Подобно президенту Медведеву на саммите «восьмерки», я тоже «и раньше догадывался, что все в мире взаимосвязано». Но чтоб до такой степени! Вот ехал я в конце апреля мимо Черкизовского рынка, возвращался домой после заморского путешествия из аэропорта «Шереметьево». В руках – взятая в самолете бесплатная газетка «Нью-Йорк таймс». В газетке - статья про какого-то тюркоязычного бывшего совгражданина по имени Telman Ismailov, который решил капитально отдохнуть в братской Турции, открыв там отель-дворец с золотыми унитазами и пригласив на свой день рождения Монику Белуччи. Рядом со мной в «маршрутке» сидела рядовая рыночной экономики - торговка-таджичка с лицом, смутно напоминавшим ту самую Монику Белуччи. Что в общем неудивительно: если кто не знает, отец Моники Белуччи – иранец, а иранцы – этнические родственники таджиков, говорящие, как и таджики, на фарси.
Но лица у женщин, сами знаете, бывают обманчивы. Локти у моей соседки оказались острыми, как дамасские кинжалы, а когда я, зачитавшись пассажем про инклюзивные (в смысле all inclusive) каникулы г-на Ismailov’a, не сразу освободил ей проход к выходу, ее черные очи метнули в меня молнию, сопровождавшуюся пожеланием «читать быстрее».
Увы, книга жизни пишется не нами, и - о Аллах! - если бы некоторые страницы ее писались не с такой быстротой, как заметки авторов «Нью-Йорк таймс», быть может, чтение ее не казалось бы нам порой столь горьким! Судя по всему, статейку в «Нью-Йорк таймс» прочел не один я, но и Кто-то Важный, проявивший живой интерес к тому факту, что пока г-н Ismailov кокетничает с Моникой Белуччи, произносящей его имя и фамилию не иначе как Telman Is My Love («Тельман – любовь моя»), у него на каком-то рынке лежит на два миллиарда долларов не проверенных таможней товаров. ФМС, ФСБ, СКП и другие грозные аббревиатуры поняли его намек - и уже через три дня, проезжая все в той же маршрутке, я мельком увидел все ту же копию Моники Белуччии петляющей между блокировавшими Черкизовский рынок омоновцами с двумя баулами, раскрашенными в бело-серую постсоветскую клетку – настоящий цвет беды, означающий на всем пространстве от Бреста до Шанхая одно: «Спасай, что можешь!»
Представляете, какая всех нас связала невидимая связь! Если бы Telman Is My Love не решил отдохнуть капитально-инклюзивно; если бы не загляделся он на Монику Белуччи, а предпочел абсолютно идентичную ей отечественную фарсиязычную даму; если бы «Нью-Йорк таймс» не напечатала об этом статью, а наше начальство не имело привычки читать иностранную прессу, будто герценский «Колокол», повнимательнее отечественной – так вот, если бы все это не произошло, ничего бы в прогале между станцией метро «Черкизовская» и станцией метро «Партизанская» и не случилось. А так вот случилось – и началось великое переселение народов с Черкизона, равного которому раскинувшиеся рядом Измайловские пруды не видели со времен гуннов и готов. Вот уж правду сказал президент Медведев на саммите в Италии: связь между всеми нами стала явной только «после того, как шандарахнуло по всем».
У правительств, предпочитающих не следовать мертвой букве закона, а руководствоваться более высоким принципом начальственно понятого здравого смысла, - у всех этих правительств есть общая черта: они очень привлекательны для художественной литературы. Во всей деятельности таких правительств чувствуется то, что по-английски называется human touch – что-то «человеческое, слишком человеческое», как выразился Ницше. Эти режимы как-то прихотливо роднят всех со всеми сцеплениями судеб, которые будут попричудливей авторской фантазии Льва Толстого в романе «Война и мир» с его принципом всеобщей связи всех людей на планете Земля.
Ну как бы, например, ингуши породнились с немцами, если бы Иосиф Виссарионович Сталин, или, как его называет герой романа Саши Соколова, дядя Иосиф не выслал и тех, и других в Казахстан, где районы компактного проживания этих двух репрессированных этносов оказались рядом? А так пошли знакомства, которые переросли в дружбу, и в результате мы имеем в Назрани целое поколение замечательно красивых людей, у которых папа – ингуш, а мама – немка.
Что же касается черкизонской зачистки, тот все тот же Саша Соколов, замечательный стилист, все в том же гениальном романе «Палисандрия» проиллюстрировал подобные явления литературно – выступив с якобы выдуманной версией смерти дяди Иосифа. (Сейчас про уход Сталина из жизни авторы Первого канала показывают такое, что соколовская версия выглядит как средней руки сценарий для передачи «Человек и закон».) Будто бы расшалившаяся кремлевская детвора – дети членов Президиума ЦК – спрятала для смеха в шифоньере дяди Иосифа в его отсутствие волкодава, чтобы сделать старику по возвращении оного с прогулки маленький сюрприз. Тот возвращается – и «дверь скрипнула, возликовавший о вольности волкодав благодарно бросается освободителю на грудь – «Засада!» - мнится последнему – аорта Генералиссимуса переполняется кровью жил, не выдерживает и рвется».
Далее у Соколова следует очень актуальное описание расследования проделок кремлевской детворы: «Следственная мельница встрепенулась, взмахнула крыльями – и, звеня кандалами, по Сибирскому тракту потянулись колонны причерноморских скифов, ни в чем, казалось бы, не повинных. Разбирательству, да и нашим проказам, не видно было конца».
Вот так и теперь – с Тельманом Is My Love: следственная мельница встрепенулась, взмахнула крыльями – и побрели в сторону соседнего рынка колонны никогда Тельмана не видевших скифов и сарматов. И разбирательству по-прежнему не видно конца.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
