Чингиз Айтматов - строки жизни

Андрей Золотов, профессор, заслуженный деятель искусств, специально для РИА Новости.

"Люди ищут судьбу, а судьба людей... И катится жизнь по тому кругу...".  Ч.Айтматов, "Плаха".

"И вращалась Земля на пути своем неизменном, и приближался тот час... ". Ч.Айтматов, "Тавро  Кассандры"

Строки Айтматова - музыка. Их надо расслышать. Их звучащие волны несут в себе тайну любви и божественную тревогу. Тайну той любви, что препоручает людей друг другу и человека Богу в испытаниях жизни на грешной земле под голубыми небесами - взыскующе-спасительным взглядом Создателя.

Ту божественную тревогу несут в себе строки Айтматова, что изначально свойственна подлинному искусству, озаренному духовным поиском смысла личного и всеобщего суще­ствования, сознанием вины и ответственности искусства перед жизнью и жизни перед искусством, их не механического - органического воссоединения в единстве личности, творящей, воспринимающей, сочувствующей.

Строки Айтматова чудодейственно сопрягают снизошедшую с высот Поэзии божественную тревогу и высокую тайну любви, вознесенную народным сознанием из глубины народной жизни к высотам национального и, стало быть, мирового духа, являя образы реальных людей в их столкновении с неумолимостью бытия. Образы реальных людей, угадывающих в самих себе людей «не от мира сего».

Строки Айтматова, как проявило их время, - не просто исключительный авторский литературный «продукт» (хотя это неоспоримо). Им суждено совсем иное: мы воспринимаем их как строки, рожденные самою жизнью. Жизнь внушила их писателю, чей уникальный дар - воспринимать из ее космоса духовную энергию и самому творить энергию художественную - открывает ему сердца человеческие поистине повсюду в мире.

Для родной киргизской литературы Чингиз Айтматов - классик, равновеликий разве что творцам народного эпоса «Манас» и тем талантливейшим народным певцам, что с недостижимой проникновенностью, величавой простотой и достоинством поют символически многозначные стихи из «Манаса».

Однако киргизский писатель Айтматов стал еще и русским писателем, и частью художественного сознания народов исторического Советского Союза, и явлением мировой литературы.

О ранней повести Айтматова «Джамиля», опубликованной в 1958 году в журнале «Новый мир», восторженно отозвался выдающийся французский писатель Луи Арагон. В предисловии ко французскому изданию он писал: «Прежде чем сказать все, что я думаю о «Джамиле», я должен отметить, что считаю это произведение самой прекрасной в мире историей о любви... Здесь, в этом горделивом Париже, Париже Вийона, Гюго и Бодлера, в Париже королей и революций, Париже - вечном городе искусства, где каждый камень связан с легендой или историей, в городе влюбленных... в этом Париже, ко­торый все видел, все читал, все испытал, я прочитал «Джами-лю» - не «Вертера» и «Беренку», не «Антония и Клеопатру» и не «Сентиментальное воспитание»... И образы Ромео и Джульетты, Паоло и Франчески, Эрнани и Доньи Соль померкли... ибо я встретился с Данияром и Джамилей, которые перенесли меня в третий год войны, в августовскую ночь 1943 года, куда-то в Куркурейскую долину, к мажарам с зерном и мальчугану Сеиту, рассказывающему их историю...

У каждого человека лишь одна жизнь. Чингиз Айтматов ее лишь начинает. Но кажется, что он вобрал в свое сердце, познал разумом огромный опыт всего человечества. Ибо этот молодой человек говорит о любви так, как никто другой. О, Мюссе, можешь пожалеть, мой друг, об этой августовской ночи на далекой киргизской земле! И можешь ревновать того, кто в тридцать лет может сказать, что не потерял ни силу, ни жизнь!..»

Из написанного и сказанного об Айтматове крупнейшими авторитетами отечественной и зарубежной культуры можно составить целый том. Среди авторов этого тома были бы и Габриель Гарсиа Маркес, и Умберто Эко, и Артур Миллер, Фридрих Дюрренматт, Питер Устинов, японский мыслитель Дайсаку Икеда, классик современной казахской литературы Мухтар Ауэзов, и великие композиторы XX века Дмитрий Шостакович и Георгий Свиридов, классик со­временной русской литературы Валентин Распутин.

Хорошо помню свои разговоры об Айтматове с Виктором Петровичем Астафьевым. Знаю и о том добром внимании, с каким относится к творчеству Айтматова Александр Солже­ницын. Айтматов, наряду с Виктором Астафьевым, был любимейшим современным писателем великого русского дирижера Евгения Александровича Мравинского, который знал толк в литературе, близко общался с Михаилом Пришвиным и сам прекрасно владел русским словом.

