Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости.
Апрельский пленум ЦК КПСС 1985 года, состоявшийся 23 апреля, ровно четверть века назад, мало чем отличался от подобного рода мероприятий. Каждый новоизбранный генеральный секретарь проводил такую партийную «презентацию», если выражаться современным языком.
На своем первом пленуме в руководящей должности генсек-дебютант обычно благодарил за доверие, подводил итоги, излагал программу. Причем кратко и обобщенно, не вдаваясь в детали. Подробные выкладки достижений и многочасовые доклады припасались для партийных съездов, а кадровые решения - для последующих пленумов. А пока - церемониал, привычные процедуры и простая формальность.
Новый генсек Михаил Горбачев, пришедший к власти в 1985 году, неукоснительно соблюдал партийный церемониал, но его выступление на первом пленуме, где он председательствовал, нельзя назвать чисто формальным.
В речи присутствовали все обязательные штампы и клише. Горбачев славил «ленинскую партию», которую сам теперь возглавлял. Говорил о том, что, «опираясь на преимущества социализма, страна в короткий исторический срок поднялась к вершинам прогресса». Но сквозь эти чеканные трафаретные формулировки, как сквозь решетку, проглядывали некоторые признаки обновления. Звучали отдельные непривычные сигналы, расслышать которые могли только посвященные.
Прежде всего, в высший партийно-государственный лексикон были введены новые слова - перестройка и ускорение. То есть, слова эти в русском языке давно имелись, но теперь они были идеологически переосмыслены и превратились в термины, в характеристики, которыми припечатывалась целая эпоха.
Вообще советские политические «неологизмы» заслуживают отдельного исследования. Их создатели не менее талантливы, чем авторы анекдотов, но так же анонимны. Неизвестно, кто ввел в оборот определения «культ личности», «волюнтаризм», «эпоха застоя», «перестройка», а чуть позднее «гласность». Но эти «бойцы невидимого фронта» добились того, чтобы все другие значения выбранных ими слов или словосочетаний сделались устаревшими.
«Ускорению» повезло меньше. Просто сам процесс вскоре захлебнулся, началось разве что ускорение распада. Да и не было в объявленном на апрельском пленуме ускорении ничего прогрессивного или революционного. Генсек призывал сделать упор на «техническое перевооружение и модернизацию производства, ускоренное развитие машиностроения как основы перевооружения всего народного хозяйства». Иначе говоря, надо было резко увеличить государственные расходы на тяжелую промышленность, то есть пресловутый ВПК. Стандартная советская мера, которая уже не могла спасти гибнущую, разваливающуюся экономику.
А вот «перестройка» навсегда вошла в русские словари в новом значении, а затем перекочевала во многие иностранные языки. И это несмотря на то, что слово давно присутствовало в великом и могучем. Еще Саша Черный писал в 1905 году: «Дух свободы... К перестройке вся страна стремится». Так вышло, что 80 лет спустя эти строки оказались пророческими.
Но в апреле 1985 года никакого «духа свободы» еще не чувствовалось. Ветры перемен пока не задули. И к перестройке устремилась не страна, а только партийные организации - «в свете решений» пленума. Термин стал модным, у него возникли разнообразные грамматические ответвления вроде прилагательного «перестроечный».
Зазвучали загадочные призывы: «Начинай перестройку с себя», хотя не очень было понятно, что именно в себе надо перестраивать. Но тут в массы было вброшено словосочетание «новое мышление», всем советским гражданам было приказано не только работать, но и мыслить по-новому. Следовательно, перестраивать предлагалось образ мыслей. И наконец, на авансцену истории вышли «прорабы перестройки». Процесс пошел, как любил в ту пору выражаться Горбачев.
Понимал ли он в 1985 году, к чему приведут запущенные им процессы? Как член высшего руководства, допущенный до реальных сводок и цифр, он не мог не знать о реальной ситуации в народном хозяйстве. В общем, скорее всего, понимал, что «так жить нельзя» и что нужны перемены. Мало того, еще даже не будучи генсеком, он туманно высказывался в таком духе во время своих зарубежных поездок, в частности в Канаду, где он познакомился с будущим прорабом перестройки Александром Яковлевым, который тогда работал послом СССР в этой стране.
Но насколько далеко и радикально готов был Горбачев продвинуться в этих переменах? Авторы книги «Горбачев. Переписка выживших в перестройку» Ольга Деркач и Владислав Быков так пытаются восстановить ход мыслей своего героя: «Построенное здание социализма на поверку оказалось кособоким, неуклюжим, неудобным для человеческого житья и никак не вписывалось в современную улицу. Его следовало решительно перестроить, но, по мнению Горбачева, ни в коем случае не сносить».
Очевидно, это верная историческая реконструкция «нового мышления-85» на высшем партийно-государственном уровне. Сам Михаил Сергеевич неохотно подтверждает это в своих мемуарах. И всячески настаивает на том, что никак не мог даже представить себе грядущего развала Союза, не то что стремиться к столь печальной для себя развязке.
В общем, речь шла всего лишь о перестройке социализма, об усовершенствовании системы. Ни о чем больше Горбачев и не помышлял. Если бы он заранее знал, что здание перестройке не подлежит, и от любой попытки реформирования может только рухнуть, то мог бы и не решиться даже на косметические изменения. Значит, может быть, не так уж плохо, что он пребывал в неведении в том далеком апреле, 25 лет назад.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
