С 15 марта по 15 мая культурный фонд "Артхроника" начинает прием работ-претендентов на "Премию Кандинского 2010". Художник Вадим Захаров, лауреат "Премии Кандинского 2009", рассказал РИА Новости о зарождении "московского концептуализма", о том, что сейчас происходит с современным искусством в России и о месте актуального художника в искусстве. Беседовала Наталья Попова.
- Вадим, вы - художник, которого относят к "Московской концептуальной школе", это направление возникло в начале 70-х годов, уже прошлого века. Можете рассказать, как зарождался «московский концептуализм», и как вы сами пришли к этому направлению?
- Я не стоял у истоков «Московского концептуализма» как Илья Кабаков, Комар и Меламид, Андрей Монастырский или Дмитрий Пригов. Я начинал в конце 70-х и попал в уже сформировавшийся круг, как молодой художник. К этому периоду уже много было сделано. Просто я сразу активно включился в этот процесс – формирования концептуального сознания. И продолжаю заниматься этим по сей день, то есть более 30 лет. Хорошо это или плохо, не мне судить. А в круг концептуальных художников я попал совершенно случайно, встретив Юрия Альберта, который стал одним из самых близких мне людей.
В том, что касается явления «московского концептуализма», на самом деле мы сами до сих пор не можем разобраться в этом термине, и до сих пор идет дискуссия о том, что такое «московский концептуализм». Я как раз считаю это очень положительным моментом. Эта ситуация Непонимания дает свободу действия нам, художникам. А то, как на это реагируют критики и искусствоведы мне не интересно. В 70-80-е годы был круг художников разного поколения, которые не делились на художников-концептуалистов и не концептуалистов, тогда это называлось андеграундное искусство. Главная уникальность этого явления в том, что это была микрокультура, которая и до сегодняшнего дня представляет собой живое явление, которое продолжает существовать, и не распалось на отдельных художников, как это произошло с художниками девяностых. В течение этих 30 лет были разные периоды, в том числе и кризисные ситуации, и в эти периоды разные художники брали на себя ведущую роль, как бы «подтягивая» на себя всю территорию «московского концептуализма». Мы все до сих пор поддерживаем отношения друг к другом. Вплоть до того, что организовали полтора года назад группу «Капитон» с Монастырским и Лейдерманом, которая уже преобразовалась в группу «Корбюзье». Это и показывает динамику некоего процесса внутри московского концептуализма. Важен процесс, а не этикетка.
- Тогда вы были чуть ли не запрещенными художниками. А что происходит с концептуальным искусством в России сейчас?
- Собственно, не мы себя делали неофициальными художниками, а система. Мы выставлялись бы с удовольствием, если бы нам давали, но нам не давали, нас загнали в клетку «неофициального, антисоветского искусства». Поэтому я лично никогда не был ни в одном официальном объединении, не был и не собираюсь становиться членом Союза художников. Тогда существовали кулуарные формы показа, на квартирах, в мастерских. Почти все из квартирных выставок того времени стали историческими событиями, хотя некоторые существовали всего несколько часов.
Концептуализм - это мощное явление XX века. Московский концептуализм развивает это явление, расшатывая, одновременно, саму концептуальную конструкцию, проверяя ее на прочность ежедневно, ежеминутно. Именно в этом проявляется концептуальная позиция. Думаю, именно в этом аспекте и надо говорить о концептуализме вообще – это в первую очередь концептуальная, аналитическая позиция ко всему искусству, но и к самому себе.
Но московский концептуализм многоплановый и позволяет себе любые, даже опровергающие себя шаги и методы. Свобода мысли, поступков, самокритика и огромное уважение к традиции культуры, вот что характеризует московский концептуализм. В нашем пространстве нет времени. Наверно поэтому сегодня активизировались те художники, кто начинал заниматься концептуализмом в 70-80-е годы, в их числе Андрей Монастырский, Юрий Лейдерман, Юрий Альберт, Виктор Скерсис.
