Хуан Франсиско Гомес Мартинес (Juan Francisco Gomez Martinez) родился 23 июня 1917 года в городе Куэнка (запад Испании) в семье инженера. В 18 лет добровольцем пошел в армию, окончил курсы авиастрелков. Через несколько месяцев в Испании началась Гражданская война, и Франсиско Гомес попал на фронт, сражался на стороне республиканцев. Провел 180 боевых вылетов, на его счету тысячи летных часов.
В октябре 1938 года с группой республиканцев был направлен в СССР на летные курсы. Окончил курсы в летной школе в Кировабаде (Азербайджан), но к тому моменту война в Испании закончилась, к власти пришел генерал Франко, и республиканским летчикам путь на родину был заказан.
Работал токарем на харьковском заводе «Серп и молот», затем завод был эвакуирован в Горький (Нижний Новгород), где Гомес перешел работать на завод «Красная Этна». С этого завода его, как и многих испанцев, летом 1942 года забрали в партизанский отряд, которым руководил легендарный Илья Старинов.
В конце 1942 года Гомес был направлен летчиком в отряд ПВО и до конца войны защищал небо над Мурманском.
Демобилизован в 1948 году в звании младшего лейтенанта. Работал на заводе швейных машин в Подольске. В 1962 году был направлен на Кубу в качестве переводчика «Авиаэкспорта». Затем стал заместителем представителя «Аэрофлота» в Гаване. В Москву вернулся в 1969 году и до 1984 года работал в посольстве Кубы в Москве.
В Испанию вернулся в 1989 году. Живет в Аликанте (юго-запад Испании).
Награжден орденом Отечественной войны 2 степени, многими медалями, в том числе медалью Жукова, медалью «За победу над Германией», медалью «В память 300-летия Санкт-Петербурга», юбилейными медалями к 25-, 30-, 40-, 50- и 60-летию победы в Великой Отечественной войне, и к 50-, 60- и 70-летию Вооруженных Сил СССР, Памятным знаком участника национально-революционной войны в Испании.
- Как получилось, что вы стали пилотом?
- Мне с детства нравилось наблюдать за самолетами, которые пролетали над нашим домом. Наш дом был как раз на пути следования самолетов из Мадрида в Валенсию. У пилотов ведь тогда не было таких точных приборов, по которым можно было определять маршрут. И они, во многом из-за лени, конечно, летели прямо над дорогой, которая вела из столицы в Валенсию, тем более что она на многих участках довольно прямая. Каждый раз, когда над домом пролетал самолет, я с завистью думал: «Как бы мне хотелось научиться летать!». Так вот, когда мне исполнилось 18 лет, я решил отправиться в Мадрид и записаться добровольцем в армию, а там - поступить в летную школу. Но отец долго не подписывал мне разрешение.
- В каком смысле?
- Мне же было всего 18 лет, а по тогдашним законам, если юноша хочет пойти добровольцем в армию, он должен получить на это разрешение родителей. А отец, у которого было свое дело – у него был цех по производству аппаратов для дистилляции виноградного спирта, - хотел, чтобы я работал вместе с ним, а позже и наследовал это дело. Я уже тогда немного разбирался в этом, поскольку помогал ему.
Надо сказать, что отец у меня не был суровым человеком. Вообще детство мое было счастливым. Я не знал голода, бедности, как многие мои сверстники. Все мои желания родители исполняли. У меня, к примеру, был свой велосипед, что было редкостью в те времена. Я даже выиграл несколько соревнований в Куэнке по велогонкам. Я получил хорошее школьное образование, учился в церковной школе.
Так что, в конце концов, отец подписал бумагу и даже отправился со мной в Мадрид, где у нас жили родственники. Прощаясь, он обнял меня и сказал: «Будь хорошим специалистом, но только не летай, пожалуйста».
В следующий раз я увидел отца лишь почти 30 лет спустя, когда я работал на Кубе, в 60-х годах. Кубинские власти разрешили мне пригласить отца погостить, и он прожил со мной в Гаване целый год. Это был последний раз, когда я его видел.
- Но тогда, в 36-м, отца вы не послушались?
- Нет, я почти сразу же пошел в школу, где готовили летный персонал - Escuela de Los Alcazares в мадридском пригороде Хетафе. Меня определили в стрелки-наблюдатели. Это был февраль 1936 года. А несколько месяцев спустя, в июле 1936 года, началась война, и нас всех мобилизовали. Первый мой боевой вылет состоялся в сентябре того же года. Мы должны были бомбить Толедо. Я запомнил его на всю жизнь во многом потому, что я его практически не заметил.
- Это как так?
