Ольга Гришина, Сергей Безносов
Три буквы морзянкой "Н", "Ф", "У" – позывные, которые дали радистке-шифровальщице Майе Романовой, отправляя в 1944 году в тыл врага, в оккупированную немцами Белоруссию. Она и сегодня, спустя 65 лет после войны, повторяет их без запинки. Потертый кожаный ремень, миниатюрный флакон от духов и десяток фотографий - последние свидетели тех лет. Память о "своей войне", все до мельчайших деталей - запахов, вкусов, шорохов и оттенков цветов, - сержант Романова хранит в сердце.
Начало войны
Обычный воскресный день. Телефонный звонок. Рыдание соседки за стеной и голос Молотова. Так шестнадцатилетняя Майя узнала о начале войны. "Ни грусти, ни горя, - вспоминает она, - не было. Вечером с подружками пошли гулять в парк. Наутро отправились в военкомат - разносить повестки".
"Мы были молоды, и нам всегда было весело. Человек - он же ко всему привыкает". Только к голоду, признается Романова, привыкнуть было сложно. Майю воспитывала одна мама, денег в семье не было, поэтому десятикласснице пришлось бросить учебу и пойти работать.
"Мне выдали продовольственную карточку. Я только и думала, в какую столовую "нырнуть" в районе, чтобы хоть что-то поесть", - рассказывает ветеран.
Блуждая по холодной и темной Москве, на одном из заборов бывшая школьница заметила невзрачное объявление о наборе в спецшколу радистов. Поступать в институт ОСОАВИАХИМа Майя Романова пришла с комсомольским билетом: "Не успела получить паспорт, в 43-м году все загсы Москвы были уже эвакуированы".
Семь месяцев интенсивной учебы: боевая подготовка, морзянка, починка радиотехники. Все, что помнит Романова об этом времени, - это то, что "спать хотелось очень".
"Занимались-то до позднего вечера. Ночами, бывало, ходили в наряд картошку чистить. Норма – полванны", - объясняет она.
Вздремнуть на стуле в коридоре хоть пять минут - для курсантов это уже было счастье. Но на судьбу, говорит Майя, жаловаться было некогда. Желание у всех было одно, как можно быстрее выучиться и отправиться на боевое задание. Сержант Романова одна из немногих получила 2-й разряд радистки-шифровальщицы. И в начале 1944 года со штабом партизанского движения выехала в Белоруссию.
Белорусские партизаны
Зима 44-го. Из Москвы до Гомеля, который к тому времени уже был освобожден от немцев, отряд ехал три дня в вагонах для перевозки скота.
"Ехали в "теплушках", спали на нарах, разложенных вдоль стен, по очереди отогревались у маленькой печки-буржуйки в центре вагона. Ребята много смеялись и подшучивали друг над другом. Сдружились все быстро. Время в дороге коротали песнями. Самыми популярными были "В землянке" и "Катюша", - вспоминает сержант Романова.
Запомнилось ей и знакомство с одной из радисток, которую завали Римма. Девушка была родом из Белоруссии, ее с семьей в начале войны эвакуировали за Урал.
"С каким трепетом она предвкушала встречу с домом! Римма жила в поселке недалеко от станции. Она позвала нас всех в гости, провела по своей улице… Это была моя первая встреча с войной - вместо дома из земли торчала одна труба", - вздыхает Майя Анатольевна.
По словам Романовой, в партизаны брали в основном парней, девушки в отряде были редким исключением. Условия для службы были ужасные: спать приходилось вповалку, шинель на себя, шинель под себя, по утрам выбирать из одежды вшей, в баню за всю зиму ходили один раз.
В Гомеле радистам выдали новую форму из хорошего английского сукна и рацию в железной банке. Обмундирование молоденькой Майе досталось по размеру, сидело, как влитое, а вот подходящих сапог не нашлось, поэтому пришлось "шаркать" в 45-м размере. Полевая сумка через левое плечо, на правом боку пистолет, в сапоге десантный нож. Местные жители, смеется Романова, смотрели на нее со страхом в глазах: вид был "совершенно боевой".
За линией фронта
Чтобы сержанта Романову отправили на задание за линию фронта, пришлось регулярно "долбить начальство". После нескольких месяцев настойчивых уговоров ее зачислили в оперативную чекистскую группу "Полевая". Ни цели задания, ни сроков операции радистка-шифровальщица не знала. И не знает до сих пор: "Не положено было. Для чего предназначались сотни немецких марок, которые везла в собственной брезентовой сумке из Москвы, до сих пор для меня загадка". Предполагает: "Наверное, подкупали кого-то в тылу".
