Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости
В воскресенье, 14 марта, исполнится 80 лет со дня рождения Егора Яковлева. На его могиле на Новодевичьем кладбище кроме имени и фамилии и дат рождения и смерти написано только «журналист». Скромно, но звучит гордо. Точнее не определить.
Егор – он любил, чтобы его называли запросто, без церемоний – был журналистом до мозга костей, настоящим живым классиком. Сумел превратить свое ремесло в высокое искусство, сам не стеснялся всю жизнь учиться и своим примером служения журналистской музе (если есть такая) многих сумел научить.
Жизнь и карьера Егора Яковлева отнюдь не похожи на прямую столбовую дорогу. Он говорил, что «начинал свою жизнь с нулевого цикла раза четыре», но это типичное публицистическое преувеличение. Хотя на самом деле Егор претерпел суровую эволюцию и прошел вместе со своей страной все этапы большого пути послесталинского времени.
Закоренелый шестидесятник, пришедший в профессию в символическом 1956 году, под сенью ХХ съезда и осуждения «культа личности», Яковлев долго боролся за восстановление «ленинских норм партийной жизни». Написал целую серию книг о «вожде и учителе». Ощущал себя, да и был стопроцентно советским человеком, которого так и не смог из себя «выдавить» до самого конца.
Речь идет о романтически-идеальных аспектах homo soveticus`а – неприятии цинизма, мещанства, «мира чистогана», что превосходно совмещалось, правда, со склонностью к интригам в возглавляемых им редакциях. Егору просто скучно было иначе существовать, ему постоянно хотелось бороться, искать «упоения в бою». Практически все его любимые сотрудники прошли во взаимоотношениях с ним цикл (автору этих строк пришлось лично убедиться на собственном примере): возвести на неслыханную высоту – затем низвести и насмерть поссориться – а потом вновь заключить в объятия. Получалась яковлевская – почти гегелевская – триада: тезис, антитезис и торжественный синтез.
Егор ни в коем случае не был диссидентом и бунтарем. Безусловно признавал советскую власть, но с этой властью у него случались, как выражался писатель Андрей Синявский, «эстетические разногласия». Еще в одном роковом году – 1968-м – его уволили из главных редакторов придуманного и созданного им новаторского журнала с символическим названием «Журналист» - за переизбыток шестидесятничества, которое не вписывалось в брежневскую «эпоху застоя». Наказали не сильно, но надолго отбили охоту к инициативам и преобразованиям в печатном деле.
Он надолго ушел в тень. Воспрянул и вышел на первый план только в перестройку. Вклад Егора в этот процесс, по гуманитарной части и в смысле гласности, едва ли не больше, чем у самого Михаила Горбачева. Яковлев возглавил издание АПН «Московские новости», которое читающая публика просто не знала. Известны были только английская и французская версии, их читали во всех спецшколах. И Егор совершил с «МН» такое же чудо преображения, как его коллега Владислав Старков с листком общества «Знание» «Аргументы и факты» - сделал свою газету всенародно популярной.
Можно называть «Московские новости» второй половины 80-х годов ХХ века как угодно - флагманом, блокбастером, бестселлером. Все будет верно. Подписки не было, поэтому у киосков выстраивались огромные очереди с шести часов утра. Номера «МН» ходили по рукам, как листовки, размножались, копировались всеми возможными способами. Газета служила не только коллективным агитатором за ускорение реформ, но и коллективным организатором будущей оппозиции. Вокруг нее сконцентрировались «прорабы перестройки» и будущие демократы первой волны. Она стала их неформальным центральным органом. Поневоле приходится вспоминать ленинские формулы. Ничего удивительного: в стране шли революционные процессы.
Егор Яковлев, прежде всего, пробивал дорогу свободной журналистике. Расширял рамки дозволенного. Возвращал в легальное поле ранее запретные, табуированные имена – писателей-эмигрантов, диссидентов, опальных художников. Причем делал все это, не дожидаясь высочайшей отмены цензуры. Из-за чего возникали разногласия с партией и правительством, отнюдь не эстетические.
Впоследствии Егор подружился с Михаилом Горбачевым, который даже председательствовал на похоронах старого товарища по перестроечным боям. Но сближение произошло лишь тогда, когда первый и последний президент стал терять власть. Отношения Яковлева с действующими правителями всегда складывались непросто, конфликтно. Все повторилось и с Борисом Ельциным, которого «Московские новости» поначалу активно поддерживали.
Дело в том, что после путча 1991 года Горбачев отправил Егора в большую политику, назначив председателем Всесоюзной телерадиокомпании. Когда Союз прекратил свое существование, и компанию переименовали, президент России оставил Яковлева на его посту. Но через год уволил.
Егор так об этом рассказывал: «Я однажды ему сказал в личной беседе, что быть порядочным перед собой мне значительно важнее, чем быть порядочным перед президентом. И надо сказать, что Борис Николаевич согласился с этим, правда, недели через две он мне предложил поехать послом в любую страну, какую я хочу». Послом он быть не захотел, но из большой политики ушел.
Отношения Яковлева с политикой складывались не менее сложно, чем с власть имущими. Он ее очень любил, интересовался всеми нюансами, интригами, перипетиями политической борьбы, однако всячески отрицал этот свой интерес. Десять лет Егор возглавлял «Общую газету», где и мне посчастливилось поработать, был ее учредителем и владельцем, и упорно называл свое детище «не политической, а мировоззренческой газетой». Хотя материалы отдела политики читал всегда особенно въедливо, во все вникал и редактировал. За этим напряженным вниманием, скорее всего, скрывалось чувство обиды, а то и боли из-за собственной нереализованности. Правда, Яковлев никогда бы не признался в этом даже себе самому.
Как многие шестидесятники, он не смог вписаться в реальность российского дикого капитализма, в тот самый водворившийся «мир чистогана», который он всю жизнь отрицал. Отношения его с бизнесом совсем не сложились. «Общую газету» ему пришлось продать, и она была немедленно закрыта. Потом были почетные, церемониальные должности, но без редакционной текучки он стал угасать.
Егор Яковлев фактически потерял смысл жизни. Как писал Лев Толстой о фельдмаршале Кутузове после изгнания французов из России, «ему ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер». Пережив свою последнюю газету на два года.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