- Мы летали тогда на самолетах Breguet XIX. Кабина стрелка, как и кабина пилота, была открытой и располагалась ближе к хвосту. Это была фактически прямая мишень для противника, да к тому же ты сидишь лицом к самолету, который тебя атакует. Это очень опасно. Из моих собратьев из числа стрелков-наблюдателей в тех боях почти никто не выжил. А я не только выжил, налетав тысячи часов, но даже ни разу не был ранен.
В мою задачу входило делать расчеты – определять высоту, скорость, угол падения бомбы, целиться и сбрасывать бомбы, а также вести автоматную стрельбу по противнику, чтобы защитить пилота и самолет. Так вот, в свой первый полет я так увлекся расчетами, что головы не поднимал. Когда же самолет приземлился и пилот спросил меня о моих впечатлениях, видел ли я самолеты противника и прочее, я спросил: «Какого противника?» «Как же, по нам же стреляли не переставая!», воскликнул пилот и показал мне машину.
- И что вы увидели?
- Представляешь, я даже не заметил, что самолет атаковал истребитель франкистов! Борта самолета были совершенно изрешечены пулями. Пилот вообще думал, что я погиб в том бою. А у меня, да и у него тоже, ни царапины. «Ты родился в рубашке, будешь долго жить», сказал он мне тогда. И он оказался прав. Я провел в испанском небе 180 боевых вылетов, у меня тысячи летных часов и ни одного ранения.
- На каких самолетах вы еще летали?
- На советских бомбардировщиках «Туполев СВ-2», которые мы ласково называли «Катюшка», и на истребителях «Поликарпов И-16», которые мы называли «Моска» (по-испански – муха, прим.ред).
- Почему «Моска»?
- Самолеты приходили из Советского Союза в деревянных коробах, на стенках которых по-русски было написано «МОСКВА». А нам легче было произносить МОСКА, тем более что это было созвучно испанскому слову «муха». Тоже своего рода летательный аппарат!
Кстати, в Испании сейчас есть два таких самолета, и они, представляешь, летают! Один в авиаклубе в Мадриде, другой – в нашем авиаклубе, в Аликанте. Это частные самолеты, хозяева купили совершеннейшие развалюхи и восстановили на свои деньги.
- Вы прошли всю Гражданскую войну?
- Нет, в октябре 1938 года я поехал в Россию. Тогда республиканское военное руководство решило премировать стрелков-наблюдателей, у которых было более 100 боевых вылетов, полугодовым отпуском и отправило нас в Советский Союз на курсы обучения летному делу вместе с новобранцами. Нас было где-то десять офицеров, новобранцев – человек сто. Мы попали в летную школу в Кировабаде, в Азербайджане. Думали, что поехали в Советскую Россию на 6 месяцев, а остались там на долгие годы…
- Вы закончили курсы в Кировабаде?
- Да, курсы мы закончили в апреле 1939 года, но, к сожалению, именно в тот момент война в Испании закончилась, причем победой генерала Франко. И нам практически некуда было возвращаться, иначе нас бы тут же бросили в тюрьму. Мы же все воевали против Франко. Так что нам пришлось остаться в СССР. Нас было где-то 160 человек, три группы испанцев, которые прибыли в Советский Союз на курсы летчиков.
Надо отдать должное, советское руководство нас не бросило в этой беде. Нас всех определили в разные города работать на заводах. Я, например, попал в Харьков, где сначала жил с группой из 40 с лишним испанских летчиков в санатории «Писаревка», в Харковьской области. Потом, летом 1938 года, нас отправили на завод «Серп и Молот», где мы получили разные рабочие специальности. Я, например, стал токарем. Мы ведь тогда еще думали, что сможем скоро вернуться в Испанию, а для Испании того времени профессия токаря была очень ценной.
- А где вы жили?
- Жили мы сначала в санатории, потом в доме, отведенном под общежитие специально для нас, по 3-4 человека в каждой комнате, спали на нарах. Пока мы обучались, в 3 смены, и у нас не было зарплаты, мы получали от Красного Креста помощь – 300 рублей в месяц. Но на эти деньги тогда можно было жить. У нас были деньги даже, чтобы вечером ходить в парк на танцы. Мы же были молодые, нам всем было по 20-25 лет.
- А как обстояло дело с русским языком?
- Красный Крест выделил нам преподавателей, но поскольку мы учились в три смены, не всегда могли посещать занятия. Так что учили язык, что называется, «на улице», общаясь с местным населением, с рабочими.
- А какое было у вас официальное положение? Вы считались политэмигрантами?
- Да, мы считались политэмигрантами или людьми без гражданства. Когда мы приехали, у нас отобрали испанские паспорта, а когда выяснилось, что мы не можем вернуться в Испанию, нам выдали советские паспорта, но без гражданства, без права участия в выборах. Позже, кто просил, тому дали советское гражданство.