В конце мая 44-го шестеро членов группы сдали партбилеты, разбились по двое и отравились в Витебскую область, откуда должны были на самолетах лететь в немецкий тыл. Сопровождать единственную девушку вызвался командир группы. На ночлег останавливались где придется. Однажды, вспоминает Майя Анатольевна, в сене нащупала пустой флакон от духов. Запах молодую девчонку покорил, взяла бутылочку с собой "на счастье".
В дороге, говорит Романова, им повезло - встретили только группу немцев, которые с белой тряпкой в руках шли сдаваться. Поэтому ни пистолетом, ни автоматом, ни гранатой, которые были на случай обороны, воспользоваться так и не пришлось.
"Мы летели на фанерных самолетах У-2, или ПО-2. Было страшно. Я думала о радистках из нашей спецшколы. Их расстреляли, когда они так же, как мы, перелетали линию фронта", - продолжает свой рассказ ветеран.
Больше месяца провела радистка Романова в лесах около озера Шош. Несколько раз группа меняла дислокацию: "По бурелому и болотам прошагали с поклажей в руках в общей сложности километров 20. Жили в шалашах и землянках".
Ветеран вспоминает, что пленные немцы появились в партизанском лагере только однажды. "Двоих завели в кусты и раздались выстрелы. Может, расстреляли их, может, прогнали. Не знаю", - пожимает плечами Майя Анатольевна.
2 июня 44-го года территория Белоруссии была полностью освобождена. Романова самовольно уехала в Минск - "скучно в лесу стало". За это получила шесть суток ареста с выполнением служебных обязанностей, заменить уже опытную радистку-шифровальщицу было не на кого.
Махнемся не глядя: соль - на платок, шинель - на платье
Пистолет сержанта Романовой так и "проболтался на поясе бесполезной ношей". Говорит, что поначалу, боясь потерять, каждую ночь клала оружие под подушку. Сослуживцы ради шутки частенько забирали и прятали его. После полного освобождения Белоруссии, когда обороняться и вовсе стало не от кого, Майя Анатольевна решила избавиться от пистолета.
"Он был тяжелый, мешался девчонке. Я стала просто на улице спрашивать, кому нужен пистолет. Все отказывались. Но один парень все же взял и написал мне расписку", - говорит ветеран.
Направляя бойца Романову по радиоузлам, раскиданным по всей Белоруссии, никто не заботился о том, как она будет добираться до места и чем питаться. Когда в Гомеле через пару месяцев закончился продовольственный аттестат, по которому можно было получить крупу, муку и другие продукты, закончилась и еда. Приходилось даже воровать.
"Я увидела, что на кладбище среди могил кто-то посадил кольраби. И мы с подружкой пару раз ползком воровали", - вздыхает Майя.
В воровстве Майю Анатольевну Романову обвинили лишь однажды. Для контроля работы оборудования ей нужна была неоновая лампа. Не дали. Пришлось украсть. Обнаружив пропажу, начальство пригрозило дать радистке Майе позывной "Вор", но случай замяли.
День Победы для Майи Романовой прошел незаметно: радио не было, а рацию слушали только по делу. Никто не стрелял, потому что кроме пистолетов оружия в штабе уже не было. Переполняющее ощущение счастья, вспоминает ветеран, пришло гораздо раньше - за несколько месяцев до 9-го мая. После освобождения Белоруссии объявления о полной капитуляции немцев ждали со дня на день. Скучая без дела, Романова начала искать наряд для возвращения в Москву. Надоевшую военную форму ей уже давно хотелось сменить на шелковое платье и платочек.
"За два месяца до отъезда у нас появилась новая девочка-радистка. В тылу она вышла замуж, и ей сшили платье прямо в партизанском отряде. Ей хотелось быть в форме, а мне хотелось быть в платье. Мы с ней поменялись. Платье было из парашютного шелка, покрашено в какой-то серо-буро-малиновый цвет",- улыбается Романова.
В шелковом платке, выменянном на соль в немецком тылу, и в платье из парашютного шелка приехала сержант Романова на Белорусский вокзал. В карманах гимнастерки лежала парочка фронтовых фотографий и та самая расписка о пистолете, которую на всякий случай после окончания войны Майя Анатольевна хранила еще 20 лет.