На прошлой неделе завершился новый эпизод из сериала под названием «Съезд Союза Кинематографистов». По-хорошему, никакого интереса этот сериал у внешней публики вызывать не должен. Время творческих союзов – в прежнем виде – неуклонно истекает; они обречены когда-нибудь преобразоваться в деятельные профсоюзы, внутри которых будут вольно складываться группы стилистических единомышленников. И распадаться – тоже вольно. Чтобы вновь сходиться в группировки. Сохраняя полную незыблемость имущества, которое не зависит от взглядов художника и его симпатий с антипатиями. Если бы не это «когда-нибудь», можно было бы сказать киношным людям: вы разберитесь как-нибудь внутри себя, и сообщите нам о результатах в пресс-релизе.
Но, во-первых, так сказать нельзя; «когда-нибудь» пока не наступило. Во-вторых, по-хорошему уже не получилось. Получилось очень по-плохому.
Вне зависимости от того, кто прав, кто виноват в союзном споре, само зрелище происходившего в Гостином дворе зачастую было тошнотворно. По центру кадра – обезумевший от властолюбия боярин, умеющий при этом ловко управляться с дворней, отлично знающий, как пробудить агрессию, как натравить толпу на своего врага. На заднем плане – озлобленные, но послушные холопы. Всерьез, на всю страну звучат слова «преступники», «раскольники», «воры», чуть ли не «наймиты» – из уст людей, которые по роду деятельности должны понимать всю силу этих слов. И знать о том, что зло и мстительность, сконцентрированные в зале, имеют почти мистическое свойство распространяться далеко за его пределы.
Все это не было похоже на съезд киношников. Все это было похоже то ли на светскую пародию собора, собравшегося отлучать ересиархов. То ли на ослабленную инсценировку съезда победителей. То ли на проекцию партийного собрания в Лужниках; правда, любимый герой Михалкова с тех пор осознанно понизил градус политической риторики, отказался от раскручивания тоталитарного маховика и даже разрешил опять шакалить по посольствам. А Никита Сергеевич – нет, не понизил и не отказался. Любой его враг заранее подозревается в том, что хочет установить «североатлантическую диктатуру». Сначала в рамках одного союза. А потом и в масштабах страны.
Но даже это можно было бы, в конце концов, списать на страсти. И не рассматривать как проявление тенденции, выходящей за рамки киноиндустрии. Если бы не предыстория.
Когда-то Пятый съезд кинематографистов открыл новую страницу в российской истории. Отказавшись от заготовленного и согласованного с ЦК КПСС списка начальников, тот съезд начал вольное, нецензурированное обсуждение собственных проблем – и проблем политических. Нельзя сказать, что Пятый съезд был беззлобным и ангельски-правым. С одной стороны, реакционных оппонентов там тоже прессовали со страшной силой. С другой, именно после Пятого съезда проявилась родовая болезнь российских демократов: хорошие честные люди не могут управлять большим хозяйством, не умеют подчинить свои амбиции общей задаче и разваливают все, что можно и чего нельзя. Но совершенно точно, что этот съезд никто не режиссировал, не натравливал толпу на неугодных; если злоба и была, то потому что накипело, а не потому что барин приказал: ату! В этой вольнице и заключался шанс, что когда-нибудь, пройдя мучительным путем свободы, мы научимся и слушать оппонента, и управлять, и подчиняться воле компромисса. Не только и не столько в творческих союзах. Но и в стране.
За киношным съездом последовали писательские – в Эстонии, где впервые публично потребовали отменить цензуру, в Москве (тут, впрочем, победила литературная бюрократия). Стали рушиться заслоны политические; появилась надежда на мирный исход из коммунистического тупика.
Никита Михалков на Пятом съезде тоже выступал. Под свист и массо-вое захлопывание; умонастроение большинства было тогда противоположным нынешнему. По смыслу речь была сомнительной, но в мужестве Никите Сергеевичу не откажешь. Он пошел наперерез общему мнению, защитил Бондарчука и старую советскую гвардию; не побоялся оказаться ретроградом в эпоху торжествующего прогрессизма. Получил за это свою долю неприязни, и затаился на двадцатилетие, чтобы отомстить, когда настанет час.
С точки зрения человеческой, биографической все, что мы увидели на теперешнем съезде в Гостином дворе, есть выплеск застарелой личной обиды. Перегнившей, разложившейся, ядовитой. Использовав эффект толпы (режис-серский опыт помогает), Михалков развернул ситуацию на себя. Он посчитался с теми, кто ему свистел и дерзко хлопал двадцать лет назад. С одними тем, что отлучил их от правления. С другими тем, что исключил их из союза. А с третьими он посчитался самым страшным, самым жестоким образом. Тем, что заставил умолять его остаться. И аплодировать тому, что в Союз наконец-то согласился вступить сын поруганного ими же Бондарчука.
Но с точки зрения общественной истории это все не просто отыгрыш давнишней ситуации. Это самый обычный реванш. Как будто бы на страшной скорости кино прокрутили обратно, от титров к заставке. Не было Пятого съезда. За окном восемьдесят шестой год, улучшенная версия. Мы имеем часть свобод, о которых когда-то мечтали. Имеем относительно дееспособную экономику. Механическую многопартийность. Свободу перемещения по миру. И даже фильмы, которые, подобно работе Павла Бардина «Россия 88», напрямую гасятся с самого верху, получают все-таки прокатное удостоверение. Чтобы пройти незамеченными, по клубам. Однако – пройти. И одновременно мы имеем реставрацию тех институтов, которые радостно пытались отменить. Аукаемся именами, которые хотели позабыть. Видим полноценную реставрацию цензуры. Возвращение во внесудебную эпоху. Утрату вкуса к демократическому самоопределению.
Конечно, в этом странно было бы винить Никиту Михалкова и возглавляемый им союз. Он не виновник, он всего лишь символ. Символ царящих нравов. Побеждающих ориентиров. И той цены, которую приходится платить за право реванша. Что в кино, что в обычной жизни, что в политике. Союз киношников морально потерял до четверти своего состава; надеемся, что юридически разрыв не будет оформлен. Казалось бы, что четверть; главное, с кем большинство. Но в составе этой четверти – люди масштаба Гарри Бардина, Марлена Хуциева, Рустама Ибрагимбекова, Даниила Дондурея, Виталия Манского, Алексея Германа-старшего. Это то самое меньшинство, без которого российское кино не существует. Так что это пиррова победа.
Мораль выводить не будем. Кажется, она очевидна.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