- И вы работали на заводе до начала войны?
- Когда Гитлер напал на Советский Союз, в октябре 1941 года завод эвакуировали вместе с его рабочими в город Горький. Там, кстати, была большая колония испанцев, которые работали на местном заводе. В трудовой книжке у меня есть запись от 14 октября 1941 года «Уволен в виду эвакуации». В Горьком я работал на заводе «Красная Этна» обкатчиком мотоциклов для фронта, знаете, такие, с коляской и пулеметом, «М-72». Я же был стрелком.
- А когда попали на фронт?
- Мы, испанские летчики, с самого начала войны просились на фронт добровольцами, но поначалу советское руководство нам не доверяло и оставляло без ответа все наши просьбы отправить нас на фронт.
Но потом, в июне 1942 года, многих испанцев, в том числе и меня, призвали добровольцами в создаваемый тогда Ильей Стариновым, который в Гражданскую войну в Испании был советником и инструктором по подрывному делу, отряд спецназначения для диверсионной работы в тылу врага - Пятая отдельная инженерная бригада специального назначения. Мы прошли быстрые курсы подрывников в учебно-тренировочном центре Высшей оперативной школы особого назначения, и уже в октябре 1942 года многих из нас забросили в тыл к немцам на подмогу действовавшим там партизанам. Мне тогда было 25 лет.
- А где именно вы партизанили?
- В районе Великих Лук, под Ленинградом, Липецком, в разных местах. Жили мы в лесу, в основном на болотах, потому что немцы боялись этих мест и лишний раз туда не совались, укрывались плащ-палатками. От голода многие начали тогда курить, курили мох.
- А много испанцев партизанило?
- Да, хотя нас всех распределили по разным отрядам, по 3-5 человек, не больше. Мы занимались в основном подрывом поездов, которые везли для немецкой армии оружие, боеприпасы, продовольствие на фронт.
- Вы тогда уже хорошо говорили по-русски, не было проблем?
- Да что вы, нет, конечно! Вот у меня был забавный случай. Нас забросили в один из партизанских отрядов, не на парашютах, а пешком, через линию фронта. Конечно, мы в какой-то степени стали обузой для командира отряда, потому что никто ведь из Центра особо не снабжал партизан продовольствием, его приходилось добывать самим. Помогали и местные жители. Но в одной деревне был крестьянин, который помогал немцам, а партизанам помогать отказывался. И мы решили его наказать: забрать у него корову. И вот как-то вечером мы – несколько испанцев, «немцев», и один русский, «переводчик» – отправились к этому крестьянину домой. Пришли, начали говорить по-испански, а русский начал переводить, якобы с немецкого. Мол, немцы, надо бы их покормить. Крестьянин покормил нас вкусно и досыта, а пока мы ужинали, наши товарищи увели из сарая корову и трех баранов. Потом этот крестьянин жаловался нашим же партизанам: «Вот пришли немцы, забрали корову!»
- И долго вы партизанили?
- Нет, несколько месяцев. В конце 1942 года меня уже, в звании лейтенанта, призвали в отряд ПВО, и до конца войны я защищал Мурманск, в 964-м истребительном авиационном полку 130-й истребительной дивизии.
- А у испанцев был своя отдельная эскадрилья, как, скажем, у французов?
- Нет, нас распределили по разным полкам по 2-3 человека, вместе с русскими, и служили мы в основном в ПВО. Мой полк стоял под Вологдой, и нашей задачей была оборона Мурманска и Ленинграда, «дороги жизни» через Ладогу и союзных кораблей, которые везли продовольствие, оружие в Россию. Летали мы в основном на английских и американских самолетах, на «Харрикейнах» и «Аэрокобрах».
- Почему?
- Да просто потому что советских самолетов не хватало. И мы летали на тех, которые давали нам союзники.
- Как сложилась судьба испанских летчиков после войны?
- Надо сказать, что мы почти три года были на привилегированном положении, потому что нас не трогали, мы продолжали служить, в отличие от наших русских коллег, многих из которых демобилизовали почти сразу же после окончания войны. Стране нужны были рабочие руки, и шло сокращение армии. Но в 1948 году, совершенно неожиданно для всех нас, нас практически в 24 часа демобилизовали.
- Как так получилось?
- Я сам с тремя моими товарищами, тоже испанскими летчиками ездил в Москву к Долорес Ибаррури просить, чтобы она за нас заступилась, замолвила слово, помогла нам остаться в авиации. Но она сказала нам, что раз советское руководство решило нас всех демобилизовать, надо этому решению подчиниться. Наказали нас, короче.
- За что?
