В западной прессе появились первые критические обзоры единственного неопубликованного (и незаконченного) романа Владимира Набокова «Оригинал Лауры». Через неделю состоится выход книги в свет в издательстве «Кнопф». «Набоковианцы» признают книгу интересной, но просят читателей не ждать открытия Америк. И все же: выход книги в год 110-летия писателя - прекрасный повод еще раз вернуться к Набокову. Уж слишком много идиотских стереотипов налипло на этого великого писателя за двадцать лет его второй жизни в России.
Да-да, я не ошибся. Хотя Владимир Набоков-человек родился в России в 1899 году и прожил в ней первые 20 лет своей жизни до эмиграции в конце гражданской войны, настоящие двадцать лет российской жизни Набокова-писателя начались после его смерти - в 1987-1988 году, когда в СССР были впервые опубликованы его романы. Россия отнеслась к своему независимому отпрыску, ставшему знаменитостью после публикации в середине пятидесятых годов романа «Лолита», в своей вечной манере - в манере эксцентричной, влюбчивой и зависимой от чужого мнения женщины. Признание за границей, «антисоветская» биография и щекочущие нервы обывательские слухи об извращенческих наклонностях автора смешались в тот самый русский «коктейль Молотова», который заставляет читателя сначала скупать книги по любой цене, а потом выбрасывать их на помойку. В конце восьмидесятых тотальное забвение и незнание книг Набокова вдруг сменились лихорадочным публикаторским жаром, превознесением до небес и попытками найти в этом сложном и ироничном писателе учителя жизни. А потом - обрыв и слом в 1992-1993 годах, когда Россия вдруг перестала читать, изменив себе в главном своем призвании. Очень по-женски, то бишь - очень по-российски.
Так что для нашей читающей публики Набоков - это невыполненное домашнее задание, которые мы начали делать 20 лет назад и бросили, не доделав. Та же судьба, как известно, постигла и ныне публикуемый недоконченный роман «Оригинал Лауры». Подзаголовок этого романа лучше всего говорит об обстоятельствах его написания: «Умирать - веселое дело». Набоков писал эту свою последнюю книгу незадолго до своей смерти 2 июля 1977 года, уже тяжело больным. В декабре 1976 года, лежа в клинике, он дал очередное фирменное интервью-головоломку книжному обозрению «Ньй-Йорк таймс» (New York Times Book Review). В ответ на вопрос, что он сейчас читает, рядом с «Адом» Данте и обзором бабочек Северной Америки он помянул и «Оригинал Лауры», «не совсем оконченную рукопись романа», которую он якобы читал «павлинам, голубям, моим давно умершим родителям, двум кипарисам, нескольким молоденьким медсестрам и семейному доктору, такому старому, что он стал почти невидимым». Перед смертью Набоков завещал жене сжечь черновики романа. Умершая в 1991 году Вера Набокова этот мужнин завет не выполнила, а теперь единственный сын писателя, Дмитрий Набоков, после долгих и хорошо распиаренных метаний решился на публикацию.
В самой публикации романа против воли автора нет ничего необычного и постыдного. В своей лекции о Кафке в цикле «Лекции о литературе» Набоков сам заметил, что Макс Брод, друг Кафки, был прав, когда не внял завету умирающего писателя уничтожить все его произведения. Как известно, вместо уничтожения Брод предпринял посмертную публикацию, которая сделала неизвестного до смерти Кафку знаменитым. Не стоит забывать, что филологи из американской школы «новой критики» (New Criticism), канонам которой следовал Набоков, утверждали, что «произведение существует отдельно от писателя, как брошь от ювелира». А значит, написав «Оригинал Лауры», Набоков должен принять установленное им самим правило - теперь этот роман должен зажить своей, отдельной от него жизнью.
Впрочем, заживет ли? В современном нечитающем мире биография писателя часто начинает довлеть над его творчеством, поскольку из обывательских фантазий мифы делать намного легче, чем из фантазий писательских. Поэтому прежде чем разбирать сюжет романа, давайте сначала постараемся разобраться с некоторыми мифами вокруг самого Набокова. О романе же пока скажу одно: если вам не нравится «Ада», то вам, скорее всего, не понравится и «Лаура». Может быть, нужно было ковать железо пока горячо и опубликовать роман в 1991 году, когда Россия еще была читающей страной, а смерть Веры Набоковой, связанной обещанием покойному мужу, устранила последнее препятствие на пути романа к читателю. А может быть, дело не в том, что Дмитрий Набоков просто поиздержался (так утверждает с пролетарской прямотой британский «Гардиан» - и откуда у нас неумирающий миф о вежливости и тактичности англичан?). Может быть, именно сейчас, когда в России и в мире сложился круг подлинных (а не конъюнктурных!) «набоковианцев»,- именно сейчас роман и стоит публиковать, чтобы избежать его попадания в руки так называемого наивного читателя. Того самого, который думает, что «Лолита» - это про секс, а «Приглашение на казнь» - это про тюрьму.
