2 мая, Россия, не очнувшись еще от маевки, по мере сил отметила 280-летие Екатерины Великой. Думаю, именинница, снисходительно махнув царственной рукой, россиян легко бы простила. И она в свое время любила пикники по весне, и у нее после пикника голова иногда гудела. О делах государыни писал часто, поэтому чтобы не повторяться, отмечу день ее рождения рассказом о том, чего не было. Или, вернее, о чем императрица мечтала, но чего сделать, однако, так и не решилась.
Имя «Великая» на самом деле потомки дают не только за то, что было сделано, но и за то, что сделано не было. Суметь вовремя сдержаться и не сотворить большую глупость – это дорогого стоит.
Речь пойдет о хорошо известном специалистам, но куда менее известном обычному читателю, так называемом, «греческом проекте». Вводной частью этого проекта был, кстати, «крымский проект», блестяще осуществленный по инициативе князя Потемкина. Просто, если крымская часть плана основывалась на трезвом расчете и несомненном национальном интересе России, то вторая – греческая часть плана покоилась в огромной степени на утопии.
Известная записка Потемкина Екатерине, получившая называние «крымского проекта», датируется 1782 годом, и является частью более широкого греческого проекта - то есть вопроса о будущем Османской империи. Греческий проект в те времена подробно обсуждался российской императрицей и австрийским императором Иосифом II. Впрочем, крымские дела, хотя и рассматривались самими русскими в более широком контексте греческого проекта, на переговоры с Веной даже не выносились, поскольку вопрос о Крыме в Петербурге считали внутренним русским делом.
Принципиальную необходимость завоевания Крыма Потемкин обосновывал подробно. Во-первых, он указывал на то, что Крым уже давно стал для России источником всевозможных бед: «Татарское гнездо в сем полуострове от давних времен есть причиною войны, беспокойств, разорения границ наших».
Во-вторых, Потемкин приводил подробное описание тех геополитических выгод, что сулило России занятие полуострова: «Крым положением своим разрывает наши границы... Положите теперь, что Крым Ваш и что нету уже сей бородавки на носу. Вот вдруг положение границ прекрасное. По Бугу турки граничат с нами непосредственно, поэтому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других... мореплавание по Черному морю свободное, а то извольте рассуждать, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить еще труднее». Ну, и т.д.
Аргументы Потемкина Екатерина одобрила, и императорское благословение на занятие Крыма князь получил. Что же касается возможных протестов со стороны других европейских держав, то к ним Екатерина всегда относилась хладнокровно. Относительно возможных протестов главного на тот момент политического противника России - Франции, императрица не без иронии заявила: «Как мало я считаю на союзника (т.е. рассчитываю на союзника), так мало я уважаю французский гром, или лучше сказать, зарницы».
Завоевав Крым, сам же Потемкин занялся и его освоением, строительством новых городов, крепостей, гаваней, переселением сюда колонистов, налаживанием контактов с местным населением и так далее. К 1787 году, когда в Крым прибыла императрица, Потемкин успел сделать уже немало, чем по праву мог гордиться. Жаль, что в памяти обывателя остались лишь мифические «потемкинские деревни». Кстати, про «потемкинские деревни», в порядке исключения, историкам известно все: кто придумал, где сии байки издавали, с какой целью. Политтехнологи и информационные войны родились не вчера.
Если в центре крымского проекта стоял рационализм, то греческий проект покоился на романтическом желании разом перекроить всю европейскую карту: изгнать турок из Европы, освободить от мусульманского гнета всех христиан, вернуть Константинополь православию, восстановить Греческую империю, а на ее престол посадить внука Екатерины II Константина. Согласно этому плану между Россией, Австрией и Турцией должно было возникнуть на территории нынешней Молдовы и Румынии новое независимое государство с древним названием Дакия, причем обязательно под управлением православного государя.
План не предусматривал территориальной экспансии России. Речь шла о расширении русского влияния. Константинополю предстояло стать столицей Греческой империи. Внук Екатерины Константин Павлович, предварительно отказавшись от претензий (своих личных и потомства) на русский престол, должен был положить начало новой императорской династии на Востоке. При этом образовывалась своего рода династическая уния – на Востоке и Севере, причем старшинство России здесь подразумевалось.
Помимо всего прочего, идеология плана скрывала в себе следующее немаловажное зерно: русские получали новых авторитетных и блистательных духовных предков – античную Грецию. Логика при этом, естественно, хромала, но не больше, чем родословная любого знатного рода. На гербах аристократов чего только не увидишь.
Цепочка рассуждений выстраивалась примерно так. Константинополь стал преемником Афин и ее культуры. Москва стала преемником Константинополя, а значит, не только его религии, но и унаследованной им культуры эллинов. Византийские и античные мотивы, религиозные и культурные составляющие искусственно смешивались, и, в конце концов, получался заданный результат: Россия становилась легитимной наследницей древнегреческой цивилизации.
