Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты «Дом актера» - специально для РИА Новости.
Петр Фоменко - признанный мастер современного театра - своей последней премьерой «Триптих» по произведениям А.С. Пушкина еще раз доказал свое первенство в ареопаге режиссуры.
Дело не только в том, что этим спектаклем он открыл Малую сцену. Фоменко вообще-то не нужна еще одна сценическая площадка для проката спектаклей. Ему нужно дышать свежим воздухом, пространство должно удивлять и приглашать к азартному сотворчеству, наконец, пространство обязано удивлять.
Подлинно театральное пространство не живописно, а архитектурно, поскольку театр имеет дело не с плоскостями, а с объемами. Для того, чтобы угол в Мастерской превратить в волшебную коробочку, был в очередной раз призван архитектором Сергей Гнедовский. Вместе с Мастером они нашли место. Небольшой зал вставили в часть театра, задействовав мраморное фойе с видом на Москву как глубину сцены, спутав пространственные ориентиры у зрителя. Эта глубина будет открываться в спектакле постепенно. Особенно впечатляющей станет вторая часть «Тритиха» - «Каменный гость». Тут вполне традиционное, нейтральное фойе режиссер превратит и в монастырь, в котором каменные плиты отдают звонким эхом стучащих башмачков пробегающей к молитве вдовы Донны Анны, укрытой от посторонних взглядов черным шелестящим легким покрывалом. Тут простой видеопроекцией надгробных надписей на мраморный пол сценографом Владимиром Максимовым и художником по свету Владиславым Фроловым и режиссером создается образ мадридского монастырского кладбища.
Лестницы же, по которым ты не раз поднимался в этом театре, превратятся в ступени монастыря, и окажутся в самой глубине того, что стало сценой. То ли эти ступени ведут в кельи монахов, то ли грешники идут по ним на исповедь. Предельно скупо брошены детали, но ты понимаешь, что ворота Мадрида, которых достиг Дон Гуан (Кирилл Пирогов) - на окраине города, что здесь безлюдно, и только ходят странные монахи, которым в спектакле Фоменко не чужд соблазн красотой Донны Анны (Галина Тюнина), и свое наивно скрываемое вожделение им все равно скрыть не удается.
И в первой части «Триптиха» - «Графе Нулине» Петр Наумович тоже флиртует с пространством, правда, не открывает эту прекрасную архитектурную глубину, приберегая эффект для двух последующих частей. В начале режиссер намеренно лишает перспективы спектакль, задействовав верхние ярусы и небольшие площадки, похожие на качели, которые спускаются с колосников, но пола не достают, подвешенные в воздухе. Сочинитель Лидин с пером в бакенбардах и парике, очень похожий на Пушкина, взирает на сельский анекдот, разыгравшийся в глуши, с превосходством местного Дон Жуана.
В третьей части взяты «Сцена из Фауста» Пушкина, сцена из «Фауста» Гете, а также стихотворение Иосифа Бродского «Два часа в резервуаре», названное в спектакле «Мне скучно, бес…». Открывается и задействуется уже и глубина, и ширина сцены. Это пространство превращается и в ад, по которому Мефистофель ведет Фауста, и в берег моря, с которого Мефистофелю и Фаусту виден корабль, везущий модную болезнь, и, как известно, Фауст велит утопить его.
Однако все эти пространственные чудеса, изумляющие фантазией, пронизаны какой-то новой тональностью, не свойственной прежним работам Мастера: скрытой поначалу горечью, все более разрастающейся к финалу.
Казалось бы, ну какая горечь может присутствовать в «сантиментальном анекдоте»? Тут Наталья Павловна умирает от скуки, и не встает проводить мужа на охоту, зато шустрая Параша Мадлен Джабраиловой тут как тут, и по двум-трем репликам, легким взглядам сыграно и то, как она «порою с барином шалит, порой на барина кричит». И флирт неуклюжего ловеласа графа Нулина (Карен Бадалов) - в поле особого внимания человека с бакенбардами наверху.
«Сантиментальный анекдот» - повод поиронизировать над псевдотеатральностью, над комическим гиперреализмом, когда актеры всерьез думают сыграть Пушкина и опрометчиво полагают, что если напялить кучерявый парик и приклеить пышные баки, закинуть голову и взять в руки гусиное перо, то образ готов. И потому не стоит доверять тому, что вроде бы играется анекдот, - отчасти играется пародия. Однако за театральной пародией нарастает усталая тревога. Сельская идиллия обманчива. За скучным помещичьим досугом скрыт обман: жена изменяет мужу, муж жене, а поэт, с которым изменяет жена, подвергает сверху ироничным наблюдениям весь этот водевиль. Здесь есть много безответственной чувственности, но не чувства. Здесь есть месть литературной игре, но жизнь принесена в жертву пустякам и отзовется в воспоминаниях анекдотичным происшествием.
Чувства - вот что занимает, кажется, Фоменко. Почему истончается сердечная отзывчивость, почему остывает потребность любить. Ведь если взглянуть на то, как выстраивает Фоменко «Триптих», то мы увидим, что Кирилл Пирогов играет в спектакле и насмешника Лидина, и Дон Гуана, для которого страсть возможна лишь тогда, когда «у бездны на краю». Однако такой Дон Гуан похож на наркоманьяка: ему все время необходима большая и большая доза адреналина. Его возбуждает это состояние - переступить черту. Его чувственность просыпается, если он в монастыре соблазняет вдову, мужа которой он убил. Лаура (Мадлен Джабраилова) ему еще более желанна при только что убитом им же Доне Карлосе.
Дон Гуан - предтеча усталого Фауста. Гуан пресытился чувственным - Фауст и чувственным тоже. Истончаясь в способности любить, человек устает жить. Ему не страшен уже ад, и, может быть, в результате такого обратного движения души появляется то, с чем так тяжело жить: мне скучно, бес.
Корабль, который велит утопить Мефистофелю Фауст, накрывает волной. В спектакле это бушующее по заказу море — шелковое полотно, словно раздуваемое штормовым ветром, накрывает сцену, а вместе с ней и зрительный зал. Театр опускает свой занавес, а зрители оказываются под одним с актерами куполом волны.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
