Сергей Варшавчик, обозреватель РИА Новости.
В судьбе этого народного артиста СССР и его семьи, как в капле воды, отразилась трагическая судьба страны в ХХ веке. Георгий Жжёнов, которому сегодня исполнилось бы 95 лет, прошел через все круги сталинского ада, который отнял у зрителей 17 лет жизни этого мужественного человека и замечательного художника.
На склоне лет в одном из интервью Георгий Степанович задумчиво сказал: «А вы знаете, я так долго живу не только за себя, но и за своих братьев». Оба погибли примерно в одно и тоже время. Первый после убийства Кирова попал в ГУЛАГ и погиб в 1943 году в воркутинской шахте, второго – на глазах у матери – застрелили румыны в оккупированном Мариуполе.
А ведь, казалось бы, для Жжёнова, родившегося в небогатой крестьянской семье, которая перебралась на житье в Петроград, с приходом советской власти открывались самые радужные перспективы. И поначалу, действительно, так и было. Юноша окончил школу в 1930 году с физико-математическим уклоном, увлекся цирком, закончил акробатическое отделение Ленинградского эстрадно-циркового техникума.
Время искало героев и, в лице Жжёнова таковой был найден работниками кино. Благо, он еще с конца 20-х он был завсегдатаем киномассовок.
В 1931-м снялся в первом звуковом отечественном фильме «Путевка в жизнь» Николая Экка, в 1932 году была большая роль Пашки-тракториста в фильме Эдуарда Иогансона «Ошибка героя», в 1934-м сыграл в легендарном «Чапаеве» братьев Васильевых ординарца Фурманова. Иогансон пригласил обаятельного актера и в другой свой фильм, «Наследный принц Республики» (1934). Заметил его и будущий лауреат трех Сталинских премий, известный кинорежиссер Сергей Герасимов, у которого Жжёнов сыграл в картине «Комсомольск» (1938).
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» - пафос тех лет вполне разделялся не только киногероями, но и самими исполнителями. Как вспоминал Георгий Степанович, «карьера моя начиналась прекрасно, небо было безоблачным - я и жизнь так воспринимал».
Судьба сыграла злую шутку с Жжёновым, снявшимся в духоподъемной картине Герасимова о нелегком быте строителей, которые строят новый город в далекой глухой тайге. Во время поездки в Комсомольск-на-Амуре, в поезде, молодой, но перспективный актер наряду с коллегами (среди которых были уже известные и популярные артисты Николай Крючков, Петр Алейников), общался с военно-морским атташе США.
В жалобе-заявлении на имя начальника управления МВД Норильска Жжёнов описал это так: «все мы были молоды, беззаботны — шутили без конца, смеялись, играли в карты, пели песни, дурачились — одним словом, всю дорогу до Хабаровска веселили не только себя, но и всех, кто охотно посещал нашу компанию».
Вторая «преступная» встреча с Файмонвиллом (в «деле» американец назван по-другому - Файвонмилем) состоялась через полтора месяца в Москве, на вокзале, в день возвращения нашей киногруппы из экспедиции, где стороны поприветствовали друг друга. Третья – через несколько дней в Большом театре, на спектакле «Лебединое озеро». Вместе с друзьями, артистами Московского театра оперетты Верой Климовой и ее мужем Заур-Дагиром, Жжёнов общался в антракте с американцем, разговаривая о балете.
Прощаясь в этот вечер с Файмонвиллом, актер пожелал ему здоровья, поблагодарил за внимание, дав понять, что эта встреча с ним последняя. На его дипломатические реверансы американец ответил: «Пожалуйста. Вы не первый русский, который прекращает знакомство без объяснений. Поступайте как вам угодно, — хотя я и не понимаю этого».
А дальше был «стук» одного из коллег, арест, обвинение в шпионаже в пользу Америки, лагеря. Сказка, увы, не стала былью. Вчерашний герой, талантливый артист, который только начал набирать мастерство и славу, был безжалостно низвергнут и практически растерт в лагерную пыль. Как тогда любили говорить: лес рубят, щепки летят.
Чудовищная, бесчеловечная система пожирала лучших. Жжёнов, увы, был не первым и не последним пострадавшим в этом страшном механизме. Еще раньше, в 1936-м был арестован его старший брат Борис, а родители и три сестры сосланы в Казахстан.
Бориса арестовали и осудили на 7 лет за «антисоветскую деятельность», которая заключалось в том, что в декабре 1934 года он, студент механико-математического факультета, обратился к комсоргу своего курса с просьбой разрешить ему не ходить на похороны Кирова. Показав на свои разбитые ботинки, он сказал: «Если я пойду в Таврический дворец, я обязательно обморожу ноги. Какой смысл? Кирову это не поможет». Комсорг донес об этом в комитет комсомола университета, несколько извратив слова. В его редакции они выглядели так: «От того, что я пойду прощаться, Киров не воскреснет».
Впрочем, в отличие от младшего брата, Борис не питал иллюзий насчет правящего режима. В предварительном заключении он составил памятку, как вести себя в случае ареста. В памятке, по словам Жжёнова, «со свойственным ему аналитическим складом ума он, как хирург, вскрывал весь ужас увиденного и пережитого в застенках внутренней тюрьмы НКВД... писал и о методах, сравнимых разве что с методами гестапо, о которых охотно сообщали наши центральные газеты как о примерах чудовищного вандализма и надругательства над человеческой личностью».
Георгий, придя домой, в ужасе уничтожил инструкцию. О чем впоследствии многократно жалел. Поначалу ему казалось, что это какой-то дурной сон, что все происходит не с ним. «Когда пришел в камеру, поначалу сторонился всех: замараться о «преступников» боялся. Считал, что завтра меня выпустят. Ну, а когда пошло следствие уже без всяких прикрас, кончилось мое романтическое восприятие советской власти», - сказал Жжёнов в одном из интервью.
Как и многие, он прошел через энквэдешный конвейер, где по его словам, на ему «продемонстрировали всякие моральные и физические методы воздействия и запугивания, ничего общего не имеющие с моим юношеским представлением о ведении следствия в советских тюрьмах». В конце концов, отчаявшись, молодой парень подписал ложный, сочиненный следствием сценарий своих «преступлений».
Было ли это малодушие с его стороны? Как и сам Жжёнов тогда, сегодня я считаю, что нет. Скорее, это был шок: «Очень страшно, когда с понятий Справедливость и Человечность впервые вдруг сорвали все красивые одежды... Мне было только 22 года. Я боялся не физических увечий, нет, — может быть, я и вытерпел бы их, — я боялся сумасшествия. Любое сопротивление бессмысленно перед жестокостью! Знать бы, во имя чего ты принимаешь муки, — было бы легче!»
Не расстреляли – уже спасибо. Пять лет лагерей. Дальше были золотые прииски, Колыма, цинга, продление срока заключения, досрочное освобождение в марте 1945-го и повторный арест в 1949-м. После смерти Сталина, 2 декабря 1955 года, в возрасте 38 лет Георгий Жжёнов был реабилитирован. Начиналась новая жизнь. Та, о которой мы знаем намного больше.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