Сейчас идет некая активизация художественного процесса. Прошла иллюзия, что за нас кто-то что-то сделает и все возвращается на круги своя, художники вновь начали заниматься тем, что они делали всегда: сами издавать книги, писать статьи, собирать архивы. Но есть и другая инициатива. К примеру, мощная инициатива Германа Титова, который издал в течение года важнейшие книги московского концептуализма и собирается продолжать эту линию. Вышло уже шесть книг в серии «Библиотека Московского концептуализма». Это уникальный проект. В этом ряду издан сборник журнала «Пастор», который я издавал маленьким тиражом в Кельне десять лет. В журнале представлены три поколения современных художников, не только концептуальных. В начале 80-х сами художники собирали архив, так называемые, папки МАНИ (Московский архив нового искусства). Так что материалы были, и просто ждали времени своего издания.
Но в то же время сам термин «концептуализм» начинает использоваться к месту и не к месту и это начинает вызывать раздражение. У любого термина есть время материального существования.
- Вы коллекционируете предметы современного искусства, ведете архив отечественного художественного процесса. Насколько изучена история современного российского искусства?
- Несмотря на то, что многое делается, издаются книги, журналы, собранием архивов сейчас, как и раньше занимаются по большей части сами художники, все лежит на плечах самих художников и это, наверное, не совсем правильно. Единственно кто занимается сегодня архивной работой и изучением современного искусства это ГЦСИ – государственный центр современного искусства. ГЦСИ имеет замечательные филиалы в других городах России – Нижнем Новогороде, Калиниграде, Екатеринбурге. ГЦСИ – это единственная, по сути, организация в России, которая за все эти годы что-то сделала и продолжает делать на поприще современного искусства. Сейчас они активно собирают коллекцию, ведется архивная и научная работа. Сейчас они готовят книгу о русских художниках, живших или живущих на Западе, и если посмотреть на имена, упомянутые в этой книги, то это весь цвет русской культуры. На базе ГЦСИ вскоре будет построен музей современного искусства.
- Вы работаете в России и Германии, участвовали в 53-й Венецианской биеннале. Можете ли вы сравнить ситуацию с современным искусством в России и на Западе.
- У нас как 20 лет назад все началось, так все еще на стадии разработки. Есть инициативные галеристы, такие как Елена Селина, Владимир Овчаренко, Айдан Салахова, Марат Гельман. Будучи активными людьми, они начали 20 лет назад заниматься современным искусством, они до сих пор им и занимаются. Институций мало. До сих пор нет института современного искусства, нет системы осмысления современного искусства.
- У нас в стране множество художественных вузов и как в них преподается современное искусство или не преподается вообще?
- Мне сложно говорить, но, по-моему, современное искусство никак и нигде не преподается в необходимом объеме и качестве. Я знаю, что несколько лет тому назад в РГГУ преподавала современное искусство Елена Романова. Но возможно я что-то не знаю, упустил.
- Много ли пробелов осталось в истории современного российского искусства?
- История современного российского искусства – сплошной пробел. Еще раз повторюсь, очень мало сделано, практически нет монографий о художниках. Нет фундаментальных теоретических исследований по современному искусству. А то, что есть, это книги не уровня академического издания. Книг, где собраны все работы одного художника с их описанием, с указанием в каких коллекциях находятся, практически нет, их единицы. В русской культуре сплошные пустые ниши, которые некому заполнять. Потому что никто не хочет это делать. Если бы у нас в стране был Институт современного искусства, тогда, наверное, информация накапливалась бы, потому что были бы студенты, которые писали бы какие-то дипломные, кандидатские работы, велась бы научная работа.
- Кроме премии Кандинского, лауреатом которой вы стали, есть еще несколько премий в области искусства: государственная премия «Инновация», частные премии. Этого достаточно, для того чтобы поддержать современное искусство в нашей стране?
- Есть еще, например, премия «Соратник», финансово она может быть не интересна (это всего сто долларов), это просто жест, но ее присуждают сами художники и для московской арт-сцены это очень престижная премия. Это дает срез как к тебе относятся другие художники, а не критики. Я входил в экспертный совет премии «Инновация» и могу сказать, что это огромная работа. Отсматриваются сотни проектов со всей России. У всех этих премий разная цель и разные методы работы и на тот круг современного искусства в Москве, а этот круг, в принципе, крошечный, если его сравнивать с кругом современного искусства в любой западной стране, для этого круга трех премий хватает с лихвой.
