Новичка на фестивале молодой драматургии "Любимовка" выдает вопрос: "А не слишком ли много мата в вашей пьесе?" Автору, способному смутить эту публику, нужно поставить бронзовый памятник у подвала в Трехпрудном переулке, где размещается Театр.doc – штаб-квартира "Любимовки". Серьезную заявку на вышеуказанный монумент подал 32-летний уральский драматург Василий Сигарев. Фильм "Волчок", где он выступает в качестве и сценариста, и режиссера, состоит из мата процентов на тридцать. Фильм получил гран-при "Кинотавра" и сейчас вышел в широкой прокат. Автор и его супруга Яна Троянова, сыгравшая в фильме роль испражняющейся при дочке на пол матери-алкоголички, сегодня на коне. "Яна за месяц до съемок пила запоем три дня и оказалась в больнице под капельницей!" - комментирует в интервью "Комсомольской правде" подвиг вживающейся в роль жены Сигарев. "Только в Канны нас не взяли! - сокрушается перед камерами героическая супружница. - В последние секунды не взяли! Кризис помешал!"
Можно было бы, конечно, возблагодарить циклы капиталистической экономики за спасение русской словесности от позора, послать автора на три его любимых буквы и заархивировать его произведение в файле с соглашательским названием фигня.doc. Но сделать это мешает один момент: «Волчок» и его победа - это опасные симптомы.
Говорить о качествах съемки и сценария, в котором чуть ли не самая длинная фраза без мата – это приветствие «ты, что ль?», не приходится. Сказать, что в фильме идет речь о любви аутичной шестилетней девочки к своей матери-алкоголичке – это значит ничего не сказать. Чтобы обрисовать работу Сигарева, придется прибегнуть к короткой стилизации, представив в лицах гипотетический разговор автора пьесы со старомодным кинокритиком.
Критик: Где, мля, пьеса?!
Автор: Какая пьеса?!
Критик: Так где пьеса??!!
Автор: Да ка-а-кая пьеса-а?!!
Критик: Быро сюда пьесу, понял?!
Автор: Да какую пьесу?! Яна, топо-о-р сюда! Яна, он уходит!! Яна, убегает!! Уносится ветром!!!
Растяните подобные великосветские беседы на полтора часа – и вам откроют свои двери Сочи, Канн и Лондон.
"Волчок", как и почти все пьесы в Театре.doc, основан якобы на реальной человеческой истории - в данном случае на воспоминаниях о детстве чуть не пославшей Сигарева в Канн жены - Яны Трояновой. Берется человек, рассказывает о своей жизни, а потом по его рассказу делают пьесу - желательно, с матом, дракой и битьем бутылок. Мол, мы ничего не придумываем, весь текст - голая правда. Это такой стиль, придуманный английскими изменниками делу Шекспира из театра Ройял корт (не будем писать его название по-английски, чтобы не тревожить прах королей). Называется verbatim – что в переводе значит «точная запись со слов».
Журналисты знают цену этой «точной записи». Люди в интервью очень часто врут, причем чаще всего они это делают тогда, когда дело касается их собственных биографий. Поэтому "документальность" стиля verbatim, в котором работают Сигарев Театр.doc, не должна вводить в заблуждение. Да если бы даже люди в этих интервью и не лгали, правда бытовая и правда художественная – не одно и то же. Николай Первый был, что называется, царь.doc, всегда верил только документам и свидетельствам очевидцев, но судим мы о его эпохе по выдумкам Гоголя - и правильно делаем. В искусстве ведь главное - не что сказано, а как сказано. Восторженному рассказу Яны Трояновой о том, как ей в детстве нравились утащенные с могил конфеты, оставленные там некими современными язычниками ("Они самые вкусные были!"), не веришь, даже если он на самом деле описывает реальные события. Как не веришь соответствующей сцене в фильме в исполнении Полины Плучек.
Но что же мешает просто отмахнуться от свинцовых мерзостей г-на Сигарева? Ответ - типичность его творческого пути. Документальность, "новый реализм", "честная фиксация реальности" - все эти слова стали лозунгами целого поколения молодых писателей и драматургов, сегодня потихоньку обживающего и широкий экран (ждите новых "Волчков"). "Молчаливое поколение?! Да что вы! Послушайте: они даже не говорят - они кричат!" - отмечает литературный критик Жанна Голенко, специализирующаяся на анализе произведений молодых авторов. Кричит и Сигарев, и его также обласканный призами коллега Иван Вырыпаев, и целый выводок молодых "ново-реалистических" прозаиков - от вышедших из лимоновской шинели Захара Прилепина и Сергея Шаргунова до окопавшегося вместе с почвенниками-заединщиками в "Литературной России" Романа Сенчина. Но астенический матерный рык уральца Василия Сигарева и сибиряка Ивана Вырыпаева перекрывает все прочие голоса благодаря мощной поддержке и от пустившейся во все шпенглеры Европы и от отечественной сервильно-заумной критики.
