Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости.
Петр Ильич Чайковский, 170 лет со дня рождения которого исполняется в пятницу 7 мая, был истинным первопроходцем. Он стал первым профессиональным русским композитором, который долго, целенаправленно и кропотливо учился писать сонаты, концерты и симфонии. Он же первым вывел отечественную музыку на международные просторы и заставил весь мир ее уважать.
Великие предшественники Чайковского Михаил Глинка и Александр Даргомыжский были гениальными самоучками. Такими же дилетантами, подчас гениальными, были его современники, композиторы из «Могучей кучки»: математик Милий Балакирев, военный инженер Цезарь Кюи, химик Александр Бородин, морской офицер Николай Римский-Корсаков, лейб-гвардеец и толком не освоивший ни одной профессии Модест Мусоргский, опередивший свое время и заложивший основы музыки ХХ века.
Идеолог группы, критик Владимир Стасов не считал обязательным обучение композиторскому ремеслу: достаточно, мол, знать нотную грамоту и прежде всего изучать фольклор, народные мелодии, а дальше все придет само. С такой установкой никогда не соглашался Чайковский, он высоко ценил таланты членов «Могучей кучки», но постоянно полемизировал с ними в печати. Композитор полагал, что из-за необученности и неорганизованности был загублен гений Мусоргского и даже сумел переубедить Римского-Корсакова. Тот уже в зрелом возрасте, в тридцать лет с лишним, занялся систематической учебой и, в конце концов, стал профессором Консерватории.
Чайковский тоже немало лет проработал в этом музыкальном учреждении. Он в юности окончил училище правоведения, получил чин титулярного советника и недолго прослужил в министерстве юстиции, но в 22 года бросил службу и отдался музыке целиком. Так же затем поступали все крупнейшие русские композиторы, которым Петр Ильич проложил дорогу. Хотя и не был их непосредственным учителем.
По складу души и характера Чайковскому было мучительно тяжко заниматься работой, требовавшей постоянного общения с другими людьми, и он сам признавал, что был плохим педагогом, излишне нервным, требовательным и нетерпеливым.
Впрочем, никто не скажет об особенностях его личности лучше, чем он сам объяснял в одном из писем Надежде фон Мекк, своей музе, почитательнице и покровительнице:
«Уж одно то, что мы страдаем с Вами одною и тою же болезнью, сближает нас. Болезнь эта - мизантропия, но мизантропия особого рода, в основе которой вовсе нет ненависти и презрения к людям. Люди, страдающие этой болезнью, боятся не того вреда, который может воспоследовать от козней ближнего, а того разочарования, той тоски по идеалу, которая следует за всяким сближением. Было время, когда я до того подпал под иго этого страха людей, что чуть с ума не сошел. Обстоятельства моей жизни сложились так, что убежать и скрыться я не мог. Приходилось бороться с собой, и единый бог знает, чего мне стоила эта борьба.
Теперь я уже вышел настолько победителем из этой борьбы, что жизнь давно перестала быть невыносимой. Меня спасает труд, - труд, который в то же время и наслаждение. К тому же, благодаря нескольким успехам, выпавшим на мою долю, я очень ободрился, и хандра, доходившая прежде до галлюцинаций и безумия, посещает меня редко».
Чайковский писал это в 1877 году, когда еще не достиг всеобщего признания и почитания, но он до последних дней продолжал испытывать сомнения и приступы неуверенности в своих силах. Это была не кокетливая меланхолия. Он на самом деле желал славы, но и страшился ее. Особенно его пугала неизбежная и ненавистная публичность, участие в светской жизни, но и избежать этого он не мог никак. Ведь он хотел, чтобы оперы его ставились, симфонии и концерты исполнялись, причем на должном уровне, а этого невозможно было добиваться, оставаясь затворником.
Вся жизнь композитора представляла собой почти непрерывный стресс. Из-за «страха людей» он не в состоянии был долго вращаться в обществе, но совсем не переносил и одиночества. Требовалось, чтобы рядом был близкий человек - или слуга Алексей, которого Чайковский называл своим другом, или кто-то из братьев. Тогда только он мог спокойно трудиться, сочинять музыку. Но добиться таких идеальных условий жизни и творчества было чрезвычайно трудно.
Во всем этом Петр Ильич признавался в письмах к фон Мекк, которые можно считать биографией его души и своего рода дневником. Надежда Филаретовна старалась помочь как могла. Прожить композиторским трудом в те времена было невозможно. Покровительница и ценительница его дарования давала Чайковскому возможность подолгу жить в своих многочисленных поместьях, да и попросту содержала его.
Их отношения складывались странным и удивительным образом. Почти ежедневно взаимно признаваясь – в письмах – в любви, считая друг друга «самыми близкими людьми на земле», они ни разу не встретились. И даже находясь в одном городе, в Париже или во Флоренции, продолжали общаться исключительно эпистолярным образом. Их заочная связь не прерывалась 13 лет, и Чайковский откровенно делился с фон Мекк мельчайшими подробностями своего существования.
При жизни он не раз подвергался критике, часто грубой и несправедливой, воспринимал ее болезненно и остро. Но в целом судьба композитора сложилась внешне благополучно. К концу 80-х годов XIX века он заслужил признания не только в России, но и в Европе, и даже в Америке, где гастролировал с огромным успехом.
Музыкантов и композиторов из России долго воспринимали на Западе как экзотику, не принимали их всерьез. Чайковский выступил настоящим пропагандистом русской музыки, создал ей, выражаясь по-современному, «положительный имидж за рубежом». Он стал первым «живым классиком», который мог общаться на равных с Григом, Дебюсси и другими великими современниками, к чьему мнению всегда прислушивались.
Однако до конца жизни он так и не преодолел трагического мироощущения, оно лишь усиливалось с годами. Ни успех, ни признание не смогли его заглушить. Петр Ильич страдал от своих гомосексуальных пристрастий, мучился и терзал себя, но ничего не мог с этим поделать. Впрочем, в этих психологических тонкостях пусть разбираются специалисты.
К сожалению, он прожил всего 53 года. Скончался неожиданно и безвременно, по официальной версии - от холеры. Ходили разные слухи, но их невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть.
Незадолго до смерти, на пике славы, Чайковский создал два самых трагических своих произведения - оперу «Пиковая дама» и Шестую симфонию, под звуки четвертой части которой, adagio lamentoso – горестное адажио – его провожали в последний путь.
Он сам заранее сочинил свой похоронный марш.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