А для России в целом этого, наверное, действительно мало. Мне кажется, что должны быть поощрительные премии на местах, премия какого-то города, области. Но это никому не нужно, потому что никому не нужно современное искусство, с ним сегодня только проблемы. До сих пор есть цензура, и она все больше и больше, связанная с религиозными вопросами, например. С современным искусством связаны скандалы, и организаторы выставок еще подумают, приглашать современных художников или нет, потому что мало ли что они там выкинут. Современное искусство стало своего рода «пугалом» для общей культурной системы в России. Российской культуре нужно то, что лояльно к ортодоксально-государственной системе, выстраиваемой сегодня. Современное искусство неуправляемо, оно может делать что хочет, и в этом смысле оно неудобно. Чтобы понять это, надо учиться толерантности, смотреть на культуру, как на свободную территорию. В России это все сложнее и сложнее.
Нужно стимулировать молодых художников. И нельзя все тянуть только в Москву, это губительная система. ГЦСИ действует правильно, создав свои центры в регионах, куда приглашаются и свои художники и западные.
- Если не секрет, на что вы потратили полученную премию?
- Потрачу, скорее всего, на бытовые нужды. У меня семья большая, трое детей, внучка.
- Для кого работает современный художник? Кто Ваш зритель?
- До перестройки зритель был подготовленный, так сказать зрители-профессионалы. Они прекрасно знали тенденции, темы, проблематику современного искусства. Сегодня такие зрители тоже есть, но опять таки их очень мало. С другой стороны мы недооцениваем во многом обычного зрителя, зрителя с улицы. Многие мероприятия в современном искусстве заставляют его включать понятие современное искусство в систему собственного мышления. Зритель должен ходить на эти выставки и усваивать постепенно язык современного искусства. Что, например, было на последней Московской биеннале: там вода падала, птички на гитары садились, там много было разных развлечений, такой профессионально сделанный Диснейленд. Зрители образовывали длинную очередь, как на Джоконду. Я думаю, что это важно для культуры в целом, несмотря на то, что это система развлечения. Кто-то из этих зрителей начнет интересоваться современным искусством более профессионально, а это уже наш зритель.
- Вы бы не хотели, чтобы зритель смотрел на ваши работы как на развлечение?
- Я себя не оцениваю как фигуру развлечения. Но в принципе я от этого никуда не денусь, я делаю работы, выставляюсь на групповых выставках, где приходится «развлекать» зрителя. Но я не ставлю перед собой задачу развлечь зрителя, моя задача, может быть, поставить зрителя в тупиковую ситуацию. Если мы говорим о современном искусстве - это пограничная ситуация, это рабочая ситуация, там места зрителю мы почти не оставляем, потому что сами художники еще не разобрались. Создавая свои работы, мы не рассчитываем на обыкновенного зрителя. Нам на первой стадии разработки идеи необходим профессиональный зритель.
- Как вам кажется, чем будут заниматься художники лет через сто?
- Я не знаю, что будет через сто лет. Сейчас все движется в сторону технологий. И эта область все больше оттягивает художников в свою территорию. Появилось множество художников, которые работают только в Интернете. Но, несмотря на то, что меняются формы и методы искусства, были, есть, и будут художники, которые пытаются находиться на пограничной территории. Вопрос сейчас стоит уже не в форме искусства, кто что делает: рисует картины, делает видеоинсталяции, фотографирует и т.д., а в позиции, которую занимает художник. Наше поколение пережило глобальные перемены: крах советской системы, техническую революцию. Менялся и художник, и зритель и мир вокруг. Мне кажется, такого мощного рывка, как сейчас, в ближайшее время не будет.
Но, даже через 100 лет будут художники, которые в тех новых условиях будут стараться находиться на той территории, которая не понятна никому и даже им самим. Задача современного художника в том, чтобы находиться на обрыве тысячелетнего языка культуры и одновременно удерживать на своих плечах мощь его гениального давления.
