Сергей Маркедонов, зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук, для РИА Новости.
Политическая ситуация в Ингушетии, маленькой республике Северного Кавказа, расположенной по соседству с Чечней, в последние годы не раз оказывалась в фокусе всеобщего внимания. Покушение на президента Юнус-бека Евкурова - не первый случай, когда мишенью для боевиков становится республиканский лидер. Однако этот трагический инцидент (как будто специально приуроченный к пятилетию рейда Шамиля Басаева на Назрань и Карабулак) выделяется в череде громких терактов и диверсий. 22 июня 2009 года было совершено покушение на управленца, предпринявшего попытку системного изменения внутренней ситуации в Ингушетии.
В статьях и выступлениях, посвященных Ингушетии, нередко присутствует в открытой или в латентной форме сравнение с соседней Чечней. Между тем, ситуация в Ингушетии существенным образом отличается от Чечни начала 1990-х гг. И это понимание чрезвычайно важно, во-первых, для адекватного понимания сегодняшнего «ингушского вызова», а во-вторых, для формирования стратегии преодоления политической турбулентности в самой маленькой республике российского Кавказа.
В самом деле, на каком основании мы считаем, что Ингушетия превращается во «вторую Чечню»? Только потому, что ситуация здесь нестабильна? Так эта нестабильность не сегодня появилась. Первым межэтническим противоборством на территории России был осетино-ингушский конфликт осени 1992 года. Между тем, корни многих проблем сегодняшней Ингушетии следует искать в событиях «черного октября» 1992 года. И к Чечне многие из них не имеют отношения.
Вообще же связка Ингушетия-Чечня нередко выглядит явным упрощенчеством. В 1991 году Ингушетия отделилась от Чечни во многом потому, что в массе своей жители республике не хотели национальной независимости. Даже в ходе осетино-ингушского конфликта 1992 года ингушские политики отказались от помощи де-факто независимой Ичкерии. Были случаи, когда ингуши, выступавшие за независимый от России Северный Кавказ, принимали участие как в строительстве де-факто государства Чеченская Республика Ичкерия, так и в деятельности чеченских сепаратистских вооруженных формирований. Но их борьба была «похмельем в чужом пиру».
В самой Ингушетии до 2007 года не было организованного сопротивления федеральным силам (хотя эксцессы нередко возникали). В сегодняшней Ингушетии (в отличие от Чечни времен Дудаева и Масхадова) нет каких-либо сепаратистских структур (или параллельных органов власти), готовых осуществить сецессию республики. Существующее в республике экстремистское подполье объединяется на базе радикального исламизма, а не этнического национализма. И даже сегодня многие оппоненты действующей республиканской власти и правозащитники выступают за усиление федерального присутствия в республике.
Вообще со сменой республиканского президента осенью прошлого года в отношениях между властью и гражданским обществом появилось много позитивных тенденций. Как военный человек (а боевой и миротворческий опыт Евкурова включал в себя и антисепаратистскую кампанию в Чечне, и службу на территории бывшей Югославии) Евкуров осознавал: любое жесткое противостояние исламским радикалам или этническим националистам возможно только тогда, когда человек в погонах имеет авторитет и поддержку в обществе. Простое же количественное наращивание армейских подразделений и частей внутренних войск в республике без диалога с самими ингушами ведет только к одному: выстраиванию стены между силовиками и обществом, их взаимному «окукливанию». Таким образом, Евкуров не в теории, а на практике пытался доказать чрезвычайно важные тезисы. Борьба с терроризмом не может ограничиваться исключительно силовым форматом. Без доверия к власти и укрепления тем самым ее легитимности ее право на насилие будет отвергаться обществом. Было бы принципиально важно, чтобы в эмоциональном порыве этот подход президента Ингушетии не был бы отброшен за ненадобностью.
Как бы то ни было, в Ингушетии не существует и единого объединенного протестного движения. На сегодняшний день мы можем условно определить два протестных потока.
Первый - это правозащитники, активисты республиканских НПО. Основой для их протеста являются эксцессы, связанные с действиями российских силовых структур, дислоцированных в Ингушетии. При этом участники этого движения (частично интегрированные во власть при Евкурове) действовали в рамках российского права.
Вторым же протестным потоком является радикальное исламистское подполье. Именно с его деятельностью связана активизация диверсионно-террористической деятельности в последние годы. Скорее всего, оно причастно к покушению на президента Ингушетии, ибо его курс на системную стабилизацию был для них серьезным вызовом.
При этом следует подчеркнуть, что мотивация радикальных исламистов различна. Среди тех, кто сегодня ведет активную вооруженную борьбу с подразделениями МВД и Министерства обороны, есть и религиозно мотивированные деятели, и представители республиканского криминалитета, использующие ислам для легитимации своей деятельности, и фрустрированные обыватели. Среди последних нередко попадаются жертвы внеправовых действий «силовиков». И это - печальный факт, от которого нельзя отмахнуться. Среди причин роста экстремистского направления мы можем выделить следующие:
- утрата доверия власти,
- разочарование в этническом национализме (приход во власть в начале 1990-х гг. поборников идеи этнического самоопределения не принес решения проблем рядовых граждан, но зато вовлек республику и ее население в конфликт с соседями).
Однако два социальных движения, правозащитное и исламистское, не пересекаются. Более того, правозащитники видят своим естественным союзником федеральную власть, в то время как боевиков считают вызовом не только для государства, но и для демократических ценностей.
В то же самое время у правозащитников и федеральной власти существуют серьезные расхождения во взглядах и в подходах к разрешению кризиса. Для Москвы ситуация в Ингушетии выглядит по большей части как террористическая угроза. Таким образом, проблема в значительной степени упрощается, сводится к черно-белому восприятию. А потому вся программа действий Москвы нередко ограничивается одним лишь «силовым алгоритмом».
Впрочем, покушение на президента Евкурова ставит перед федеральной властью вопрос о трансформации управления всем Северным Кавказом. Принятие жестких мер по борьбе с радикальным исламом необходимо. Здесь двух мнений быть не может. Как не должно быть двух мнений относительно того, что эта бескомпромиссная борьба должна вестись по правилам, цивилизованно и в правовых рамках. Именно этим качеством она отличается от басаевских приемов. Защита прав человека и «диктатура закона» не противоречат друг другу, а помогают жесткой борьбе с экстремизмом и терроризмом. В конечном итоге они помогают созданию сильного и ответственного перед своими гражданами государства. Именно за это в течение своего президентства боролся Юнус-бек Евкуров, став мишенью для тех, кому эти принципы ненавистны.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
