Максим Кранс, политический обозреватель РИА Новости.
События, произошедшие в Москве полтора десятилетия назад, 3-4 октября 1993 года, их участниками и свидетелями оцениваются противоположно, что естественно. Не сходятся в своих мнениях и историки. И это понятно – слишком мало по историческим меркам прошло с тех пор времени. Но вот что поразительно: подавляющее большинство народа словно вообще вычеркнуло из памяти те дни.
Результаты исследования, опубликованные в четверг Левада-центром, по мнению его авторов, говорят о том, что наше «население в целом смутно себе представляет то, что происходило в октябре 1993 года». 60% опрошенных ничего толком не смогли сказать по сути вопроса. Наверное, подобную «забывчивость» можно объяснить защитной реакцией человеческой памяти, которая рано или поздно стирает воспоминания о чём-то страшном или постыдном. А именно таким – страшным и постыдным – и был тот «чёрный октябрь».
И всё-таки я уверен: об этом историческом эпизоде вспоминать надо, ибо он позволяет многое понять и в истории России сегодняшней.
Итак, что же, собственно, тогда было? Было жёсткое противостояние Ельцина и Совета народных депутатов, была попытка импичмента президента, был Указ №1400 «О поэтапной конституционной реформе», распускающий мятежный парламент, было признание Конституционным судом этого указа незаконным, были погромы на московских улицах, устроенные анпиловцами и баркашовцами (многим ли хоть что-то сейчас говорят эти фамилии?). А потом неудавшийся штурм Останкинского телецентра, чёрные дымящиеся окна Белого дома, трупы расстрелянных на краснопресненском стадионе…
1993 год стал годом тяжёлых потрясений, годом великого политического перелома. Именно тогда, по сути, был задушен в колыбели новорожденный парламентаризм и появилась та самая президентская вертикаль власти, которую год от года крепила администрация Ельцина, а окончательно закрепил его преемник Путин.
Однако в отличие от августа 1991-го события октября 1993-го, несмотря на весь их трагизм и многочисленные жертвы, носили характер не революции, а скорее верхушечной борьбы – за власть и оставшуюся собственность. Об этом одним из первых написал, подводя итоги того кризисного года, Юрий Левада. Он подметил тогда решающее изменение, которое произошло в общественном сознании – формирование защитного механизма массовой политической апатии. Эта самая апатия оградила значительную часть населения от околовластных страстей, позволила избежать гражданской войны и содействовала «социальному и даже физическому выживанию народа в условиях потрясений в верхах».
Подобное безразличие стало результатом крушения иллюзий. В годы перестроечной эйфории, а затем первых демократических и рыночных преобразований многие были уверены, что позитивные последствия перемен дадут о себе знать уже через год-другой. Как свидетельствовали социологические опросы, 80% россиян верили, что реформы всё изменят к лучшему, а потому подавляющее большинство людей в том самом 93-м еще склонялись к выводу: «Жить трудно, но можно терпеть». После октября все эти романтические, мало подкреплённые суровой действительностью надежды рухнули.
Было, конечно, и разочарование в «демократических» вожаках, возникшее сомнение в их непогрешимости, кризис доверия. Типичный воспитанник авторитарной эпохи, человек, так до конца и не освободившийся от обкомовского образа мышления, Борис Ельцин хотя и превратился в антикоммуниста, но истинным демократом не стал. То же можно было бы сказать и о его главных соратниках–оппонентах – бравом генерале Александре Руцком и профессоре «Плехановки» Руслане Хасбулатове. Потому и принимаемые ими решения отличались такой убийственной непоследовательностью, шараханием из крайности в крайность и совершенно наплевательским отношением к народу.
В своей книге, написанной в те годы, известный французский политолог Ги Сорман отмечал: «Либеральная революция… предполагает существование либералов для её реализации, настоящих либералов, а не болтунов, только и способных развесить потёмкинские декорации с начертанными на них словами «рыночная экономика».
А вот таких людей, которые бы искренно и последовательно отстаивали свои идеалы, среди российских лидеров не оказалось. Гайдара и его команду из правительства убрали, и проведение реформ отдали на откуп «черномырдиным».
Да и Конституция, которая должна была увековечить «демократические завоевания», закрепила лишь власть царя Бориса, а обещанные ею права и свободы оказались не более чем той самой «потёмкинской декорацией». Поэтому Ельцину, чтобы сохранить за собой власть, позже понадобилась и «маленькая победоносная война» в Чечне, и набитые долларами коробки из-под ксерокса, и «семибанкирщина».
Для большинства же россиян, которые фактически и не жили в условиях подлинной свободы, не знают на собственном опыте, что такое демократия, эти понятия так и остались «сладкими словами», неизведанным и непережитым состоянием.
Начиная с «чёрного октября», политическая активность граждан страны, возродившаяся было в перестроечные времена, резко пошла на убыль. И вот итоги: в настоящее время, по данным ВЦИОМ, 60% россиян вообще не интересуются политикой, а среди молодежи таковых ещё больше – 68%. Истинную причину такого отношения наши соотечественники назвали в ходе другого опроса, организованного Левада-центром совместно с Центром ЕС–Россия. 94% из них заявили: то, что сегодня происходит в России, ни в коей мере от них «лично не зависит» или «зависит в крайне малой степени».
Народ, как и раньше, в долгие века холопства, безмолвствует. Править таковым, конечно, спокойно и удобно, но стоит ли верить в лояльность этого «молчаливого большинства»?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
