Смотреть видеоинтервью Олега Вьюгина и Ирины Ясиной>>
В последнее время прогнозы относительно скорой приостановки экономического кризиса, глубины спада, близости дна стали более оптимистичными. И вдруг цифры Росстата о спаде промышленности на 17% по сравнению с апрелем 2008 года. И снова напряглись: власть, аналитики, интересующиеся граждане. Как нужно относиться к этой цифре? Действительно ли все так плохо, как кажется на первый взгляд? На этот и другие вопросы ответил председатель совета директоров МДМ-банка Олег Вьюгин. Беседовала Ирина Ясина.
- Итак, Олег, скажи мне, пожалуйста, 17%, апрель к апрелю – это действительно так ужасно, как кажется при первом взгляде?
- Ну, это в русле всего текущего года. Он начался с того, что в январе промышленное производство было зафиксировано к такому же периоду прошлого года, то есть к январю прошлого года – это -13, потом было -14. Апрель прошлого года был довольно высокий. Там был хороший подъем, и поэтому сейчас мы зафиксировали 17. То есть в принципе это такое ожидание того, что да, промышленное производство в текущем году будет, видимо, ниже уровня промышленного производства 2008 года где-то на 10-12%.
- Но это не означает, что спад нарастает с каждым месяцем?
- Нет, нарастание спада явно не просматривается. Понятно же, что происходит: резко сократился спрос на
российский экспорт, да еще и цены на него, в общем-то, упали по сравнению с тем, что было в 2008-м и предыдущие годы. Промышленное производство из-за этого сократилось, прежде всего, в отраслях, ориентированных на экспорт, дальше пошло высвобождение рабочей силы, безработица стала расти, у людей с февраля перестали расти доходы в домашнем хозяйстве, стал сокращаться потребительский спрос. Ну, по крайней мере, не расти. Это означает, что, конечно, уже отрасли, которые производят товары народного потребления, они тоже производят услуги, их рост стал замедляться, а у некоторых начался спад. Важно, что этот процесс мы проходим вполне логично, и важно, что все-таки весной этого года остается понимание того, что этот спад остановился, то есть он имеет место, но он не углубляется.
- То есть было 10% и осталось 10%, но никак не 17.
- 17 – это просто специфическая цифра. Хотя в мае мы, наверное, опять увидим какую-то двузначную цифру. В июне еще увидим двузначную. Потом эта цифра будет немножко уменьшаться.
- Другими словами, если я правильно поняла, ситуация начнет внешне выправляться, то есть если мы будем считать октябрь, к октябрю 2008-го года, потому что в 2008-м году в этом месяце уже начался спад.
- Да. Про погоду – да, в целом – да, осень была уже гораздо хуже и, соответственно, в целом за год мы получим, предположим, минус 10.
- Поэтому сейчас цифры такие шокирующие. Но означает ли это, что надо расслабиться и начать курить кальян и т.д.?
- Вообще говоря, мы обсуждаем краткосрочные вещи. Я более пессимистичен относительно таких более
долгосрочных перспектив, потому что был рост, который мы наблюдали после 2000 года. Он же во многом был основан, «на двух слонах» как бы держался: первое – это экспорт, растущий постоянно экспорт, да еще и цены начали потом с 2003–2004 года расти на российский экспорт, что давало дополнительное богатство в страну и стимулировало рост потребления; и второе – это начавшийся, где-то с 2006 года, приток капитала, когда вектор сменился, отток капитала из России сменился на приток капитала, а конкретно, что это за приток капитала? Да просто-напросто в Россию стали приходить и компании, которые производят товары и услуги, здесь стали строить заводы, инвестировать в них, стали приходить фонды инвестиционные, которые покупали активы, покупали недвижимость – это приток богатства в страну, рабочие места. И вот эти вот два «слона», они так бодро бежали, и российская экономика с её моделью роста.
И с осени 2008 года они повернули в другую сторону. Ну, оттока тоже большого нет, но и притока нет, то есть такой баланс возник, а вначале еще был отток: экспорт упал, и цены на экспорт упали. Безусловно, экономика могла на это отреагировать только сильнейшей коррекцией, что мы сейчас и обсуждали, вот эту коррекцию мы и видим. Первый вопрос: а что дальше-то будет? Пока перспективы глобальные таковы, что никто не может сказать, когда эти «слоны» снова побегут.
- И у нас, и в мире?
- И у нас, и в мире. Но мы-то очень сильно зависим от внешней ситуации. Вот из-за того, что у нас экономика не самодостаточная, а очень сильно завязана на внешний мир и по инвестициям, и по товарам. Такого внутреннего механизма у нас нет.
- Который позволил бы завести всё это?
- Да. У нас достаточно негибкое жесткое регулирование. У нас бизнес – не герой. Это такой, наоборот, пасынок, а герой у нас – государство, бюрократ, чиновник, поэтому в этой модели только внешние притоки хорошо питают экономику. Поэтому я насчет перспективы так… Хорошо, мы скорректируемся и дальше будем жить.