- За то, что один наш товарищ, тоже летчик, Бургеньо, сбежал в Турцию, угнав самолет. Сбежал, кстати, чтобы не платить алименты нескольким своим бывшим женам за детей. И чтобы подобные случаи не повторялись, нас всех выкинули из авиации. Но узнали мы об этом случае намного позже, а тогда мы не могли понять, почему нас уволили.
- И куда вы пошли работать?
- Ну, надо сказать, что в основном нам помогли трудоустроиться, семейным дали квартиры, пусть и небольшие, но все же. И Красный Крест помогал нам как политэмигрантам. После войны я работал в ПВО Подольска и Москвы. Там меня и демобилизовали. И я устроился в Подольске мастером на заводе швейных машин.
А потом судьба меня на долгие годы свела с Кубой.
В 1961 году меня пригласили на месяц поработать переводчиком у группы кубинских специалистов, которые приехали в Ульяновск, чтобы ознакомиться с самолетом «ИЛ-18». Куба тогда закупила партию таких самолетов. А поскольку я знал испанский и был летчиком, то есть разбирался в самолетах, меня и пригласили. Я проработал с ними месяц, и они настолько остались довольны мной, что пообещали пригласить меня на Кубу. Они сказали мне: «Ты был не переводчиком, а нашим отцом. Поэтому мы хотим тебе сделать подарок и пригласить тебя на Кубу». Зарплата была хорошая: 10 рублей в день, то есть за месяц я заработал 300 рублей, что по тем временам были хорошие деньги.
Через год меня позвали поработать переводчиком для группы кубинских специалистов, которые учились в технической школе в Ташкенте, а в 1963 году я поехал на Кубу, сначала как переводчик «Авиаэкспорта», а затем я стал замом представителя «Аэрофлота» в Гаване.
Когда я вернулся в Москву в 1969 году, я устроился работать в посольство Кубы, где проработал до 1984 года, когда ушел окончательно на пенсию.
Так что видите, как помотало нас по свету, испанцев.
- А когда вернулись в Испанию?
- Многие испанцы смогли вернуться в конце 50-х годов, когда была первая волна реэмиграции. Но тогда меня Франко не пустил бы в Испанию. Я же в войну боролся против него. Так что впервые я вновь увидел родину в 1989 году. Я прожил в Советском Союзе 51 год.
- А вы больше чувствуете себя испанцем или русским?
- Конечно, я испанец. Но чувствую себя больше русским. Вот жена не даст соврать: когда в прошлом году меня оперировали, до операции я говорил с врачами по-испански, а как только пришел в себя после наркоза, первые мои слова были по-русски. Врачи смеялись: до операции был испанцем, после – стал иностранцем.
А вообще я скучаю по России. Ни разу не был с тех пор, как вернулся в Испанию. Пять лет назад, когда мы праздновали 60-летие Победы, я просил помочь мне приехать в Россию, повидаться с фронтовыми товарищами, поучаствовать в праздновании. Но никто не откликнулся. Обидно, что к нам, ветеранам, такое отношение.
- Что вы имеете в виду?
- Мне пенсию как ветерану Великой Отечественной войны платят в размере 200 долларов, и то только в последние три года я ее получаю.
- А на что же вы живете?
- Когда король в 80-х годах был с визитом в Москве, он посетил Испанский центр и встретился с испанцами, живущими в России. Я подошел к нему и сказал: «Ваше величество. Я летчик-республиканец. Я очень люблю свою родину и хочу вернуться в Испанию. Но мне некуда возвращаться, мне негде жить». «Ты возвращайся, напиши мне письмо, и мы тебе поможем», ответил он. Я вернулся в 1989 году, написал письмо королю и мне дали через год бесплатно квартиру.
Испанское правительство, во многом благодаря усилиям Ассоциации республиканских летчиков (ADAR), признало наши, республиканских летчиков, заслуги, и нам пересчитали время, проведенное в эмиграции, как если бы мы служили в испанской армии. Мне дали звание полковника ВВС и, соответственно, я получаю пенсию полковника. Вот на эти деньги и живу. Испания даже разрешила нам носить советские награды на испанской военной форме. А Россия… мы ей все отдали: свое здоровье, силы, многие – жизнь, а она нас забыла...
- А вы с кем-то видитесь из ветеранов, ваших товарищей?
- Мало с кем, в живых-то осталось нас очень мало, думаю, не более 10 человек, испанских летчиков, воевавших в Великую Отечественную. Но праздновать победу 9 мая будем обязательно. Надену испанскую форму полковника со всеми советскими и испанскими наградами. Из генконсульства в Барселоне обещали привезти мне юбилейную медаль «65 лет Победы». Приезжайте, будет много народу, ведь для русских это – великий праздник.