Процесс подмены понятий можно проследить на конкретных примерах. В одном из известных литературных произведений Екатерины, посвященном князю Олегу, есть сцена, где он и его спутники присутствуют в Константинополе на состязаниях атлетов – весьма похожих на Олимпийские игры. В предисловии к вышедшему тогда собранию «Русских народных песен» говорилось, что русский фольклор прямо восходит к греческим источникам.
Здравый рассудок обычно свойственный Екатерине в данном случае давал сбой: все свидетельствует о том, что она долго и искренне верила в успех авантюрного замысла. Известно, что кандидата в императоры возрожденной Греческой империи Константина начали срочно обучать греческому языку, и даже нашли ему няню-гречанку. В результате великий князь греческий язык действительно освоил совсем неплохо. В сентябре 1790 года Екатерина писала по этому поводу барону Гримму: «Он ... владеет четырьмя языками, но вместо английского, на котором говорит старший, он изучал все диалекты греческого. Раз он говорит брату: «Что это за дрянные французские переводы вы читаете, братец? Я так читаю все в подлинниках». И увидев у меня в комнате Плутарха, он сделал замечание: «Вот такое-то и такое-то место очень дурно переведено; я переведу его лучше и принесу вам». И в самом деле, он принес мне несколько отрывков, которые перевел по-своему и подписал внизу: переведено Константином».
Одним из генераторов этого удивительного проекта стал Вольтер. Из далекой Франции он внимательно следил сначала за подготовкой плана, а затем за ходом русско-турецких войн. По его сценарию Екатерине отводилась роль богини-воительницы, а сам он должен был стать новым Гомером. Удивительный энтузиазм, с каким атеист Вольтер приветствовал планы православных ортодоксов, объяснялся тем, что сам он увидел в завоевательных замыслах Екатерины лишь культурную реконкисту, в ходе которой просвещенная Европа потеснит назад варварский Восток, а вовсе не реванш православия над мусульманством.
Незадолго до начала русско-турецкой войны Вольтер пишет Екатерине: «Если они начнут с Вами войну, Государыня, их постигнет участь, которую предначертал им Петр Великий, имевший в виду сделать Константинополь столицей русской империи. Эти варвары заслуживают быть наказанными героиней за тот недостаток почтения, который они до сих пор проявляли по отношению к дамам. Ясно, что люди, которые презирают изящные искусства и запирают женщин, заслуживают того, чтобы их уничтожали. Говорят, Мустафа лишен рассудка, не любит стихов, никогда не был в театре и не говорит по-французски. Клянусь Вам, он будет разбит. Я прошу у Вашего Императорского Величества дозволения приехать, чтобы припасть к Вашим стопам и провести несколько дней при Вашем дворе, когда он будет находиться в Константинополе, поскольку я глубоко убежден, что именно русским суждено изгнать турок из Европы».
Это довольно характерный фрагмент переписки Вольтера и Екатерины, где о самых серьезных проблемах говорилось в ироничной и шутливой манере. Трудно подозревать философа в том, что он всерьез считал достаточным предлогом для начала военных действий нежелание султана говорить по-французски или посещать театр. Впрочем, только форма переписки была шуточной, к самой культурной реконкисте Вольтер относился очень серьезно.
Он буквально бомбардирует Екатерину письмами, где вдохновляет свою «героиню» и «богиню» на подвиги, как из рога изобилия сыплет комплименты русскому оружию, уговаривает не идти ни на какие компромиссы и воевать до полной победы, то есть до полного уничтожения Османской империи. В письмах Вольтера русско-турецкие войны приравниваются к греко-персидским, в каждом послании подчеркивается, что речь идет о борьбе между варварством и культурой. «Если Вы все же дадите мир Мустафе, - пишет он, - что станет с моей бедной Грецией, что станет со страной Демосфена и Софокла».
Иногда из вольтеровского штаба поступали и военные рекомендации. Однажды, например, он, как эксперт, посоветовал русской армии взять на вооружение колесницы, которые, с его точки зрения, могут быть эффективны в степях Причерноморья. Эту идею Вольтера русские воплотили в жизнь значительно позже, в начале XX века, уже в годы Гражданской войны, поставив пулемет «максим» на телегу или тарантас, запряженные тройкой лихих скакунов. Такая мобильная огневая точка, получившая название тачанки, и вправду оказалась на редкость удачным боевым средством в степной местности.
Надеждам Вольтера и Екатерины по многим причинам сбыться не удалось. Перекраивая карту мира, Россия и Австрия не смогли договориться о судьбе венецианских земель. Австрийцы, желая вытеснить венецианцев с берегов Адриатики, считали, что им следует отдать Пелопоннес с прилегающими островами, но это абсолютно не устраивало Екатерину: подобный вариант фактически торпедировал ее идею создания Греческой империи. Да и весь замысел, чем дальше, тем больше вызывал у умной Екатерины сомнения.
Спасибо, жадности австрийцев.
Спасибо, Екатерине, чей разум все-таки возобладал над утопией. А, ведь, сколько глупостей они могли бы на пару с мудрецом Вольтером натворить.
Действительно, великая была женщина!
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
