Неделю назад Госдума продлила запрет на клонирование человека. Я с интересом слежу за развитием этой темы и, естественно, не вижу тут никакой сенсации. Время еще не пришло. И хотя большинство прогрессивных биологических разработок вообще-то не афишируются, мы более или менее можем быть уверены: среди нас человеческих клонов нет. Но, напомню: во-первых, помидоры с генами камбалы уже давно существуют, а во-вторых – китайское правительство в конце прошлого года дало добро на промышленное производство генетически модифицированного риса. Если припомнить еще, что Китай – крупнейший экспортер риса в мире (около 50 млн тонн в месяц), можете быть уверены: старый добрый вкус курицы с рисом никогда не будет прежним.
Важно самому понять, как к этому относиться. Неумолимую поступь прогресса не остановить. Хотим мы или нет, но квадратный картофельный клубень и чешуйчатая клубничина будут органичной частью нашего стола уже послезавтра. И от клонированных людей мы никуда не денемся – так говорит наука. А закон – он только закрепит существующий порядок, и никакие протесты не смогут этому помешать.
Вот Владимир Жириновский, правильно понимает суть исторического процесса, предлагая клонировать самого себя. Вспомним: великий русский физиолог Владимир Михайлович Бехтерев, автор проекта национализации мозгов, сам завещал свой орган мысли науке, а тело велел сжечь. Так с ним и поступили. А изобретатель терменвокса Лев Термен, наоборот, мечтал о погребении в вечной мерзлоте и надеялся, что рано или поздно ученые смогут вернуть его тело к жизни. Правда Термена не заморозили, а похоронили на Кунцевском кладбище в Москве.
Эпохи повторяются, имитируют друг друга, идеи возникают и развиваются, умирают и вновь актуализируются – часто в этом круговороте сложно увидеть какую-то систему. Наше время во многом похоже на самую потрясающую эпоху ХХ столетия: первые послереволюционные годы. Абсолютно всех без исключения русскоязычных людей охватило тогда ощущение, что все можно: жить счастливо, построить справедливое общество, победить старость, смерть, законы физики. Или наоборот всех убить, отнять чужое добро, искоренить даже память о ненавистном прошлом. Ошалевший от успехов революции народ требовал закрепить успех и покончить одним махом с буржуями, вшами и тайнами природы. Какие-то красноармейцы писали гневные письма московским врачам, пеняли им за то, что те не уберегли Ильича и не сделали ему вовремя омоложения. Исторический факт. Все остальные обсуждали идею обменного переливания крови философа А. Богданова: перемешав кровь в масштабе страны, можно было бы организовать настоящее братство всех людей. Врачи все смелее экспериментировали с живой органикой – заставляли песьи головы жить отдельно от тела на металлическом блюде, проводили опыты по пересадке органов животных человеку. Одни ужасались возможности в будущем увидеть «голову Бетховена, прилаженной к телу удава», называли такие эксперименты мерзким чернокнижием. Другие писали фантастику, не так уж далеко ушедшую от правды: «Собачье сердце», «Роковые яйца», «Голова профессора Доуэля» и т.д.
В авангард науки всегда стремились безумцы, и их находки в такой же степени научны, в какой и художественны. Помните, приезжавшего в прошлом году художника Стеларка, того, что вживил себе в руку третье ухо? Это лишнее ухо – одновременно и радикальная
художественная акция, и смелый научный эксперимент. На самом деле, проект Стеларка гораздо более амбициозный, чем простое украшение себя дополнительными частями тела. На московской лекции он сначала говорил о роботах, потом демонстрировал свою виртуальную голову – компьютерное изображение, способное отвечать на несложные вопросы, сейчас такие «подсказчики» есть даже на сайте Икеи. И наконец – ухо. По отдельности не бог весть что. Но это был не аттракцион, а абсолютно сумасшедшее начинание, сродни Бехтеревской идее резать мозги гениев на куски в поисках зоны гениальности. Вместе робот произвольной формы – хоть гуманоидный, хоть паукообразный, соединенный с искусственной плотью и наделенный искусственным интеллектом, пусть примитивным, но способным к самообучению и действию по подобию – это был готовый проект настоящего научно-фантастического киборга. Его можно сделать уже сейчас. Мы сколько угодно можем смеяться над косностью автоматических информационных программ, пока они в интернете. А когда к ним приложится железный скелет с наращенными на него органическими ушами (мышцами, когтями, жвалами), тут уж будьте готовы и понервничать.