- А если говорить про среднесрочную перспективу? Давай вот, на что посмотрим: сейчас инфляция падает, потому что очень сильно был пережат в предыдущие месяцы приток денег в обращение. Понятно, что от этого загибается производственный сектор. Сейчас немного «крантик» приоткрывается. Каковы твои прогнозы на то, к чему приведет это приоткрывание «крантика»? К росту инфляции или к росту производства?
- Всё зависит от того, как «крантик» открутить. Если его крутануть на полную, то, я думаю, что потом, впоследствии, можно спровоцировать даже не столько инфляцию, сколько отток капитала. Смотри, как у нас экономика устроена: если у меня слишком много денег, то можно получить вместо инфляции отток капитала.
- Объясни этот момент, пожалуйста.
- Когда ситуация сложная экономическая, а сегодня она такова, все-таки очень многие и компании, и люди, имея деньги смотрят на перспективу, исходя из ожиданий, что будет с рублем. И, соответственно, если денег много, а нет уверенности, что рубль будет очень прочным, то все начинают покупать иностранную валюту. Происходит отток капитала.
- Не физический, а на счета, да?
- Да, конечно, на счета. То есть, если компания держит счета в иностранной валюте, это значит, что деньги находятся в иностранном банке – это неизбежно. Счет в российском банке есть, но он все равно должен эту валюту держать на счете в иностранном банке. Если Центральный банк будет пытаться держать рубль, скажем, неизменным, то тогда будет происходить отток капитала. Если при большой накачке деньгами со стороны бюджета, например, или Центрального банка Центральный банк будет девальвировать рубль, то тогда будет инфляция, просто вызванная девальвацией. Поэтому здесь все очень тонко. Центральному банку, безусловно, нельзя пережимать денежно-кредитную политику, но и нельзя ее слишком распускать – это некое искусство.
- Золотую середину ищут все и везде. Удастся ли?
- Я считаю, что в принципе это можно сделать и уже есть достаточный опыт.
- И нет фатальных ошибок, видимо?
- Ну, вообще в последнее время мы фатальных ошибок не видели. Были действительно некоторые такие переборы, скажем, когда Центральный банк осенью, да и власти в целом, испугавшись, что будет банкротство банков, начали накачивать через залоговые аукционы очень большие деньги. Ну, дали лишнего. Потом, когда стали девальвировать рубль, спровоцировали уход валюты, но сейчас эту ситуацию исправляют. И кстати, мы сразу видим снижение инфляции и довольно существенное.
- Тем не менее когда мы сможем оценить, сильно «крантик» приоткрыть или чуть-чуть? Это, видимо, будет летом?
- Да, я думаю, что летом-осенью это будет видно. В принципе, ведь сейчас будет рост бюджетного дефицита и его именно монетарного финансирования.
- Объясни, что такое монетарное финансирование бюджетного дефицита ?
- У бюджета есть резервный фонд правительства. Что это такое? Это доллары, которые находятся на счетах в
Центральном банке, а Центральный банк разместил там где-то ценные бумаги. Теперь Министерство финансов говорит: «Я хочу часть этих денег забрать, там, в апреле для финансирования бюджетного дефицита». Центральный банк выдает Минфину рубли, а доллары переписывает на свой счет – это как бы становятся резервы Центрального банка. Не резервы Минфина, а резервы Центрального банка. А Минфину дает просто рубли. Ну, он их просто печатает. Откуда им взяться? Он их просто рисует и отдает Минфину, а тот финансирует бюджетные расходы. Рубли поступают в экономику, и есть два варианта: либо они толкают экономический рост, ну, позволяют компании иметь оборотные средства…
- На что мы надеемся.
- Да. Либо эти денежки идут на покупку валюты. Потому что так решили компании, так решили граждане. Вот сейчас, судя по текущей ситуации, этот процесс идет, и рубли идут в экономику, а не идут на покупку валюты.
- Хорошо ли это укрепление курса рубля не для нас граждан отдельно взятых, а вообще перспективы для промышленности и, как раньше говорили, народного хозяйства?
- Нельзя покупательную способность рубля мерить только тем, хорошо это для промышленности или нет. Это показатель, более широкую роль играющий в экономике. Но в сегодняшней ситуации, если уж мое мнение, я бы вообще рубль не укреплял, потому что это укрепление на 1, на 2, на 3 рубля в корзине, которое произошло, оно на монетарную политику не очень существенно влияет, а создает, возможно, неправильное какое-то впечатление, потому что сейчас ситуация экономически очень сложная, и я бы просто зафиксировал бы курс, который устраивает Центральный банк.
- Прямо зафиксировал бы?
- Ну, не давал бы возможности очень сильно ему двигаться, потому что у Центрального банка какой подход? У него такой подход (это я вижу по практике): если продают валюту, то я его буду немножко – рубль – укреплять, и он все равно валюту покупает, но немножко укрепляет, сигнализирует. Если покупают слишком много валюты и Центральный банк ее вынужден продавать, то он будет рубль опускать. А зачем? Это в сегодняшней ситуации, я думаю, лучше – просто, чтобы все знали, что там около 38 за корзину и всем будет спокойно. На монетарную политику это большого воздействия не произведет, для конкурентоспособности, для промышленности это, в принципе, в плюс.
