6 марта выдающийся русский писатель и певец Абхазии Фазиль Абдулович Искандер празднует 80-летие. Около четверти века назад он дал интервью руководителю представительства РИА Новости в Грузии Бесику Пипие, тогда еще студенту факультета журналистики Ленинградского университета. Главный редактор одной партийной газеты, для которой Пипия готовил интервью с писателем, отклонил публикацию материала по причине отсутствия в беседе с писателем «актуальных вопросов развитого социализма».
Интервью не увидело свет, но, к счастью, в архиве журналиста сохранились часовая аудиозапись и черно-белая фотопленка, на которой он запечатлел 55-летнего писателя. И хотя с того времени минуло 25 лет, многое из сказанного Искандером не потеряло актуальности и в наши дни.
А тогда их встреча произошла на берегах Невы в гостинице «Европейская». Писатель сразу обратил внимание на нерусское произношение молодого интервьюера. «Родом я из грузинского города Зугдиди», - пояснил Пипия, представляясь.
- О, я бывал в этом городе, - сказал Фазиль Абдулович. – Много лет назад небольшой компанией отдыхали мы в Сванетии. Спустившись с гор в Зугдиди, мы оказались совершенно без денег. Один из нас сходил в редакцию местной газеты и раздобыл деньги. Тогда же в Зугдиди мы купили мороженое. Я удивился чистоте вкуса снега, это был чистейший горный снег.
- Писатель Виктор Астафьев тоже побывал в Зугдиди, но поделился в своей повести «Ловля пескарей в Грузии», ставшей скандальной, другими впечатлениями. Что, мол, Зугдиди самый богатый город Грузии, здесь можно купить все, включая диплом отличника МГУ, самолет, автомат Калашникова…
- Я знаю, этот рассказ был остро воспринят в Грузии. Астафьев очень талантливый человек, я восхищаюсь многими его описаниями природы, есть у него просто богатырские страницы, сильные образы людей, но наряду с этим имеют место и перехлесты не очень благородного характера. Он несколько переходит грань, когда личное раздражение, личный гнев, еще художественно не переработанные, прямо ложатся на бумагу и иногда снижают качество художественных образов, вызывая ответное раздражение у меня, как у читателя.
Что же касается «Ловли пескарей в Грузии», то русские писатели всегда с благодарностью описывали красоту Грузии. Астафьев же попытался увидеть Грузию с «черного» хода, но в данном случае ему не хватило, видимо, знания обычаев республики. Например, рассказывая о грузинском застолье, он пишет: женщины за нами стояли, как холуи. Это неверно. Грузинская женщина, тем более деревенская, в том, что она не сидит за столом рядом с мужчинами, никакого унижения не видит. Она чувствует себя хозяйкой дома, которая так должна встречать гостей. Это народный обычай.
- Наверное, в свое время остро была воспринята жителями Абхазии и ваша повесть «Созвездие козлотура». Какова история создания этого произведения?
- Когда я работал в Курске в областной газете, началась в стране кукурузная кампания. Хотя я сам, выросший в Абхазии, очень люблю кукурузу, но такое безумное распространение этой замечательной культуры считал дискредитацией. Под кукурузу отдавали самые лучшие земли, но она выше колена не росла. Это вызывало во мне горестное чувство.
Чтобы каким-то образом приостановить глупую компанию, я написал статью и привез ее в Москву, но ее не напечатали, посчитав это дикостью. Потом я вдруг открыл одну абхазскую газету и увидел в ней целую полосу, посвященную новому животному, – козлотуру. Рассказывалось о его прыгучести, шерстистости… Вдруг почувствовал, что в слове «козлотур» и заключается вся глупость кампанейщины. После этого я сел и довольно быстро написал эту повесть, которую Твардовский опубликовал в журнале «Новый мир».
