Анатолий Королев, писатель, член русского Пен-клуба, для РИА Новости.
Сегодня, 12 марта, Григорий Горин мог бы вполне отметить свое 70-летие. Не столь уж велика эта цифра, сатирики живут дольше, вспомним хотя бы карикатуриста Бориса Ефимова, который прожил больше ста лет; да и практически все близкие друзья Горина еще здравствуют и шумно соберутся 12 марта в Театр Эстрады на вечер «Планета Горина».
Между тем - трудно поверить - прошло почти 10 лет со дня его внезапной смерти в 2000 году. Сердце не выдержало.
Внешне его жизнь кажется весьма благополучной. Горин рано познал успех. Окончив столичный медицинский институт, работал врачом «скорой помощи», но одновременно писал разного рода фельетоны, шутки, скетчи, сценки, смешные рассказы. Сказывалась привычка старого кавээнщика - держать руку сатирика на пульсе эпохи, реагировать быстро и остро на ляпы советского бытия. Вскоре Горин вообще ушел из профессии в литературу, и превратился в знаменитую Галку Галкину, которая вела страничку юмора в самом престижном журнале того времени - «Юность», с популярностью которого сегодня можно сопоставить лишь сразу все телеканалы.
Но было что-то в его характере противоположное смеху. Он говорил о своем любимом спаниеле, что мог бы рассматривать пса целыми сутками, если б не надобность что-то писать. В этих словах чувствуется затаенная горечь, нотка трагизма.
Эта горечь мироощущения, на мой взгляд, и увела писателя из чистой литературы в театр, где он окончательно нашел себя в качестве драматурга. Причем однолюба. Горин выбрал практически на всю жизнь один единственный театр - московский Ленком - где проработал в должности драматурга, как когда-то Мольер в собственной труппе, или Булгаков сначала во МХАТе и позднее Большом театре. От звонка до звонка. Всех троих хоронили театральные труппы.
Есть в этой привязанности драматурга к Ленкому что-то от обреченной любви к своей собаке.
В театре его жажда интимной публичности обрела свое воплощение и разрешение. Горин начал с переложения «Тиля Уленшпигеля», затем написал свой первый хит, трагикомедию «Забыть Герострата!». Уже по этому старту видно, что автор прикован к темам скорее трагическим, чем смешным. Видно, что смех его горек, и даже шутливая расшифровка фамилии Горин (Гриша Офштейн Решил Изменить Национальность), не отменяет ассоциаций со словами более грустными: горечь, горе, горесть.
Скорее всего, его идеалом был Свифт, недаром он посвятил именно Свифту одну из своих самых известных пьес «Дом, который построил Свифт». Свифт сделал ведущим приемом своих сатир сближение гипербол. Человек обычный в стране лилипутов становится великаном, а в стране великанов - букашкой. Бессмертие на самом деле - проклятие, а лошади намного благородней людей, и будь государство коней реальностью, в нем было бы намного больше справедливости, и так далее. Горин подхватил эту линию - его великан становится карликом и, вдобавок, тупым полицейским, а легендарный лжец и выдумщик барон Мюнхгаузен, - человек исключительной честности.
Как ни странно, наша современность ему была все-таки не интересна. Он чаще вглядывался в сам механизм людского существования, и (вслед за Марком Захаровым) отворачивал взор от бытовых карикатур в духе советского «Крокодила» в даль истории. Например, в трагедию Шекспира о вражде двух родов Монтекки и Капулетти, из которой рождалась пьеса и спектакль «Чума на оба ваши дома!» или в жизнь короля Кина IV, или - в судьбу Тевье молочника по мотивам Шолом-Алейхема.
Он жил на земном шаре, а не в СССР.
Наверное, здесь исток его ужаленного горечью юмора. Тут же и источник иронической мудрости, в которой «многое печали». Даже само лицо Горина всегда выделялось в ряду записных юмористов на сцене или телеэкране, словно античная маска из греческой драмы. С изломанной линией рта и трагическими глазами.
С оглядкой на эту нервность его ранняя смерть уже не кажется ранней. Даже тот жуткий факт, что именно Горин был гостем передачи «Час пик», которую Владислав Листьев вел на ТВ в день своего убийства (1 марта 1995) не кажется чем-то экстраординарным: смерть всегда нависает над любимцами жизни. А Горин и Листьев были любимчиками удачи, фаворитами судьбы, VIP-персонами века.
Вот как грустно описал Григорий Горин минуту своего появления на свет:
«Насколько мне не изменяет память, я родился в Москве 12 марта 1940 года ровно в двенадцать часов дня. Именно в полдень по радио начали передавать правительственное сообщение о заключении мира в войне с Финляндией. Это известие вызвало, естественно, огромную радость в родовой палате. Акушерки и врачи возликовали, и некоторые даже бросились танцевать. Роженицы, у которых мужья были в армии, позабыв про боль, смеялись и аплодировали. И тут появился я. И отчаянно стал кричать.… Не скажу, что помню эту сцену в деталях, но то странное чувство, когда ты орешь, а вокруг все смеются - вошло в подсознание, и, думаю, в какой-то мере определило мою судьбу».
В этом пассаже виден весь взвинченный дух Горина: крик как опора для смеха и смех как приправа для боли.
Его последняя пьеса «Шут Балакирев» была как раз такого рода явлением - смех как изнанка горечи, и рассказывала о нелегкой жизни реального придворного шута при дворе Петра Великого. Вот с кем проживал единство участи успешный драматург - с шутом-любимцем, который хотя и валяется в ногах деспота, но делает все возможное и невозможное, чтобы сохранить достоинство человека.
Вглядываясь в короткую жизнь Григория Горина, почему-то ловишь себя на мысли, что он прожил очень долгую умудренную и непростую жизнь любимца судьбы, и сердце идущего в гору однажды, конечно, не выдержало.
А Горин обычно шел в гору.
И в прямом, и в переносном смысле.
В недавних интервью и Марк Захаров и Александр Ширвиндт независимо друг от друга посетовали, как сегодня театру не хватает Горина.
Где новые Горины? Воскликнул чуть шутливо и в то же время серьезно худрук театра Сатиры…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
