Илья Крамник, военный обозреватель РИА Новости.
В списке черных дат России 22 июня 1941 года останется вечным лидером. Символом абсолютной трагедии, страшнее которой могло бы быть только поражение с последующей капитуляцией и исчезновением страны. Значение 22 июня, однако, не ограничивается просто «датой начала Великой Отечественной войны», или, как пишут некоторые историки из ревизионистов, «датой открытия боевых действий на восточном фронте Второй Мировой». Вокруг 22 июня велись, и продолжают вестись споры - было ли нападение внезапным? Насколько оно было внезапным? Кто виноват в проигрыше приграничного сражения и что можно было сделать, чтобы избежать разгрома? Попробуем и мы хотя бы отчасти разобраться в этих вопросах.
Начнем с внезапности нападения. Реакция советского руководства на «предупреждения о скором германском нападении» является одним из основных поводов для критики со стороны современных историков и любителей военной истории. При этом многие упускают, что 22 июня было всего лишь одной из многих возможных дат, сообщавшихся разведкой. До этого времени нападение немцев - только по сообщениям одного Рихарда Зорге - могло состояться в апреле, начале мая, второй половине мая, первой половине июня. При том, что Зорге был отнюдь не единственным советским разведчиком, и том, что названные даты одна за другой спокойно проходили, ни Сталин, ни руководство генштаба, ни кто либо еще к 20 июня не мог быть уверенным, что очередная дата не окажется пустышкой.
В то же время, конечно, стратегической внезапностью нападение не стало - имея в общих чертах представление о плане «Барбаросса» и наблюдая сосредоточение немецких войск, советское руководство прекрасно представляло себе, что война - дело времени, и пыталось предпринять соответствующие меры для подготовки. Однако, общее опережение в развертывании и преимущество в транспортных возможностях - немцы могли подавать с запада к линии соприкосновения в 1,5-2 раза больше железнодорожных составов, чем СССР - с востока, привело к тому, что накопление сил вермахта велось опережающими темпами по сравнению с РККА.
Однако, сроки нападения оставались неизвестными советскому руководству, а держать всю армию в постоянной готовности к нападению, независимо от его срока, было бы просто невозможно. В результате, то, что война действительно начнется 22 июня 1941 года, в Москве поняли лишь вечером 21-го. К сожалению, с учетом тогдашнего состояния военной связи, времени на то, чтобы поднять все войска западных округов и привести их в боевую готовность, уже не оставалось. Большей части этих войск пришлось просыпаться от грохота бомбежки и артобстрела.
Какую роль в своевременном оповещении войск и приведении их в готовность играет связь - можно понять хотя бы на примере флота - полностью радиофицированный РККФ по приказу из Москвы встретил нападение немецкой авиации на свои базы в боевой готовности, и в первый день войны практически не понес потерь.
Вторым фактором, вызывающим жаркие споры, является соотношение сил противников в приграничном сражении 1941 года. Многие, сравнивая силы сторон, пытаются сравнивать «валовую» численность армий, забывая, что отнюдь не все соединения с обеих сторон находились на фронте. Если же сравнивать те войска, которые вступили в бой, то немцы, с учетом сил своих союзников, сосредоточили в составе трех групп армий 181 дивизию, включая 19 танковых и 14 моторизованных, и 18 бригад (без учета сил, сосредоточенных в Финляндии и Норвегии). Всего в нападении было задействовано 5,5 миллионов человек, при поддержке 4171 танков и самоходок, 47260 орудий и минометов, 4950 боевых самолетов.
Советские войска в западных округах насчитывали 3,3 миллиона человек, свыше 10 тысяч танков, 60 тысяч орудий и минометов, около 11 тысяч боевых самолетов. Существенно уступая противнику в численности, советские войска, казалось бы, превосходили его в техническом оснащении. Однако все было не так просто. В силу известных проблем советской военной промышленности - продолжающаяся индустриализация, нехватка кадров, перестройка существующих заводов на выпуск техники нового поколения, сочетавшихся с нехваткой квалифицированных технических кадров и ремонтных мощностей в армии - процент исправных танков и самолетов был довольно низок, составляя, по имеющимся данным, не более 70%.