От читателей было много хороших откликов. Просили меня написать и о других подобных кампаниях, то есть читатель понял, что глупость можно высмеивать. Однако «Созвездие козлотура» пришлось не по вкусу некоторым высокопоставленным бюрократам Абхазии. Единственная отрицательная рецензия на эту повесть была опубликована в одной из абхазских газет, кажется, он называлась «Вопреки правде жизни». В статье говорилось, что это клевета, козлотуры прекрасно развиваются и чувствуют себя великолепно. Но на самом деле они вскоре исчезли, бедняги. Генетический тип тура, связанного с козой, оказался недолговечным.
- Фазиль Абдулович, читая ваши произведения, создается впечатление, что все списано с действительности.
- Есть критики и читатели, которые так думают. Но на самом деле тут такое сложное сочетание воображения и факта. Мне необходим всегда первичный толчок, исходящий из факта действительности. Я из мухи делаю слона, но муха обязательно должна быть живой. Мои герои, как правило, взяты из реальной жизни, иногда даже чересчур. По-молодости я как-то не понимал, что люди могут быть слишком узнаваемы. Так один герой не только сам себя узнал, но и все его узнали. Мне было все это не очень приятно. Теперь в создаваемом образе я стараюсь внешние черты скрыть, чтобы не было каких-то личных отношений, личных оскорблений. Часто, пока пишу, оставляю имя прототипа, а потом меняю. Но нередко имена положительных героев оставляю – так было, например, в новелле «Бригадир Кязым», где я изобразил собственного дядю.
- Фазиль Абдулович, учат ли вас чему-нибудь ваши герои, ощущаете ли на себе их влияние?
- Да, это интересный вопрос. Вы знаете, действительно тут происходит интересное явление, когда пытаешься создать высокий образ, и если он в какой-то мере удается, начинаешь чувствовать, как он сам тебя подымает и помогает тебе жить. Ты как бы сам ему дал жизнь, и он благодарно в ответ дает тебе некую жизненную силу.
- Расскажите, если можно, о вашей творческой кухне. Как выглядит ваш рабочий день?
- Творческая кухня трудно поддается рационалистическому объяснению. В творчестве много непредсказуемого, интуитивного. Я не принадлежу к писателям, которые живут по принципу: ни дня без строчки. У меня бывают большие перерывы, когда я не испытываю желания писать. По-видимому, в такие периоды происходит сбор впечатлений, потом наступает момент, чувствую, надо браться за перо, сажусь за машинку и в зависимости от творческого порыва работаю от 8 до 12 часов, иногда больше. Сначала начерно пишу рассказ, при этом никакого плана не составляю, как идет, так и идет. Потом переписываю рассказ второй раз, третий, четвертый и затем отдаю машинистке. Объем рассказа с каждым переписыванием увеличивается, а не наоборот, как бывает у других. Если первый вариант рассказа составлял, к примеру, 20 страниц, то окончательный вариант доходит до 40 страниц. То есть тема у меня постоянно развивается.
- Действие в ваших произведениях происходит в Абхазии, а живете вы в Москве. Не мешает это работе и может ли иссякнуть ваша тема?
- Пока в художнике существует поэтическое отношение к той или иной теме, пока внутри это у него живет, темы будут неисчерпаемыми. Вот скажем: пока поэт любит женщину, он может всю жизнь писать для нее стихи, и перед ним она будет предстоять в тысячах ликах. Но, разлюбив ее, он почувствует, что не о чем писать, как будто бы все ей сказал и, вероятно, потянется к другой теме.
Я люблю Абхазию и продолжаю о ней писать. Когда-то Марк Твен говорил, чтобы эпически почувствовать и знать материал, надо минимум 20 лет вариться в каком-то определенном котле художественном. Только тогда усваиваются микроэлементы, которые необходимы для настоящего художественного знания предмета. Я осваиваю свою тематику, создаю, можно сказать, Чегемский мир, и пока что мне хватает материала, жизненных впечатлений. Я живу в Москве, но в Абхазии бываю каждый год, там у меня друзья, приятели.
- Интересно, а как вы определяете, что этот друг, а тот приятель? Какие достоинства вы больше всего цените в людях?
