Уходящий год был одним из самых непростых за последнее десятилетие. Не потому, что был самым тяжелым. Были и хуже - 1999-й, например, сумбурный, неустойчивый, были взрывы домов, смены политических лидеров, непростая экономическая ситуация. 2002-й - Дубровка, целую ночь продолжающийся ужас, который, чем бы ни обернулся, будет трагедией. Нелегким был и 2003-й, происходило утверждение новых ориентиров и новых лиц, старые смещались со сцены или перестраивали всю свою систему воззрений и действий. Далее все вроде выглядело стройным (за исключением, несомненно, трагедии Беслана), но в уходящем году линейность поколебалась.
2009-й показал главное, и этим словом, пожалуй, можно охарактеризовать ключевое настроение страны, - уязвимость. Уязвимость в самом широком понимании. Уязвимость построенной экономической модели, уязвимость успехов в мире и устойчивости положения страны, а в плоскости простой человеческой жизни - уязвимость благополучия и даже жизни. Что показали трагедии «Невского экспресса» и пермского клуба.
Год тяжело начинался. Стало окончательно понятно, что каким словом ни заменяй понятие «кризис», он больше не за океаном, он здесь, в России. И, главное, снова - будто в 1998 году - никто не возьмется предсказать, куда кризис повернет через два-три месяца, какие сферы и сколь глубоко затронет, долго ли продлится и каким страна из него выйдет. Стало окончательно ясно не только то, что российская экономика прочно увязана с миром, но и что она колоссальным образом от этого мира зависит в своем благополучии. Она не продуцирует состоятельность в себе, она зависит от состоятельности других.
И от воли других. Этот факт уже ощущался людьми, начавшими терять работу, остававшимися один на один со своими проблемами и обязательствами, рассчитанными на другие обстоятельства жизни. Вот она - уязвимость…
Колоссальные накопленные средства и оперативные решения позволили избежать многих тяжелых последствий, но только в тех сферах, которые государство считает зоной свой интересов и собственного спокойствия. То есть по большей части в этаких «локомотивах консервативности». Да и само государство в лице его многочисленных ведомств, служб и компаний, пережив первую волну нервных потрясений от сулящей нестабильности, довольно быстро оправилось, вернувшись в прежний диапазон поведенческих установок и требований. И тут обнаружилась еще одна вещь: именно работники госаппарата и его ближайших итераций находятся в наиболее устойчивом положении на фоне хрупкости тех секторов, процветание и устойчивость который госмашина призвана поддерживать и развивать.
Ипотека, потребительское кредитование, будущий отпуск и приличная школа, новая машина и отремонтированная квартира - все оказалось эфемерным перед лицом потери постоянного заработка. Но самым тревожным для этой - весьма многочисленной, но только-только встающей на ноги прослойки граждан, - стало то, что потеря работы не давала никаких шансов найти что-то схожее. Пусть похуже, но найти. Хрупкость благополучия вдруг проступила во всем своем ужасе перед сотнями тысяч выпускников вузов, офисных клерков, мелких и средних бизнесменов. И оказалось: не имея что-то, об этом мечтать легче, чем имея это - терять…
С наступлением лета, как всегда бывает при появлении солнца и тепла, тяжесть немного отступила. Но пришли холода, а с ними - человеческие трагедии ночного клуба, который на самом деле был просто популярным в городе рестораном, и
поезда Москва - Питер, в котором - вот уж поистине точное словосочетание для этого случая - мог оказаться каждый. Это не «где-то там», где мало кто бывает, а здесь, рядом, между двумя столицами, в которые ездят на выходные, по делам, к друзьям.
И к ощущению, как зыбко жизненное благополучие и как трудно его отстоять, добавилась мысль о том, как хрупка сама жизнь и как трудно ее защитить. Оттого каждый день - борьба. Против других и за себя. В пробках, в метро, в налоговых. На работе, на отдыхе, на дороге.
Но в эти дни - хотя бы в эти дни - пусть отступят усталость и раздражение. Не выплеснется на ближних и просто тех, кто оказался рядом, злоба бессилия, замещающаяся еще более страшным равнодушием. А заместится пусть мыслью о том, что хрупкость жизни и дана для того, чтобы ее - эту жизнь, и не только свою, но и чужую, - оберегать, а уязвимость и жестокость системы - исправлять. Чтобы она работала не на озлобление и консервацию бессилия, а на защиту и развитие человеческих сил и возможностей. Бессилие нужно заменять не ощущением всесилия, а чувством достоинства. И если получилось у других, то почему не может получиться у нас?
А пока - салат оливье, мандарины, елка. И пусть даже эта гадость - заливная рыба! - появятся на праздничных столах. И люди соберутся вместе, рядом с теми, кого любят и ценят, оставят, пусть на некоторое время, в стороне все невзгоды, улыбнуться и скажут друг другу: «С Новым годом тебя, пусть все будет хорошо».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