Именно такие наивные читатели создают Набокову имидж холодного аристократа, этакого сноба от литературы. В представлении парвеню аристократ должен презрительно относиться к «быдлу» (отвратительное слово, которое в приличном обществе должно быть так же строго запрещено, как и слово «жид»), есть тремя вилками и смотреть куда-то поверх голов окружающих. Интересно, что бы сказали эти люди, если узнали, что этот человек свои лучшие романы написал в ванных комнатах парижских и берлинских «меблировок»; что он, прожив с женой-еврейкой в столице третьего рейха три года, на дух не выносил дискриминации национальных и религиозных меньшинств? Настолько, что, увидев на двери ресторана в Америке надпись Gentiles Only («Только для лиц, не являющихся евреями» - в сороковые и пятидесятые годы такие надписи в США еще были возможны) - так вот, что увидев эту надпись он устроил скандал в ресторане? Набоков тогда напрямую спросил хозяина, что бы он делал, если бы в его поганую дверь постучались евреи Мария и Иосиф с ребенком? Эту историю приводит в своей биографии писателя Бриан Бойд - самый доверенный человек семьи Набокова, один из немногих исследователей, судивших о творчестве Набокова по установленным Набоковым правилам. Много в этой биографии и других историй, никак не вяжущихся с образом холодного аристократа.
Если уж Набоков с кем-то боролся, то не с классовым «быдлом», а с интеллектуальными голодранцами и шарлатанами, в двадцатом веке расплодившимися в невиданных количествах. Вот, например, его описание студентов-бунтарей 1968 года, всяких Кон-Бендитов и про-бандитов, оправдывающих чеченских террористов и ныне задающих интеллектуальный тон в Западной Европе.
«Погромщики не бывают революционерами, они всегда - реакционеры. Именно среди молодых можно найти самых жутких конформистов и мещан - например, хиппи с их однотипно-групповыми бородами и такими же групповыми протестами»,- говорил Набоков в интервью «Санди таймс» от 22 июня 1969 года. А потом добавил: «Демонстранты в американских университетах заботятся об образовании не больше, чем ломающие станции метро футбольные фанаты в Великобритании думают о футболе. Все они принадлежат к одной большой семье противно орущих хулиганов - с небольшими вкраплениями хитроватых продувных бестий среди них».
Неплохой ответ всем пошлякам от протестного движения на всех широтах и меридианах, не так ли? Пошлость - главная мишень Набокова, это то самое стозевное чудище, с которым он боролся всю жизнь.
Откуда вылезает пошлость? Увы, у этого чудища столько норок, что и не знаешь, откуда оно появится в следующий раз. Недавно, например, эта старая дама вылезла из США. Ныне проживающая там Нина Хрущева в своей книге «Воображая Набокова» призывает нас учиться у Владимира Владимировича, как превратить нашу гоголевско-достоевскую цивилизацию в более эффективную западную. Как будто в этом все дело - сменить Восток с его дурными фантазиями на якобы рационалистический Запад! Неудивительно, что Нине Хрущевой, судя по ее истерической статье в «Интернешнл херальд трибюн» в дни оранжевой революции, мерещится, что «к нам подкрадывается возродившаяся Российская империя». Набоков, при всей своей ненависти к коммунизму и большевизму, не позволял себе таких пошло простых ответов на сложные вопросы. «Эту книгу никак нельзя рекомендовать ценителям творчества Набокова»,- с этим вердиктом произведению г-жи Хрущевой, выданным журналом «Вопросы литературы», нельзя не согласиться. Дело тут даже не в амикошонском стиле и не в черно-белом видении отношений России и Запада, отмечаемых у Хрущевой рецензентом «Вопросов литературы». Дело в том, кого считать существами, подобными главному герою «Приглашения на казнь» Цинциннату Ц., - то есть, кого считать свободными людьми? Неужели эта проблема решается перелетом через океан, наличием чековой книжки или нескольких строчек в избирательном бюллетене? Или пресловутой прозрачностью, которой от нас все чаще требует именно западная цивилизация? Вспомним, что Цинцинната сажают в тюрьму именно за непрозрачность. И вспомним, как кончается «Приглашение». Когда рушится бутафорская плаха, на которой должны были казнить Цинцинната, «он пошел среди пыли, и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему».
Где эти существа? На Западе? На Востоке? Нет. Они ближе и дальше. Они - в нас самих. Существа, подобные Набокову, Кафке, Флоберу, Толстому. Сам Набоков называл великих писателей одной славной семьей.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