- Приятель – это нечто такое для отдыха, для случайного времяпрепровождения. Он не требует глубины совпадения внутренних качеств, достаточно внешнего обаяния, чтобы человек был контактным, обменяться сигаретами, поверхностными или ближайшими впечатлениями.
Друг – это некая духовная любовь к другому человеку, черты которого тебе бесконечно близки и приятны. Это понятие высокое и редкое. Что же касается достоинств, то, первое, человек не должен быть «добру и злу постыдно равнодушен», значит, он не может быть вне социальной жизни. Второе, человек должен быть воспитанным. В слове «воспитанный» чувствуется некое постороннее влияние, скажем, школы, родителей. Но я имею в виду постоянное воспитание самого себя. И третье – при всех обстоятельствах духовные ценности должны для него быть выше материальных.
Меня часто спрашивают о Владимире Высоцком. И тут уместно было бы его вспомнить. Это был необычайно благородный человек. Однажды в одной московской квартире я сидел в компании литераторов и к нам пришел Высоцкий – он был близко знаком с хозяином этого дома. Я впервые видел его, это было за два года до его смерти, но тогда, казалось, ему ничего не грозит, выглядел он блестяще. Высоцкий был у нас недолго. Мы очень хотели, чтобы он остался, может, захотел бы петь, но он сказал: «Я тороплюсь, иду к актерам «Современника», что-то там ребята заскучали, надо их немного взбодрить». Видимо, художник всегда хочет взбодрить кого-то. В его огромном песенном наследии есть, конечно, и слабые песни, но не по неудачам судят о художнике, а по удачам. А удачи его замечательные, в его песнях такая полнота самовыражения.
- Фазиль Абдулович, а у вас есть любимые писатели, которым, может быть, вы подражали, у которых учились литературному искусству? Кто вам нравится из современных писателей?
- Впрямую я никогда ни у кого не учился, но кумиром для меня всегда был Лев Толстой. По-видимому, бессознательно учился у него, и вообще все писатели учатся у всех, кого они читают, с кем разговаривают, о ком думают, так сказать, учеба происходит непрерывно. Но я не отношу себя к тем писателям, которые сознательно изучают тех или иных классиков, штудируют их, что-то выписывают, я этим никогда не занимался. Из современных писателей есть такие, которых я очень высоко ценю, но называть сейчас кого-либо не хотелось бы.
- А как вы относитесь к творчеству вашего коллеги по сатире Нодару Думбадзе?
- Думбадзе был талантливейшим человеком, он создал много хорошего. Его нет в живых, и, может быть, поздно об этом говорить. В последние годы жизни он слишком загрузил себя многими общественными занятиями, и это в известной мере отразилось на его творчестве не лучшим образом. Писатель все время на виду не должен быть, это очень опасно. Писатель должен аккумулировать жизненные впечатления в тишине. Уж потом со своим произведением он может выходить в свет: шуметь, выступать, защищаться и потом снова уходить куда-то в неизвестность. И мне кажется, замечательный юмористический дар Думбадзе делался несколько поверхностным именно из-за торопливости, бесконечной общественной работы.
- Фазиль Абдулович, как вы проводите свободное от литературы время?
- Ой, со временем так трудно. Когда я жил на юге, я немного занимался рыбалкой, но здесь, в Москве, особого какого-то занятия нет. Иногда смотрю футбол, но почти не болею. Если болею, то за тбилисское «Динамо». Я думаю, самое приятное занятие – это когда есть время отдаваться свободным размышлениям.
- И последний вопрос: считаете ли вы себя счастливым человеком?
- На этот вопрос мне очень трудно ответить. Бывают, конечно, моменты, когда я считаю себя счастливым: вижу смеющегося ребенка, прекрасный пейзаж, все то, что именуется в жизни поэтическим. А считать себя счастливым очень сложно. Счастливейший человек в истории Гете говорил, что если собрать все счастливые минуты его жизни, то будет два или три дня.
