Работать становится труднее. Не люблю, когда другие жалуются, но тут и сам вынужден признать. И дело не в опасности журналистской работы, хотя тем, кто выходит в эфир или шлет свои репортажи из горячих точек, и прежде, и сейчас, конечно, трудно, их служба вправду и опасна, и трудна. Но что может быть трудного в работе журналиста, пишущего о культуре? Сходит в театр, кино посмотрел, всё - бесплатно, потом написал об этом, захотел - похвалил, захотел - в пух и в прах разругал, и дальше пошел с гордо поднятой головою...
Но ведь если ты пишешь, например, о театре, и не первый год, то постепенно к этому, увы, часто неодушевленному искусству, рождаются где-то в глубинах души и с каждым днем растут и растут родственные чувства. И уже не всё равно, кто будет главным в Камерном Музыкальном театре, осиротевшем после смерти Бориса Александровича Покровского, что сыграет, придя в труппу театра Et Cetera выпускница ГИТИСа Анастасия Кормилицына, что будет с Театром киноактёра, где в этом году наконец сняли директора, превратившего эту площадку, на мой вкус, в нечто вроде сливной ямы для разношёрстной антрепризы, иногда - хорошей, чаще - ужасающе плохой. Поставили другого. Хотелось бы, чтобы жизнь театра изменилась к лучшему. Может ли журналист в этом помочь?
Когда-то давно в какой-то газете я прочитал замечательные слова, которые, мне кажется, звучат как формула, или даже можно сказать - формулируют миссию журналиста: трудно молчать, когда тебя не спрашивают.
Казалось бы, какое мне дело, кто будет следующим генеральным директором Большого театра - Анатолий Иксанов или, скажем, Владимир Кехман, нынешний директор петербургского Михайловского театра? В Москве упорно говорят, что Кехман. Ну и что?
Кадровые решения, которые принимают наверху, часто - не слишком очевидные, что там происходит в экономике и политике, я судить не берусь, я - об узкой области театрального искусства. Предположим, у Марка Захарова вдруг закончится срок контракта с Театром «Ленком». Я, признаться, не знаю, имеется ли у Марка Анатольевича в принципе какой-то срочный договор с театром или нет, потому и пишу: предположим. И на следующие три, четыре или пять лет художественным руководителем театра снова назначат его. Кто-то скажет: «Семьдесят пять... Тяжело же!» - но голос его утонет в общем хоре понимания. Захаров в «Ленкоме». Понятно - почему. Никто не попросит комментариев в силу очевидности этого решения.
Однажды я имел разговор с двумя руководителями столичного департамента культуры. Открывалась вакансия главного режиссера в одном из подведомственных театров, ни о чем конкретном разговора не было, беседовали, как говорится, «за жизнь». В какой-то момент в руках одного из моих собеседников возник лист бумаги с отпечатанными в столбик фамилиями и тремя-четырьмя еще дописанными от руки. Я полюбопытствовал. «Зачем? Все имена вы знаете...» Конечно, знаю. Но иногда хочется понять, почему тот, а не этот там, а не тут...
Трудность нынешней журналистской работы заключается в том, что не слишком очевидные кадровые решения готовятся в обстановке повышенной секретности, а получить комментарии в этих случаях почти невозможно. Вместо того, чтобы подготовить почву, убедить театральную общественность в том, что Икс на этом высоком посту будет лучше любого Игрека (а театральная общественность, в общем, доверчива и ценит, когда ей доверяют), немалые силы уходят на предупреждение «выхлопа», то есть на то, чтобы сохранить эмбарго на информацию до времени Ч.
Понимаю, что сказано уже много и - не сказано ничего.
Что же, к делу. На днях мне стало известно, что в самый канун Нового года будет объявлен состав специальной комиссии по реставрации интерьеров Большого театра. Руководителем, как мне рассказали, министр культуры Александр Авдеев назначит себя, а своим заместителем - Владимира Кехмана.
Для театрального мира это, без преувеличения, сенсация.
Владимир Кехман - человек известный, в прошлом (может, и в настоящем, - не знаю, я от этой сферы далек) бизнесмен, вот уже несколько лет он - директор Михайловского театра, бывшего МАЛЕГОТа. Когда я должен был брать у него интервью, меня строго предупредили, что человек он - решительный, эмоциональный, не выносит, когда Михайловский театр при нем кто-то называет МАЛЕГОТом, может и «по морде дать» (так мне сказали). Я не поверил и перед интервью спросил у Владимира Абрамовича, правда ли он так придирчиво относится к брендам. Он засмеялся в ответ, из чего я понял: не всё так ужасно, что о Кехмане говорят. На днях я говорил с художником Павлом Каплевичем, который имел неудачный опыт сотрудничества с Владимиром Кехманом.
Каплевич, тоже известный своим взрывным темпераментом, был тем не менее сдержан: «Ты понимаешь, хоть у нас не сложилось, просто не сложилось, но в том, что касается реставрации, можешь не сомневаться, - он все отреставрирует как надо. И не украдет».
Здорово, если так. Честных людей так мало.
Я не знаю, как там у него с решением творческих вопросов. Из Москвы многое видится, скажем так, неоднозначно. История с приглашением в Михайловский из Германии старейшего режиссера Михаила Дотлибова и закрытия его «Онегина» до премьеры кажется и сегодня странной. Правда, тогда и Елена Образцова сказала, что ее «художественные критерии не позволили разрешить постановку», что она «была шокирована некоторыми вещами, которые сделал режиссер». Не могу себе представить, что такого неожиданного мог предложить 80-летний мэтр, обещавший следовать заветам Станиславского. Если театр и вправду рассчитывал получить премьеру «для молодежи», как впоследствии говорил директор, трудно понять выбор постановщика... Но дело прошлое. И реставрации не касается.
Конечно, важно безукоризненно отреставрировать интерьеры Большого театра, а среди них - знаменитый потолок, роспись по папье-маше. Хотелось бы знать, кому планируется поручить этот ответственный участок работы.
В Большом театре возможные назначения не комментируют, тем более, что театр, как известно, к строительным вопросам отношения не имеет. Владимир Кехман, которому я позвонил и послал по электронной почте свои вопросы, назначил встречу, подтвердил ее, но потом, сославшись на занятость, отменил, пообещав обязательно встретиться и все рассказать. Может быть, завтра. Позже. Я с удовольствием встречусь, о многом хотелось бы и поговорить и спросить. Слухи - одно, а хочется, конечно, получить ответы из первых рук (или - уст?).
А слухов много, в том числе - интересных.
Говорят, например, что Кехман предлагал вывезти на реставрацию в Санкт-Петербург квадригу, которая украшает фасад Большого. Тем не менее, квадригу решили отреставрировать, не вывозя из Москвы. Говорят, что Кехман предлагает вернуться к идее дирекции Императорских театров, которая до революции объединяла руководство Мариинского и Большого (а равно - Александринского и Малого театров). Говорят, был не против того, чтоб возглавить ныне пребывающий в упадке и полузабвении Детский музыкальный театр им. Н.И.Сац... Превращаясь в снежный ком, слухи рисуют нечто страшное. А в жизни, может быть, все и не так. Снег идет, и погода хорошая. А Большой, как обещает Владимир Ресин, откроют раньше, чем было обещано. Откуда он знает? - тоже вопрос...
С наступающим вас Новым годом!
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
