В России в этом году вступил в силу закон, согласно которому результаты ЕГЭ становятся одновременно выпускными экзаменами в школах и вступительными в вузах. До этого в течение восьми лет ЕГЭ проходил в качестве эксперимента. О работе над ЕГЭ, о его сторонниках и противниках РИА Новости рассказал один из инициаторов проекта, экс-министр образования России (1998-2004), а сейчас ректор Российского университета дружбы народов (РУДН) Владимир Филиппов.
- Владимир Михайлович, как начинался эксперимент по внедрению ЕГЭ в нашей стране? Какие цели тогда ставило министерство образования?
- Работа над ЕГЭ была чрезвычайно интересной. Мы вели ее вместе с очень хорошей командой – ректором Высшей школы экономики Ярославом Ивановичем Кузьминовым, директорами ряда московских школ, начальниками управлений образования ряда регионов, в частности тех пяти, которые первыми в 2001 году вступили в эксперимент. Это исторический момент для нашей страны.
Цели, которые мы ставили, внедряя ЕГЭ, были достигнуты. Во-первых, нам удалось создать объективную систему оценки знаний в школе, уйти от неверного принципа, когда учитель сам учит и сам оценивает знания. Нормальный принцип – это когда учат одни, а экзамен принимают другие. Сейчас мы, наконец, перестали врать сами и учить вранью детей в школе, когда почти не ставили двоек в 11-м классе. Зато у нас теперь появилась поддержка лучших учителей и лучших школ.
Была выполнена и вторая задача: увеличить доступность высшего образования. Сейчас дети, сдав ЕГЭ на местах, могут отправить итоги сразу в несколько институтов по почте, а не тратить время и деньги на поездку в Москву. К тому же раньше шансов поступить в московский вуз у них почти не было: при каждом вузе были свои курсы, свои репетиторы, свои школы и блат с ректорским списками.
- Москва выступала против ЕГЭ. Некоторые говорили, что закон направлен против московских школьников, которым будет труднее поступать в вузы. Что вы об этом думаете?
Абсолютно беспочвенные разговоры. Спросите любого человека: если вы тренировались восемь лет, а он два года, кто покажет лучшие результаты? Точно так же и здесь: регионы уже давно вступили в ЕГЭ, а Москва только два года назад.
Кроме того, существуют большие группы людей, которые выступают против ЕГЭ. Во-первых, это учителя. Раньше они сами учили и сами оценивали, а сейчас оценивают другие люди, а учителя сидят и дрожат, как оценят их работу. С другой стороны, лучшие учителя стали более востребованы, и они поддерживают ЕГЭ. В числе противников директора школ, ведь теперь школы сравнивают между собой: как и где сдали ЕГЭ? Это также преподаватели вузов, ведь раньше каждый сам готовил абитуриентов в свой вуз. Причем человек мог одновременно заниматься репетиторством и быть в приемной комиссии того же вуза. Ректоры некоторых вузов, которые раньше принимали абитуриентов по блату, тоже восприняли это в штыки.
Я вспоминаю, как руководство страны меня спрашивало: если все, от учителей школ до ректоров вузов, "против", то кто же "за"? А я отвечал, что "за" абитуриенты и их родители, потому что теперь им не надо платить за репетиторство и ехать в Москву, чтобы сдавать экзамены. Именно поэтому руководство поддержало ЕГЭ, ибо очевидно не только то, что ЕГЭ – более объективно оценивает знания выпускников школ по сравнению с традиционными экзаменами, но главное, что ЕГЭ – в интересах абсолютного большинства абитуриентов, а значит и их семей, не имеющих соответствующего "блата".
- В РУДН абитуриенты теперь поступают по итогам ЕГЭ. Как вам кажется, уровень их подготовки отличается от уровня тех, кто сдавал вступительные экзамены в вуз?
- Я не знаю таких случаев, чтобы дети, поступавшие по ЕГЭ в наш вуз, учились хуже. Мы восемь лет участвовали в эксперименте, и никакой разницы не почувствовали. Более того, дети, поступившие по ЕГЭ, по ряду специальностей имеют некоторые преимущества. Например, москвичи редко шли на горное дело, металлургию, агрономию, а люди из регионов к нам просто не попадали. В результате мы вынуждены были брать тех москвичей, которые не могли больше никуда поступить. Сейчас мы можем набирать на эти специальности детей из шахтных районов и городов, где развита металлургия, а на аграрные специальности – детей из сельской местности, они потом вернутся на родину и будут работать по этой специальности.
- Говорят, что ЕГЭ – это еще один коррупционный механизм. По вашему мнению, есть ли основания для таких разговоров?
- Я знаю, что когда мы разрабатывали и вводили ЕГЭ, поднимался вопрос о том, что ЕГЭ будет еще и серьезным элементом борьбы с коррупцией. Но эта цель не была главной никогда. Борьба с коррупцией - это попутный эффект, потому что какой механизм ни вводи, где-то могут возникнуть точки коррупции. Вопрос борьбы с коррупцией – это вопрос к силовым структурам. Другое дело, что мы вместе должны продумать механизмы наказания людей, которые будут пойманы на коррупции.
Я думаю, что коррупция в образовательной системе – это особо опасное социальное явление, ибо это - развращение молодежи. В свое время я был с делегацией российских ректоров в Египте, где уже более 30 лет существует ЕГЭ. Там за попытку вмешательства в ЕГЭ срок тюремного заключения составляет до 20 лет, потому что это социально опасное явление. А у нас наказания архилиберальные. Я думаю, что если бы законы здесь были ужесточены, то у многих желание вмешиваться в ЕГЭ сразу бы отпало.
Материал подготовила Екатерина Рылько (ГУ-ВШЭ), специально для РИА Новости
