Большинство российских читателей совсем недавно открыли для себя творчество писателя Андрея Геласимова. В Европе он известен и популярен давно. В этом году роман 43-летнего автора «Степные боги» был назван «Национальным бестселлером» по версии одноименной престижной литпремии. Геласимов стал одним из претендентов на звание «Человек года GQ». В интервью РИА Новости писатель признался, что на самом деле считает свое творчество далеким от стандартов этих премий. Беседовала Светлана Вовк.
- Андрей, номинация на премию светского журнала «Человек года GQ» Вас не удивила?
- Это было для меня полной неожиданностью. Странно, что эта премия вдруг номинировала некоммерческого автора. Я и гламур – это совершенно разные планеты. Я не пишу коммерческих, гламурных книг, как Минаев или Робски, например. Хотя вместе со мной номинирован замечательный писатель и кинодраматург Юрий Арабов. Рядом с ним быть рядом не стыдно.
- На Ваш взгляд, в чем секрет создания бестселлера?
- К сожалению, сегодня в России бестселлерами в настоящем смысле этого слова (то есть книгами, которые лучше всего продаются) являются как раз романы упомянутых Минаева и Робски, которые имеют рыночную ценность и закрывают большой сегмент читательской аудитории. Так что, если автор хочет, чтобы книга стала бестселлером, то нужно написать «про офисный планктон».
Но я такими вещами не занимаюсь. «Степные боги» совершенно не такой роман, поэтому и получение «Нацбеста» стало для меня такой же полной неожиданностью.
- А почему Вы не будете писать про «офисный планктон»?
- Мне это не интересно. Но, если бы я взялся сейчас писать роман об офисном планктоне, то и там нашел бы людей. Я бы посмотрел, у кого какая манера чай заваривать, почему сотрудница на работу опаздывает – может, у нее ребенок больной или она влюбилась. Мне кажется, человека можно найти в любом месте – от электрички до Кремля.
- Считается, что «офисный планктон» - это и есть герои нашего времени. Вы с этим согласны?
- Я думаю, что герой нашего времени - это фигура клоуна. Это Гарик «Бульдог» Харламов, Тимур Батрутдинов, Иван Ургант, Павел Воля и другие современные суперзвезды. В этом мы сильно отличаемся от советской эпохи. Тогда Юрий Никулин, конечно, присутствовал в поле общественного сознания, но помимо него было много других героических фигур – космонавт, военный и другие. Так что герой нашего времени – клоун, а вовсе не офисный планктон. И я бы, наверное, написал о нем, об Урганте, например, о таком клоуне, которого востребовала вся страна, и он для общественного сознания стал важнее кремлевских политиков.
- Говорят, когда человеку совсем плохо, он смеется. Герой-клоун – это страшный диагноз общества?
- Вероятно, мы дошли до конечной точки. Но когда что-то опускается до самого дна, то дальнейшее движение уже невозможно, и вектор направляется вверх. Я оптимист, и верю, что как раз сейчас все изменится к лучшему.
- Критики называют Ваши книги «энциклопедией русской жизни» - не в смысле бытописания, а в смысле психологизма, глубокого раскрытия характеров героев.
- Собственно, я на это и рассчитываю. Психологизм литературы на сегодняшний день большая редкость. Если вы почитаете современных критиков, то увидите, что они анализирует книгу только на уровне сюжета. То есть, просто пересказывают, о чем произведение. Это вызывает у меня удивление и усмешку, как у человека 20 лет занимающегося искусством, закончившего театральный институт и написавшего диссертацию по литературе.
- Наверное, критики отражают общую ситуацию в российской современной литературе?
- Конечно, и в литературе и в читательской аудитории. Большинство читателей, действительно, интересует только занимательность сюжета. И живых людей, которые скрупулезно, ярко выписывались авторами классической русской литературы, уже никто писать не собирается – чего время тратить.
- Ваши книги долгое время были популярны только на Западе, российские читатели знали Вас гораздо хуже. С чем это связано?
- С тем, что в России мои книги не находили свой дискурс, то есть контекст социума не совпадал с тем дыханием, ритмом, в котором я живу, сочиняю. А с Европой у меня как-то очень легко и точно все совпало. Возможно, это связано с тем, что я закончил иняз и по-английски говорю так же хорошо, как по-русски. Мне очень близко западноевропейское понимание жизни, и, может быть, это сказалось на моих ранних книгах. Например, в «Жажде» синтаксис совершенно не привычный для современной российской литературы. Это, скорее, современный американский и британский синтаксис – с рваной строкой, с неожиданной паузой, джаз-синтаксис с синкопой. В России такая манера письма многим оказалась непонятной, следовательно, и в содержание произведения читателям было вникнуть тяжело.
- Как Вы думаете, сейчас более «воспитан» российский или европейский читатель?
- Российский читатель очень сильно испорчен издательскими проектами. У этих проектов вполне понятная структура и предназначение, они понятны, как реклама на телевидении – «иди, купи пива, купи «Колгейт». Издатели сражаются за рыночные сегменты, но, к сожалению, не понимают, какая огромная ответственность на них лежит. А если вы, например, зайдете в английский крупный книжный магазин, то на столике с табличкой «наши рекомендации» будут лежать книги последних лауреатов британских букеровских премий или пулитцеровских американских. То есть, на входе в книжный лежит реально серьезная литература, а к глянцевым обложечкам надо пройти чуть подальше, через два-три зала. Такое отношение западного книгопродавца к его национальной литературе вызывает уважение. У нас пока такого нет.
- С издателями все понятно – зарабатывают деньги. Но что же случилось с российскими читателями, которые еще недавно так гордились тем, что они самые духовные в мире, читают Достоевского и Толстого?
- И не только наших классиков. Я еще помню 70-80 годы, когда зачитывались до дыр журнал «Иностранная литература», где печатали Апдайка, Ирвинга Шоу, Франсуазу Саган. Именно такую литературу читала российская интеллигенция. А теперь что-то, действительно, случилось, читают совсем другие книжки. Это очень грустно.
