С 1 по 4 марта на сцене Александринского театра пройдет фестиваль балетов Бориса Эйфмана "Иное пространство слова". В течение четырех вечеров Театр балета Бориса Эйфмана представит четыре балета, поставленных по классическим произведениям русской литературы: "Чайка", "Онегин", "Анна Каренина" и "Братья Карамазовы". В преддверии фестиваля Борис Эйфман рассказал РИА Новости о том, почему его привлекает классическая литература и почему в том, чтобы ставить по ней балеты, нету ничего странного. Беседовал Иван Чувиляев.
- Почему именно эти произведения русской классики - "Анну Каренину", "Чайку", "Онегина" и "Братьев Карамазовых" - вы выбрали для "перевода" на язык балета?
- Я ставлю балеты по мотивам произведений литературы, опираясь на традиции балетного театра. Эти традиции идут еще от Новера, великого французского балетмейстера, который двести лет назад ставил балеты по Гете, Шекспиру. В своих письмах он писал, что балет должен существовать на равных с драматическим театром, затрагивать важные, глубинные, философские проблемы. И опираться на высокую литературу. Поэтому мне странно, что наше обращение к литературной классике вызывает удивление - ведь ничего нового в этом нет. Мы просто продолжаем традиции мирового и русского балетного театра. Двадцатый век сделал возможным постижение глубин человеческой психики, нашел такие инструменты выражения чувств языком тела, что балетному театру стало доступно проникновение в глубины подсознания. Поэтому когда мы берем классическую литературу как материал для создания спектакля, мы не занимаемся иллюстрированием ее, а стремимся открыть в литературе то, что и словом-то не выразить, то, что находится между строк. Как раз в этом - ценность искусства балета.
- В принципе понятно, почему вызывает удивление обращение к классике. Все-таки это не в традиции современного балета: ни Пина Бауш, ни Форсайт, ни кто бы то ни было еще из ведущих балетмейстеров современности, не переносят на балетную сцену литературу.
- Современные хореографы пытаются вывести танец из театра, создают программы танцевального действа, не имеющие к театру отношения. Не знаю, хорошо это или плохо. Балет должен развиваться в разных направлениях. Да, ни Форсайт, ни Киллиан, и Бауш не создают балеты по мотивам литературы. А Прельжокаж, например, ставил "Ромео и Джульетту", но также он ставит много авангардных вещей. Я же проповедую тотальный театр, создаю с помощью языка тела глубокие психологические драмы. Делая это, я развиваю возможности балетного театра. Этим занимались величайшие хореографы - Петипа, Григорович. И я, в какой-то степени, являюсь продолжателем этой традиции на рубеже веков.
Кроме того, не секрет, что молодежь себя не очень утруждает чтением книг Пушкина, Толстого, Чехова. И не утруждает себя просмотром постановок по их произведениям в драматических театрах. Поэтому мы занимаемся еще и просветительской деятельностью. Молодые люди придут на спектакль "Чайка", в котором танцуют хип-хоп, или на "Онегина", где есть рок-музыка, и, может быть, захотят познакомиться с "оригиналом", откроют книгу.
- Фестиваль называется "Иное пространство слова" - имеется в виду именно "чтение между строк", о котором вы говорили?
- Почти. Скорее, интересно понять, как отзовется слово - в душе хореографа. Как оно переходит из вербального состояния в язык тела.
- И все-таки: почему вы выбрали именно эти четыре произведения для перевода на язык балета. Потому что это хрестоматийная классика?
- Трудный вопрос. "Карамазовы" всегда были для меня очень привлекательным романом. Когда-то я просто бредил Достоевским. Мне всегда очень хотелось найти адекватное воплощение уникального сочетания закрученного сюжета и глубочайшей философии. "Чайка" - это пьеса об искусстве и художнике, о тех проблемах, которые всегда волнуют творческих людей. Все вопросы, которые в ней ставятся, для меня всегда актуальны. Я был и в шкуре Треплева, а теперь, наверное, уже и Тригорина, и мне всегда было интересно погрузиться в "Чайку". "Анна Каренина" - это балет о страстях, я всегда ставил спектакли о страсти. Меня очень привлекает и поражает глубина анализа психологии женщины, который сделал Толстой - задолго до Фрейда. Мне было интересно сделать психологический балет о женщине, которая могла ради страсти разрушить все. Ну а последняя премьера - "Онегин" - это попытка взглянуть на ситуацию пушкинского романа в разрезе сегодняшнего дня. Узнать, что произошло с Россией в последние 20 лет, как изменился тип Онегина. Сочетание вечного, пушкинского и острого, современного показалось мне любопытным. Одним словом, мы берем эти произведения не потому, что они популярные, а потому, что они великие - и могут вдохновить нас на собственное творческое переосмысление.
- "Идиот", "Мастер и Маргарита", теперь эти четыре балета... Осталось еще хоть что-то в русской классике, чего вы не поставили еще, но хотели бы поставить?
- (смеется) Конечно, осталось. Я не хочу рассказывать о своих планах. Но я обязательно вернусь к великой литературе, потому что мне это близко. Знаете, я занялся сочинением хореографии очень рано - в 16 лет. И тогда поставил балет по мотивам фильма "Путевка в жизнь". Уже тогда я обращался к драматургии фильма, другого вида искусства. Так что это моя природа.
- Насколько я знаю, вы недавно завершили съемки киноверсий балетов "Анна Каренина" и "Онегин". Расскажите об этом, трудно было?
- Очень трудно. Но я рад, что пригласил замечательного оператора из Италии, Даниэле Наннуцци, который работал с Сергеем Бондарчуком и Франко Дзефирелли. Трудно было выстраивать сцены, кадрировать планы, работать с актерами - выполнять все это одновременно. Мы это делаем, чтобы сохранить свой репертуар для балетной истории - многие мои балеты прекратили свое существование, так и не будучи снятыми на пленку.
- А какова дальнейшая судьба фильмов-балетов?
- Это не коммерческий проект - аппаратуру нам подарил Всемирный банк. По условиям мы не можем использовать отснятый материал в коммерческих целях. Возможно, они будут показаны по телевидению или на каком-нибудь фестивале.
