Ну, вот, опять нас от берега оторвало! На фига вообще нас на этой барже поселили, мы ведь не моряки, а стройбат! Ну ладно, ничего страшного, не в первый раз эти тросы рвутся. Поплавский, заводи дизель и рули к берегу!Топлива на час, бояться нечего. Хотя... Ветер 80 километров в секунду, такого еще не было. В этот раз можем и не справиться...
Как на Тихом океане
Носит баржу с чуваками.
Чуваки не унывают,
Зиганшин буги-рок кидает.
Зиганшин-буги!
Зиганшин-рок!
Зиганшин съел второй сапог!
Крючковский-рок!
Крючковский-буги!
Крючковский съел письмо подруги.
Сегодня ровно полвека тому дню трагикомическому дню, когда во время сильнейшего урагана от причала курильского острова Итуруп оторвало баржу с тремя рядовыми и одним старшим лейтенантом. Через 49 дней в районе Гавайских островов их подобрал авианосец вероятного противника. На тот момент красноармейцы съели свои сапоги и выпили всю воду из системы охлаждения двигателя. Американцы предложили им политическое убежище, но советские воины отказались.
И если бы не Алексей Аджубей - главный редактор «Известий» и зять Хрущева — им пришлось бы об этом очень пожалеть. Благодаря вмешательству влиятельного журналиста ребята стали не предателями-дезертирами, а героями, которые продемонстрировали всему миру стойкий советский характер. Как ни странно, дежурная агитпроповская история получила в народе феноменальный отклик. Поплавский, Федотов, Крючковский и Зиганшин Асхат Рахимзянович — двое русских, хохол и татарин - стали почти фольклерными персонажами. В 1960-м году эта четверка в стране советов была популярней, чем «Битлз» на другом берегу океана. Хотя они не спели для страны ни одной ноты. Наоборот — вся страна пела про них.
Суров же ты, климат Охотский,
Уже третий день ураган.
Встает у руля сам Крючковский,
На отдых - Федотов Иван.
Суровей, ужасней лишенья,
Ни лодки не видно, ни зги.
И принято было решенье,
И начали есть сапоги.
Сердца продолжали работу,
Но реже становится стук,
Спокойный, но слабый Федотов
Глотал предпоследний каблук...
Асхату Зиганшину сегодня 70 лет. Живет со своей супругой в маленькой, но крепкой двушке бок-о-бок с путинским, а
точнее Константиновским дворцом в питерском пригороде — Стрельне. Крепкий, жизнелюбивый старичок, губы еще любят улыбаться, а в глазах — спокойствие и уверенность, что жизнь прожита правильно и не зря. После героических событий полувековой давности Зиганшин окончил военно-морское училище и всю жизнь проработал
в соседнем городе Ломоносове, в аварийно-спасательном отряде Ленинградской военно-морской базы. Он и сейчас работает там сторожем. К своей славе кавалер ордена Красной Звезды и почетный гражданин Сан-Франциско всегда относился преступно несерьезно. Упустил почти все предоставленные судьбой возможности, ничего не урвал, не выпросил, не замутил. И нисколько об этом не жалеет. Он вообще не из тех, кто ловит удачу за хвост, предпочитая труд и постоянство. В сущности, это такой советский Форест Гамп. Если хорошенько приглядеться, можно даже разглядеть в его лице черты постаревшего Тома Хэнкса.
- Были возможности, - нехотя отвечает на мой вопрос Зиганшин. - Можно было и пристроиться куда надо, и жениться выгодно. В день по три мешка писем приходило, из них два - от барышень. Но я решил - а вот судьбе назло женюсь на такой, у которой ни гроша за душой. И женился.
- Ну, хотя бы квартирный вопрос за вас решили?
- Решили. Через 30 лет. Первые 7 лет мы в комнате жили. Потом бывший мой командир похлопотал - дали угловую двушку. Когда дочь замуж вышла, мы в ней жили всемером. А в 1991-м нам дали эту квартиру, а ту оставили дочери.
- А остальные члены экипажа тоже удачу профукали?
- Крючковский женился на дочери генерала. Сначала многие думали, что по расчету, но сейчас ни у кого нет сомнений, что по любви. Потому что при первых же родах ее разбил паралич, и он уже сорок лет с ней мучится, но не бросает.
Дни плывут, плывут недели,
Судно носит по волнам.
Сапоги уж в супе съели
И с гармошкой пополам.
- Вот сколько живу — понять не могу, кто первый придумал эту гармошку, - вдруг оживляется Зиганшин. - Якобы мы сначала на ней играли, песни пели, чтобы голод не мучал, а потом пришлось даже музыку свою съесть. Не было никакой гармошки. И песен не было.
- Ну, а сапоги-то ели?
- Сапоги ели, это святая правда. Но сначала ели ремни. Мы как раз были последним призывом, кому их из натуральной кожи выдали. Потом советская армия перешла на искусственные. Ну, а когда съели ремни и от обмундирования, и от часов — тогда перешли на сапоги. Я их и готовил, собственно говоря.
- Рецептом не поделитесь?
- Берешь сапог. Вырываешь подошву. Остальное варишь в воде. Печку мы топили автомобильными покрышками, которые по бортам висели. Варишь несколько раз, пока вода чернеть не перестанет. А потом режешь сапог на мелкие ломтики, как макароны, и жаришь на сковородке с техническим маслом, а вместо соли - океанская вода. Получается что-то вроде чипсов. Есть можно.
- А сила духа. Ее откуда черпали?
- Старались разговаривать побольше. Соблюдали режим, который был установлен в воинской части. Организовали круглосуточное дежурство. Нервный срыв был только один раз — у Вани Федотова. Но ему простительно, он всего две недели как с учебки. Да и было отчего сорваться. Мы понятия не имели, куда нас несет и что будет завтра. В первые дни нашли в рубке газету “Красная звезда”, где была условная карта этого района. Это была иллюстрация к заметке о том, что в ближайшие дни куда-то сюда стрельнут советской ракетой. Весело, да? На 39-й день в темноте увидели теплоход, но нас не заметили. На 48-е сутки мимо прошли еще два корабля. Когда, наконец, над палубой зависли американские вертолеты, у нас оставалось всего три спички. На борту наши лохмотья моментально на сувениры разорвали. Даже не допрашивали почему-то — наверное, им про наши базы и так все известно.
Помыли, накормили и отправили в лазарет. Когда командир авианосца пришел, я его спросил: “А почему ваш авианосец к нам сразу вплотную не подошел?” - “А мы вас, - говорит, - боялись”. И тут меня вдруг как громом ударило: “Мать честная! Как это я забыл? Мы ведь на американском авианосце. На вражеском! А вдруг мы уже предатели?” А тут еще пресс-конференция. Человек 50 журналистов прилетели. Но они нам успели только один вопрос задать: “Ду ю спик инглиш?” Поплавский вдруг как вскочит: “Фэнк ю!” Тут у меня от перенапряжения кровь носом пошла, и пресс-конференция закончилась.
Потом был Сан-Франциско, 100 долларов от советского посольства на мелкие расходы, ключ от города, который до этого американцы дарили только Улановой и Хрущеву, торжественная встреча в Москве, прием у министра обороны Малиновского, отдых в Гурзуфе, гастроли по всей стране, Зиганшин-рок, песня Высоцкого, сватовство генеральских дочек, кремлевские кабинеты — и все это ни на грамм не испортило Асхата Рахимзяновича. Потому что, понимаешь, Форест, жизнь — это коробка конфет. Никогда не знаешь, какой будет следующая. Но все сладкие.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
