"Живи с идиотом. Начало" читайте здесь.
Картина, о которой я написал в предыдущей колонке «Петя по дороге в Царствие Небесное», удостоилась на закончившемся Московском кинофестивале главной награды, с чем от души поздравляю автора ее – режиссера Николая Досталя. Она и на мой вкус – лучшая в конкурсе.
Увы, не с чем поздравить организаторов фестиваля. Мало того, что уровень конкурсной программы оказался общепризнанно низким и перенасыщенным отечественными фильмами, так жюри (тоже, мягко говоря, не слишком авторитетное) раздало пряники-призы только нашим нынешним и бывшим соотечественникам.
Вроде бы можно торжественно оповестить мир, что российское кино одержало убедительную победу над всеми прочими кинематографиями. Однако с этой патриотической реляцией никто не спешит. Да и победители чувствуют себя несколько смущенными.
Чувствовать себя молодцами среди овец не всем лестно. От наград, с другой стороны, никто из «молодцов» не отказался. И понять их можно: сегодня и шерсти клок даже с не очень привлекательной овцы никому не покажется лишним. А вот, понять креативную команду фестиваля и ее многолетнего капитана Никиту Михалкова сложно.
То, что произошло на сей раз, это ведь чувствительный удар по репутации старейшего международного киноконкурса, претендующего все еще на честь быть в ряду таких престижных кинофорумов, как Канны и Венеция.
Конечно, можно, как тот же Михалков, на пустом месте преисполниться национальной гордостью великоросса, надуть щеки и сказать, что мы сами с усами. Что Московский фестиваль – наш: что, мол, хотим, то и воротим.
Но хотел бы я увидеть, как опять же Михалков, закончив «Утомленные солнцем-2», выразил бы намерение представить фильм на следующий ММКФ. Формальных противопоказаний для этого нет. Есть этические возражения – все-таки, он президент фестиваля. Но с другой стороны, судя по другим подвигам господина Михалкова на благо СК РФ, как раз этические соображения – последнее для него препятствие. Не постеснялся же он подписать документ под названием «Липецкий Манифест кинематографистов», где сам себя назвал «лидером российского и мирового кинематографа».
Ну, да ладно, 31-й ММКФ – позади. Пусть и остался неприятный осадок, но, ведь, нет худа без добра. Не было его и на этот раз.
Добром оказалась внеконкурсная программа российских фильмов, дающая представление о новой волне отечественного кино. В конце концов, именно с ней в первую очередь связаны надежды на его будущее, а не с преобразованием общественной организации СК РФ в полувоенизированную строго вертикальную госструктуру.
Неделю назад я уже замолвил слово о фильме Бориса Хлебникова «Сумасшедшая помощь». Теперь попробую объяснить, почему это сделал.
Многие критики обратили внимание на то, что едва ли не доминирующим мотивом российского кино явилось сумасшествие. Иные критики сошлись на том, что это кино тронулось умом. Что это оно сильно приболело на голову, если в каждой второй или третьей картине главный герой – ненормальный человек.
В самом деле, похоже, что самым репрезентативным героем нашего времени стал человек с поврежденным рассудком, именуемый в просторечье идиотом.
В картине Досталя на все повествование хватило одного идиота. У Хлебникова их – два: деревенский и городской.
Кто-то из блогеров остроумно подметил, что городской сумасшедший ему напомнил Карлсона; деревенский – Малыша. И вот они в свое удовольствие безобразничают: кого-то пугают, от кого-то прячутся, кому-то помогают…
Отдельное приключение: «плавание» на картонной лодке; парочка устремляется к утиному домику, чтобы прочесть оставленную в нем кем-то записку.
Все почти, как у Линдгрен. Парочка живет в отдельном как бы параллельном мире. Скорее, пожалуй, – перпендикулярном по отношению к миру нормальных людей. Кончается все не так, как в сказке шведского автора. «Карлсона» забивает насмерть первый встречный участковый. «Малыш» не остался один – он что-то родное учувствовал в дочке своего приятеля. И она что-то к нему почувствовала. Синхронно встали они из своих постелей, синхронно вышли из своих укрытий и пошли навстречу друг к другу. И встретились в ночи не то города, не то деревни.