Для Сигарева и его коллег классика не скидывается с корабля современности – чтобы это сделать, классику надо было сперва на этот корабль занести. А для значительной части поколения, вскормленного на риэлити-шоу, классика так и осталась непрочитанной. Значит, и скидывать нечего. Сигарев этим гордится. Он с удовольствием рассказывает, что его первым в жизни походом в театр был просмотр собственной пьесы, что, поступая в семинар к своему екатеринбургскому ментору Николаю Коляде, он имел в своем читательском багаже только «Вишневый сад». В интервью журналу «Театральная афиша» Сигарев радуется подобной незамутненности своего сознания: «Может быть, именно сейчас театру как никогда необходима подобная девственность, невинность. Его нужно очищать от штампов, от банальностей, от мусора, захламившего все". Раньше такой девственности полагалось стыдиться. А перед тем как бороться со штампами, неплохо бы их хотя бы узнать.
В этом беда всех «новых реалистов»: в безвоздушном пространстве таланты не взлетают. Чтобы быть оригинальным, нужно отталкиваться от традиции. Чтобы возник русский "серебряный век", нужен был Чернышевский, от которого с ненавистью отталкивались знавшие его тексты русские модернисты - от Минского до Набокова. Модернисты доказывали, что нарисованное море может быть интереснее настоящего - причем доказывали публике, читавшей Чернышевского. А потом Маяковский отталкивался от этих модернистов, предпочитая нарисованному морю и молнии в небе электрический утюг. Каждое следующее поколение хоронило «отцов», но прежде оно все-таки их читало. Сегодняшним молодым авторам читавшей "отцов" публики катастрофически не хватает. Эдипов комплекс среди манкуртов - неходовой товар. Можно бы обойтись и без комплексов, но писатель, начинающий с чистого листа, обречен на эпигонство, хотя сам пуще огня боится прослыть неоригинальным. Он вольно или невольно повторяет ошибки «отцов» - именно потому, что не знает их.
Эта истина хорошо видна из последнего театрального текста Ивана Вырыпаева – пьесы-рассказа «Июль». Главный герой (естественно, серийный убийца, имеющий злосчастную привычку съедать своих жертв живьем), попав в палату сумасшедшего дома, вдруг начинает говорить с полюбившейся ему медсестрой с интонациями ранних пьес Анатолия Луначарского:
« - Разве я ногам твоим не понравился, я ведь красивый мужчина, сильный, и умею очень, очень сильно любить.
- Знаю. Я знаю, что ты можешь любить, я это сразу поняла, когда вошла к тебе в палату. И хотя ты лежал весь в говне и пристегнутый ремнями к кровати, я как-то сразу поняла, что ты можешь очень сильно любить.
- Могу. Я могу любить так, что небеса разверзнутся и земля уйдет из-под ног. Входи, Жанна, не бойся, располагайся поудобнее, сейчас я буду делать с тобой все, что посчитаю необходимым… Настала и твоя очередь, Жанна, из частицы превратиться в целое. В единое целое внутри меня. По старой русской пословице: «Пошел серый волк погулять, и всех, всех съел».
В общем, пьесу надо бы назвать «Привет де Саду от Луначарского или Любви пылающей граната лопнула в груди Игната». Но зато критика в восторге. «Комсомольскуая правда» дипломатично замечает, что в «Волчке» Сигарев «не мог отказать себе в удовольствии перенести прямолинейность и нарочитость театрального жеста в кино» (какой жест имеется в виду, лучше, наверное, не показывать). А о Вырыпаеве некий критик Алексей Дьяков и вовсе рассыпается соловьем: «Восприятие фразы у него дрейфует от первого по поводу нее недоумения, через сказово-житийный контекст повествования, к попытке осмысления сути ее вещего пафоса, балансирующего на грани комичного, куда она и раскрывается в карикатурном параллелизме: в дурдоме шайбы нет».
«Справедливо»,- добавил бы Пушкин.
Пользуясь слогом А.Дьякова, предположу, что Сигарев и Вырыпаев представляют собой симулякры. Они симулируют драматургию, а критика симулирует восхищение этими авторами. Правда, симулякры они, культурологически выражаясь, загустевающие: начавшийся еще в 2006 году золотой дождь призов никак не прекратится и, похоже, ребята решили вольготно разлечься и в театре, и в кино.
К чему я призываю? Ударить, и крепко ударить по симулякрам? Нет. Просто не надо давать симулякрам загустеть. Их надо аккуратно сгрести совочком до того, как произойдет загустевание.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