Исправная техника сама по себе не была гарантией успеха - недостаточное тыловое обеспечение и дефицит запчастей, вкупе с низкой надежностью и недостаточной освоенностью экипажами новых боевых машин - таких, как КВ и Т-34, которые на тот момент еще страдали массой «детских болезней» - приводили к тому, что советские танковые соединения несли очень большие небоевые потери, прежде всего в ходе длительных маршей, которые пришлось совершать мехкорпусам западных округов в первые дни войны.
То же самое касалось авиации - толком неосвоенные и недостаточно надежные в своих первых сериях «Яки» и «ЛаГГи», вдобавок весьма немногочисленные, не могли использоваться в полной мере, а более-менее освоенных «МиГов» так же было явно недостаточно. Кроме того, как выяснилось вскоре, на малых и средних высотах они проигрывали основным немецким истребителям. Самолеты же более старых моделей также страдали от нехватки запчастей и поломок в связи с переводом промышленности на изготовление новых машин, а их характеристики практически исключали успешное противостояние Люфтваффе в борьбе за господство в воздухе.
В артиллерии, с исправностью которой все было более-менее в порядке, неприятность заключалась в другом: острый дефицит мехтяги приводил к резкому снижению мобильности артиллерийских частей и подразделений, большая часть которых, передвигаясь с помощью лошадей или мобилизованных колхозных тракторов, была вынуждена перемещаться со скоростью пешехода.
Все перечисленное, в сочетании с не самым удачным размещением войск западных советских округов, позволило немцам в полной мере реализовать превосходство в численности на 2,2 миллиона человек, и завладеть инициативой в сражении.
Определить конкретного виновника проигрыша в приграничном сражении, скорее всего, невозможно. Свою долю вины несет военное руководство, точно так же как и политическое - первое - за явно неудачное размещение главных сил западных округов, второе - за неверный выбор пути развития армии, приведший к несбалансированности соединений и их быстрому развалу в боевой обстановке.
Однако, основную «вину» за поражение красной армии в первых боях ВОВ несет, все же, противник. Располагая квалифицированным и дисциплинированным личным составом, надежной и достаточно хорошей техникой, штабами с опытом реального управления войсками в бою - немцы рассчитывали и на большее. Нужно сказать большое спасибо нашим дедам за то, что они сделали эти расчеты ничтожными.
Внезапность нападения и успех немцев в приграничном сражении оказали значительное влияние на последующий ход боевых действий. Кадровым частям Красной армии пришлось отступать под ударами врага, попадая в «котлы» и «клещи» прорываться из окружения, постоянно уменьшаясь в численности. Завладев стратегической инициативой с первого дня, Вермахт не отдавал ее, постоянно наращивая силу ударов в строгом соответствии с принципами блицкрига, предусматривающими разгром противника до того, как он успеет воспользоваться всеми своими резервами.
Тем не менее, немцы не добились того успеха, на который они рассчитывали. Уже в июле 1941 года стало ясно, что одновременное продолжение наступления на всех фронтах невозможно, и нужно выбирать важнейшее направление. Выход на «линию А-А» (Архангельск-Астрахань), что было главной целью «Барбароссы», так и остался недостижимой мечтой. Вермахту не удался ни разгром РККА - Советский Союз сумел восстановить армию после поражений первых месяцев, ни уничтожение промышленного потенциала СССР - большая часть промышленности западных областей была эвакуирована, а заводы Поволжья и Урала остались вне досягаемости. Впереди у немцев было много успехов - киевский и вяземский котлы, прорыв к Москве, наступление на юге в 1942 году, но блицкриг был обречен.
Ценой больших потерь остановив противника, Советский Союз навязал ему затяжную войну, войну экономических потенциалов. В этой войне, особенно с учетом все возрастающей мощи антигитлеровской коалиции, уже примеряющей на себя звонкую аббревиатуру UN, у Германии не было шансов.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
