Заявление вице-президента Джо Байдена после его визита на Украину и в Грузию по эффекту было соизмеримо с мини-бомбой, подложенной под едва начавшие выправляться российско-американские отношения. Последовали комментарии, один другого жестче и недоуменнее, хотя эффект, на самом деле, произвело не столько ЧТО было сказано, сколько КЕМ было сказано, - вторым человеком в структуре исполнительной власти Америки, спустя полгода после прихода новой администрации и спустя три всего недели после визита в Москву самого американского лидера. А ведь во многом он прав, если взглянуть на суть высказываний.
«России придется принять ряд очень трудных, взвешенных решений», заявил вице-президент, пояснив, что в России сокращается население, слабеет экономика, мир меняется, а Россия «держится за прошлое, которое не может обеспечить ей устойчивый рост». И что в этом неверного? Разве структура российской экономики столько крепка и современна, что ее можно поставить в ряд с самыми развитыми экономиками мира? Разве экономические показатели России не продемонстрировали вновь ее колоссальную зависимость от энергоресурсов и отсутствие структурных факторов, способных смягчить негативный эффект от ухудшения мировой конъюнктуры? Действительно, накопленные ресурсы позволили России испытать гораздо меньший шок, чем ожидалось поначалу, но на протяжении осени - весны это с одобрением отмечали все мировые экономические комментаторы. Вместе с тем, доклады, которые готовятся в преддверии саммита «большой двадцатки» в сентябре, содержат не столь радужные прогнозы. В частности, положение российской экономики более уязвимо, чем у всех других стран БРИК, поскольку ее успех зависит от внешних рынков, а не от собственной внутренней структуры, которая по-прежнему остро нуждается в трансформации.
Понятно, что это не происходит быстро, однако у России за плечами почти десять тучных лет. Может ли кто-то назвать яркие, очевидные и подкрепляемые цифрами успехи по изменению экономической, а если еще шире - социально-экономической структуры России? Все последние годы велись разговоры об инновациях, но заметен ли результат в бюджете, федеральном или региональных, структуре экономики и занятости, производительности труда? Можно не ходить дальше очевидного, взяв то, чем миллионы людей пользуются ежедневно: лекарства, одежда, автобусы, дороги, электрички, телевизоры, телефоны, автомобили. Что из вышеперечисленного - собственное, современное, эффективное?
Что же касается будущего, то и с ним непросто. Многие ли в российской структуре власти смогут дать четкий ответ на вопрос, какие результаты они хотят получить, скажем, вводя ту или иную меру в экономике? К примеру, повышение пошлин на импортные автомобили. Сопровождалось ли решение дискуссией о повышении качества отечественных авто, понижении их стоимости, изменении дизайна и сервисного обслуживания? Многие ли из тех, кто одобрил решение, пересел на «Жигули» и «Волги»? То же касается регулярно вспыхивающих скандалов о запрете импорта продуктов. То из Белоруссии, то из Грузии, то из США. Сопровождается ли этот запрет четким разъяснением, каковы собственные российские дела в этом сегменте, чего получит от запретительных мер российский потребитель, скажем, через год?
Кто-то на это возразит, да, трудностей много, но не Байдену говорить о них, пусть займется своей экономикой. Во-первых, занимаются. И каждый шаг администрации вызывает такие дебаты, которые России и не снились. История почти всех политико-экономических решений в Америке - история компромиссов. В частности, стоит напомнить: всеми почитаемый Франклин Рузвельт, выведший США из Великой депрессии, так и не смог провести через конгресс несколько ключевых идей. Во-вторых, если российские политики, как, впрочем, и многие в других странах, считают возможным комментировать экономическую и политическую ситуацию в США, то почему это не могут делать американцы?
«Очень трудно примириться с утратой империи», - сказал Байден. Так ведь вправду трудно. Англичане переживали распад империи более 30 лет, и признают, что было непросто. А ведь то были заморские территории, не связанные с Британией культурно, лингвистически, ментально. Свыкнуться с мыслью, что Крым - другое государство, а Киев принимает решения, исходя из собственных политических представлений, - конечно непросто. В чем здесь обида? Скорее, надо думать о том, какие у России есть и будут в обозримом будущем возможности предложить привлекательные для других программы, как превратить соперников в союзников и что можно противопоставить настороженному отношению к Москве.
Кроме того, социологи знают: российские граждане не могут думать о России как о «простой» стране, им нужна «супердержава». Говорили об этом не раз и российские политические лидеры. Что же тогда нового сказал американец? Во-первых, очевидно, то, что произнес эти слова именно американец, гражданин страны, не сталкивавшейся с угрозой распада и даже сецессии полтора века.
Во-вторых, он констатировал утрату. Россия же к обсуждению этого факта не готова. Более того, все последнее десятилетие российских граждан, по сути, призывали не думать о новой действительности. Их не учили жить в ней и при этом уважать права и выбор других. Даже если впоследствии выяснится, что в 1991 году была совершена ошибка, и бывшие республики вновь объединятся, сейчас они сделали свой выбор. И этот выбор надо уметь признавать.
Еще Байден сказал, что самим США надо действовать осторожно. Да, у Америки глобальные преимущества, но не стоит загонять человека в угол, «откуда единственный выход - через тебя». Здесь определенная издевка присутствует. Дескать, они слабенькие, но нам надо быть осторожными, чтобы не напоминать им об этом. Не очень корректно - ведь сказав это, уже напомнил. Но во фразе про «угол» нельзя не признать определенную мудрость. Ведь в чем-то он предостерегал от пренебрежительных внешнеполитических отношений с Россией, сам, впрочем, позволив себе определенное пренебрежение.
Необходимо сказать еще о двух вещах. Первая - реакция российских чиновников. Один воскликнул, дескать, кто у них там определяет внешнюю политику, президент или вице-президент? Определяет президент. Но формирует - вся система правительственных и неправительственных структур. И, кстати, на протяжении всей истории США вице-президенты, даже когда не играли еще столько заметной роли, как в последние десятилетия, регулярно не соглашались в чем-то с президентами. Так было при Теодоре Рузвельте, так было при Кеннеди, так было при Буше. Что же касается Байдена, то история его деятельности и мнение по многим вопросам хорошо известны Москве, и вряд ли стоило ожидать от вице-президента иной позиции. Поэтому можно предположить, что большее недоумение вызывала не сама позиция, а тот факт, что она отчасти диссонировала c последними заявлениями Обамы. В США так - бесконечное балансирование между разными группами, взглядами, мнениями, представленными повсеместно: в Конгрессе, лоббистских структурах, НПО и даже собственном кабинете. Потому что кабинет - это команда единомышленников, но не клонов.
Второе - проблема коммуникации. О ней упоминал еще Аверелл Гарриман, бывший в годы войны послом в СССР. «Одни и те же слова, - писал он, - для советских людей и для нас имеют разное смысловое значение». Нет, увы, оснований полагать, что ныне Россия и США с полуслова понимают друг друга. В данном случае тоже нельзя исключать «трудностей перевода».
Но основная проблема все же видится в проблеме коммуникаций в самой России. Прежде всего, ей самой недостает дискуссий вокруг тех тем, которые затронул американец. Потому что мало бы кто заметил реплику извне, если бы все эти проблемы широко, детально и ответственно обсуждались внутри страны.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