Но переобдумывая снова и снова эту историю, в какой-то момент в сознании по ассоциации всплывает другая литературная парочка – Дон Кихот и Санчо Пансо.
Понятно, что интеллигент Донцов и гастарбайтер Женя, члены бригады сумасшедшей помощи, - это сильно сниженная, если не сказать абсурдистская, вариация на тему жертвенных подвигов сервантевских героев. Но, что правда, то правда: те и другие не в себе. Те и другие хотят исправить мир. Или, по крайней мере, что-то в нем поправить, как-то его облагородить, как-то ему помочь…
Смех от того, что мир неисправим. Отчаяние потому, что он в исправлении не нуждается.
Смех и отчаяние авторов «Сумасшедшей помощи» в том, что мир скукожился до обломка мегаполиса, до серого бетонированного муравейника. И в том, как искрошился, измельчал гуманизм, о котором, насколько помнится, несколько веков назад хлопотали рыцарь печального образа и его добродушный оруженосец.
Борис Хлебников – очень внимательный молодой человек. Так же, как и его соавтор – сценарист Александр Родионов. Историю с теми или иными нечаянными сюжетными поворотами придумать для них – не самое интересное.
Им интереснее вглядываться в нечаянные мотивы тех или иных поступков, в спонтанные импульсы тех или иных жестов, той или иной мимики их героев.
Вроде бы запрещенная рифма: крупный план самозабвенно спящего хорошо упитанного парня в самом расцвете лет и столь же крупный план спящей хрюшки. Но, бог знает, отчего становится тепло. От вида невинной бессознательности? А как трогательно это большое домашнее животное в своей покорности, бредет вдоль забора за своей хозяйкой.
В сущности, и гастарбайтер Женя – такое же невинное домашнее животное. В деревне у него дом. А в Москве – он на положении бездомной собаки, пока его не подбирает интеллигент Донцов, который в прошлой жизни был инженером.
В их отношениях, худо-бедно, теплится человечность, покинувшая мир нормальных людей.
В фильме есть еще один персонаж, у которого крыша поехала. Это – участковый-мент. Его проблема в том, что она «поехала» в другую сторону.
От нашего житья-бытья можно впасть в растительный образ жизни, а можно – в озверение. В него и впал этот мент. В нем для нашего Дон Кихота сосредоточилось все зло мира. Они сошлись на узенькой дорожке мегаполиса. Рыцарь ткнул демона в погонах обрезком какого-то шланга, а тот его убил.
Дело не в том, что психически ненормальный человек отклонился от нормы. Дело в том, что норма куда-то отклонилась. Что мораль на глазах мутируется.
Тогда, как получается? Норма человечности находит приют у тихих сумасшедших. И "человеки" бегут в безумие, как в монастырь. Они давно туда бегут. Просто сегодня это происходит особенно часто. И как-то особенно прозаично, без флера романтики. Это, конечно же – симптом.
В фильме Николая Хомерика «Сказка про темноту» можно было увидеть, как человека покидает всякое живое чувство. И хочется героине что-то почувствовать, а не получается. Ни с кем, никак…
В «Кислороде» Вырыпаева человек пытается спастись движением – бессвязным и судорожным. И тоже ничего не получается.
***
Молодое российское кино желает нам сказать, что все очень серьезно. Что это не только проблема социального обустройства России. Что это проблема общежития в обстоятельствах нарастающего ослабления межличностных отношений, в условиях ослабевающей коммуникабельности, когда никому не холодно, не жарко. Ни от прошлого, ни от будущего. Ни даже от настоящего.
Какой мировой финансовый кризис сравнится с такого рода цивилизационным катаклизмом… И что такое на этом фоне амбиции провинциального ММКФ…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