Дело не в революционных технологиях, а в отношении к глобальным жизнестроительным проектам. Когда прошедшей осенью на Московской биеннале современного искусства показали выставку «Поколение Z», столичная пресса поначалу растерялась, приняв ее за розыгрыш или мистификацию. На выставке о пионерах звука в России журналисты кое-как сумели опознать Льва Термена – того самого, изобретателя чудного прибора терменвокса, и еще много чего, вроде охранной сигнализации, подслушивающего устройства без проводов и батареек и т.д. «Жучок» Термена был установлен в деревянный герб США, подарен пионерами американскому послу и несколько лет исправно служил советской разведке. А терменвокс, коробочка, изменившая музыку навсегда – сейчас популярная игрушка любителей старинных гаджетов.
Но кроме Термена, на выставке вспоминали и о других революционерах духа, опрокинувших когда-то представления о реальности. Например, поэт и ученый Алексей Гастев – коллега того самого Богданова, мечтал «опакостить романтику обывателей», «загнать логарифмы им в жесты, геометрию – в шею». Его мечта почти сбылась: Гастев создал Центральный институт труда, в котором занимались изучением наиболее целесообразного поведения человека в быту. Там, к примеру, был внедрен метод регистрации движения, аналогичный тому, что сейчас используется для съемок фильмов, вроде «Аватара». Только в 1930-х годах это выглядело просто фантастически: атлет в футуристическом костюме из ремешков с лампочками выполняет упражнение, а лаборант фиксирует все фазы движения его тела. То же самое – с молотобойцем, пианистом. Эти люди хотели вывести единый алгоритм движения, дать молодым Советам универсального, математически точного человека.
Другой персонаж «Поколения Z», Арсений Авраамов – хотел запечатлеть успехи революции в искусстве. Матрос с норвежского грузового судна, цирковой джигит, акробат, музыкант и ученый, он в 1916 году фактически придумал принцип, на котором сейчас работают вообще все синтезаторы. Но мысль Авраамова была, конечно, радикальнее: он исследовал возможности звука, искал новые методы музицирования. Ему принадлежит «Симфония гудков», для которой инструментом становился весь город: дирижер управлял гулом моторов, заводскими гудками, стрекотаньем пулеметов и уханьем тяжелой артиллерии. В 1940-х Авраамов прислал Сталину предложение переделать гимн СССР – главная песня революционного государства должна быть ближе радикальным идеям нового искусства, а текст должен был исполнять синтезированный голос Маяковского.
Все это действительно звучит неправдоподобно, как будто это происходило в параллельной, незнакомой нам реальности. Но, что удивительно, - это чистейшая историческая, архивная правда. Внимание: сейчас эта выставка, обогатившись новыми материалами, снова открылась – в петербургском фонде «Про Арте» в Петропавловской крепости. Там творится что-то невероятное: люди заходят на минутку для порядка поиграть на одном из первых терменвоксов (там разрешаются) – и зависают на полдня. Смотрят от начала до конца уникальную хронику про опыты Института труда или устройство первого синтезатора, слушают «бумажную музыку», разглядывают инструмент эмиритон. Вникают в обстоятельства жизни Гастева, Аврамова, Дзиги Вертова, парторга Штрянина из колхоза «Гигант», мечтавшего в 1930-х годах построить 23-х-струнную электрогитару, но столкнувшегося с бюрократическими препонами.
Автор выставки и руководитель московского Термен-центра Андрей Смирнов, человек, фактически воссоздавший эту удивительную параллельную реальность, признал в одном интервью, что современная музыка переживает кризис. Проблема в том, что новации никого не интересуют, важен лишь коммерческий потенциал. А настоящее искусство живет не деньгами, а энергией, причем позитивной. Мечта парторга Штрянина была – сыграть на его чудо-инструменте в сельском клубе и ради этого он готов был писать просьбы хоть Луначарскому, хоть Сталину.
Прогресс, конечно, не удержать. Будут нам и клоны, и биороботы и сколько-хочешь-струнные гитары. Важно только понимать, к чему это все и не забывать какие-то базовые вещи. Всеобщее братство – хорошо, но, чур, без расстрелов несогласных. Выращивание органов для больных – отлично, а вот клонов-солдат, спасибо, не нужно. Авраамов предлагал во имя будущего искусства сжечь все рояли как символ реакционной музыки. В результате его же собственные дети пустили весь архив самого Авраамова на дымовухи.
Не надо бояться клонов. Просто давайте оставаться людьми.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
