разговоры и придавали художнику уверенности в своей правоте. Я обо всем сужу из записей в блогах, но коль скоро у нас за них уже судят, значит их можно считать источником информации. Трушевский вначале вел себя вызывающе, мол, девочка ему за все еще спасибо должна сказать. Теперь он вроде бы через знакомых пытается повлиять на Никифорова, чтобы тот «не сажал его в тюрьму». А Николаю тем временем приходят письма от девочек, оказавшихся когда-то в такой же ситуации и не давших хода делу, решивших, что проще и здоровее для психики было бы стереть произошедшее из памяти, чем связываться с милицией.
Отношения с милицией – отдельный пункт подобных историй. Если верить словам Никифорова (а я не вижу причин им не верить), заявление об изнасиловании вызывает у милиционеров какой-то особый всплеск остроумия. Понятно, что наслушавшись шуточек, жертва скорее всего в истерике убежит. Но что еще важнее – что самого Никифорова пытаются обвинить в сотрудничестве с властями. Один куратор из Петербурга (обойдемся без фамилий) считает, что тот поступил малодушно, «донеся на друга» и нарушив «главную заповедь интеллигента – не обращаться в милицию».
Такое мнение в той или иной форме я слышал от разных людей, занятых в культурной сфере. Заметьте, не от каких-то уголовных типов, а от тех, для кого Деррида и Гройс – не пустой звук. Мне кажется, дело даже не в корпоративной поруке арт-сообщества - адекватном следствии классовой ненависти простых людей по отношению к «золотому мальчику» и «бездельнику» Трушевскому. Причина, кажется, еще глубже. Недоверие милиции (естественное после целого года бесчинств, творимых ее представителями) достигло той стадии, когда люди готовы скорее допустить преступление, чем пытаться добиться справедливости по закону.
То, что Николай Никифоров все-таки вызвал милиционеров – не проявление слабости, как считает он сам и что пытаются доказать защитники Трушевского. Даже если бы литератору удалось убедить художника не насиловать девочку (интересно, какими словами?) или, например, подраться с ним и дать жертве убежать – это предотвратило бы одно преступление. Теперь, посидев в наручниках, Трушевский, судя по всему, готов признать, что он действительно был не прав. Значит, у правоохранной системы, несмотря на все ее слабости, еще есть какие-то рычаги влияния на преступников.
В конце концов, к каждой студентке и к каждому потерявшему связь с реальностью художнику не приставишь Николая Никифорова. Отсутствие самоограничений и самоцензуры в творчестве – отличное качество для художника, это всем понятно. Но истязать самого себя ради художественного эффекта или издеваться над девочкой, ради собственного удовольствия – это же совсем разные вещи. Тем более что даже в качестве концептуального жеста, в настоящую тюрьму художникам пока не хочется.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
