«Слон в удаве», нарисованный Маленьким Принцем и напоминавший обыкновенную шляпу, трогателен в наивной конкретности детского рисунка. «Человек в удаве» - страшный, но вещий сон современности. Сегодня Гоголь с большой долей вероятности воскликнул бы: «Душно жить на этом свете, господа!» Впрочем, к духоте привыкают…А посему для нас особый интерес представляют те люди, а вернее, те из их мыслей, которые рождались в незамутненном, не успевшем впитать в себя миазмы этой духоты сознании.
Некоторые из них рождались во времена, которые по духу напоминают и наше с вами время. Я имею в виду предгрозовые годы накануне Первой мировой войны, атмосферу «той всеобщей научной, философской и религиозной тревоги, которая все сильнее охватывает мировое человечество», когда «ломались старые перегородки, прежде герметически разгораживающие разные области мысли», стремительную «смену отношений и границ», становившихся все более эфемерными. И уже для того времени прозвучало как рентгеновский факт: «Одной из отличительных черт исторического самочувствия нашей эпохи является, бесспорно, экономизм». Заметьте, речь идет не об идеологии, не о мировоззрении, а о самочувствии, то есть, о некоем массовом, стихийном состоянии людей, «когда вопросы экономического бытия властно заняли в мысли и чувстве одно из первых мест». В то время еще только зарождался воинствующий экономизм, который позднее будет утверждать «хозяйственную природу всей культуры и всего человеческого творчества».
Конечно, мир еще в полной мере не знал, что такое экономический кризис с его «циклами» и мнимыми закономерностями, с его депрессиями и отчаянием, с его нищетой и разочарованием. Но современники уже слышали «эти шепоты» и видели «эти мрачные лики, склоняющиеся над человеком». Тогда-то и был задан «основной вопрос», в котором, как в зерне, скрывалась и скрывается причина всех экономических катаклизмов, депрессий и кризисов:
«Является ли хозяйство функцией человека, или же человек есть функция хозяйства?»
Считается, что с крахом коммунизма мировой капитализм, напрягавший свои силы в противоборстве с СССР и соцлагерем, потерял равновесие, утратил часть жизненной энергии, обленился, ожирел. Отчасти это так, но только отчасти. Самый страшный удар по капитализму был нанесен изнутри и как раз теми, кому столь щедро расточали лавры «победителей коммунизма». «Рейгономика» и «тэтчеризм», опиравшиеся на фридмановскую модель свободного рынка и его теорию саморегуляции экономики, стали эпицентром затяжного, глобального потрясения всей структуры мирового хозяйства.
«Свобода предпринимательства», являясь индивидуальным актом творчества, оказалась в тисках абстрактных жестко смоделированных понятий, создавших виртуальный идеал «свободного рынка», никогда не существовавшего и неосуществимого в силу своей полной отрешенности от «явлений индивидуальной хозяйственной жизни». «Свободный рынок», подобно удаву, поглощая свободу предпринимателя, пробормотал: «Ничего личного». Но это обжорство не прошло ему даром. Человеческое, индивидуальное отомстило «самым коварным» образом. «Свободой» рынка воспользовались, как это водится, те, кто, в условиях классического капитализма и «свободы предпринимательства» были ее маргиналами, если не париями: спекулянты, финансовые игроки, безответственные управленцы, мастера финансовых махинаций, алчные банкиры, политические прохвосты. Бросая камни из стеклянного дома, они стали разрушителями современной модели капитализма, которая вся была построена на рациональных представлениях о таком квази иррациональном явлении, как рынок, да еще в условиях его глобализации. И вдруг оказалось, что «всюду страсти роковые, и от судеб спасенья нет!» Последовал целый ряд драматических прозрений. Йозеф Аккерман – главный управляющий «Дойче банка» заявил: «Я больше не верю в самоисцеляющую силу рынка», а Алан Гринспен, в недавнем прошлом возглавлявший Федеральную резервную систему США, наблюдая рухнувшие надежды банковских вкладчиков, заговорил о «шокирующей утрате веры» в существующий финансово-экономический порядок.
Раздаются, разумеется, и другие голоса, которые утверждают примерно следующее: пока в бизнесе не появился Коперник, который перевернул сознание людей, заменив геоцентрическую модель мира, гелиоцентрической, не следует отказываться от «ценностей свободного рынка». «Парадигма современного развития не может быть признана рухнувшей, пока не родится другая, способная занять ее место» (Майкл Скапинкер, «Файнэншл таймс» 16.02.10). Это как если бы кто-то сказал: «Для меня Бог умер, но осталось Евангелие с его моральными ценностями». Ожидание того, что в области экономической мысли явится некий Коперник, который своим чудесным циркулем очертит нам круг новой «спасительной» идеи, нельзя расценить иначе, как мечту. К тому же вряд ли корректно переносить логику научных открытий, имеющих дело с миром, который человек не создавал, в область человеческих идей, игнорируя тот факт, что экономика – наука гуманитарная, а не точная. Между прочим, теория смены парадигм, принадлежащая Томасу Куну, критиковалась в том числе и за то, что даже в сфере естественных знаний последующие парадигмы не всегда отрицают предшествующие.
Квантовая физика не отменила законы Ньютона и классической механики, а геометрия Лобачевского не затмила гений Эвклида. И если человеческая цивилизация прошла путь от многобожия к христианству и далее по нисходящей к «человекоцентризму» и «вещецентризму», то это не значит, что все эти «парадигмы» исчезли из памяти и дел человеческих. Это не значит, что мы должны прибегнуть к «дурной бесконечности» всеядного синтеза. Лекарство предполагает синтез иного рода.
В отличие от ходульной модели так называемого «свободного рынка» «свобода предпринимательства» была органично присуща в большей или меньшей степени всем временам и эпохам. Она служила базисом для реализации творческой энергии в масштабах мирового хозяйства и именно как разновидность свободы творчества остается важнейшей ценностью и по сей день. Но свобода предпринимательства как вид творчества может быть гармонично реализована только в условиях решительного отсечения крайностей «воинствующего экономизма» и «антиэкономического идеализма» и нигилизма. Если уж говорить о роли государства и общества, то именно таких гарантий и такого вмешательства ждет от них честный предприниматель. Причем роль государства и общества не сводится здесь к набору экономических, правовых или фискальных инструментов. Последний кризис показал, что экономическая деятельность в ее глобальных результатах напрямую зависит от морали, от критериев деятельности самих предпринимателей, если хотите, от их личной «философии дела».
Возвращаясь к началу нашего разговора, стоит задать все тот же вопрос: «Дело во имя чего, ради какой цели?». Из истории капитализма, хотя бы конца ХIХ – начала XX века в России, мы знаем, сколько доброго, умного, честного было сделано стараниями российского предпринимателя, купца, банкира. Располагая богатствами, нередко огромными, они «не прилагали к нему сердца», оставляя ему свободу распоряжаться этим богатством на пользу ближнему и Отечеству. Они в полной мере исполнили завет, гласивший: «Дети! Храните себя от идолов» (Ин. 1 Посл. ).
4 марта 1921 года новоизбранный Президент США У.Гардинг приступил к исполнению своих обязанностей. В то утро он произнес запомнившуюся многим американцам речь, проникнутую, по словам очевидцев, «сильнейшим этическим вдохновением». «Вся земля жаждет чаши доброй воли, - заявил он. - Служение – вот высшее содержание жизни. В этой демократической стране я бы с радостью поприветствовал ту эру, в которой золотым правилом стала бы автократия служения».
«Христос пришёл не для того, чтобы Ему служили, но чтобы послужить многим» (Мк.10:45).
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