Книги Айтматова (изданный в свое время «Молодой гвардией» трехтомник) я видел и в строго отобранной, небольшой домашней библиотеке Святослава Рихтера и Нины Дорлиак...

Айтматов - не цеховое явление. Став профессиональным писателем, он так и не стал частью профессиональной среды. Он ощущает свою зависимость от своей совести, от тенденций мирового развития, от реальной жизни народа в Киргизии и России, от которой себя ни на секунду не отделяет. Но он не зависит от состояния умов литературной среды, в которой и сегодня чувствует себя не слишком уютно. Зато среди простых читателей в разных концах мира Айтматову всегда дышится легко. Недаром его сочинения изданы на ста пятидесяти четырех языках, в том числе языках малочисленных народов.

Писатель из далекой Киргизии, Айтматов воспринимается сегодняшним культурным миром в ряду классиков современной литературы. При этом всем ясно, как глубоко он связан с русской культурой, русским словом, русской литературой, русским читателем. Писатель в совершенстве владеет родным киргизским языком, но русский для него куда больше, чем «язык межнационального общения». Он для него - язык творчества, язык его книг, язык, на котором писатель Айтматов «дышит» в мировом культурном простран­стве, оставаясь самим собой и ощущая себя причастным к великой русской литературе, охраняющей и спасающей ду­шу во всех испытаниях художественного существования в непридуманной Действительности - «И в разъяренном океане, средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском Урагане, И в дуновении Чумы»...

Творчество Айтматова - это одновременно философская проза и стихийно-лирическое поэтическое повествование. Его новаторство заключается в редкостно естественном сопряжении глубоко народной природы воплощенных им человеческих характеров, глубинного ощущения надмирной Целостности живой природы и ее обитателей, и, наконец, интонационного авторского присутствия-участия, присутствия-сострадания в объективном одушевленном мире живых страстей и божественных установлений.

Айтматов предложил читающему миру оригинальную структуру осмысления современной действительности как надысторической целостности национальной художественной мифологии и" реально действующих нравственных, духовных установлений, закрепляющихся всякий раз заново в новой исторической повседневности и тесно соприкасающихся с новейшими социальными и общественно-государ­ственными, политическими, религиозными условностями, сопровождающими и поддерживающими человека, который существует в одной действительности с Автором-писателем, размышляющим о мире «на будущее», таинственно подклю­ченном к «прошлому».

Айтматов часто предстает в своих произведениях как провидец. Он раньше, точнее и тоньше многих других в современной литературе разглядел опасные тенденции жизни современного человечества.

В заметке 1821 года «О вдохновении и восторге» Пушкин написал: «Спокойствие - необходимое условие прекрасного». Именно Спокойствия остро не достает сегодня в жизни и в литературе, если рассматривать ее как Высокое искусство. Чингиз Айтматов - источник Спокойствия, художественного равновесия и той настоящей правды о жизни и людях, что возвышает язык людей, язык литературы.

Чингиз Айтматов принадлежит к писателям толстовского типа, в которых, по слову Пруста, живет внутренний закон и которых отличают величие, спокойствие и поразительная зоркость. Можно назвать это проявлением божественного дара, еще точнее - божественной воли, которая через слово является нам в образе людей и событий, в образе времени. Автор как проводник высшей воли одновременно властен и не властен над своими героями. Он их увидел раньше, чем мы, но мы видим их не вслед за ним, а одновременно с ним, даже безотносительно к нему.

Сегодня, перечитывая хорошо знакомые айтматовские книги или впервые открывая их, мы испытываем объединяющее нас всех живое волнение, которое рождается подлин­ностью переживаний автора, ведь Айтматов никогда не ощущает себя выше события и не остается рядом с ним, он пребывает внутри него.

Проза Айтматова оригинальна, узнаваема, неповторима. Она будто бы непричастна «авторству». Автор рассказывает нам о событиях, людях, трагедии и радости жизни, о любви, что соединяет человека и человечество. И если герой Достоевского утверждает, что «красота спасет мир», то герои Айтматова будто говорят: «Мир спасет Любовь». И одно другому не противоречит, одно с другим связано глубинной связью...

В повести «Материнское поле» обозначено эпическое начало жизни - символический образ Поля, Голос матери. Земля как бы говорит человеческим голосом. Голос матери слышен из некой нереальности. Однако за всем этим стоит реальная и очень правдивая жизнь.

Когда-то Дмитрий Шостакович, горячо любивший Айтматова, высказал в беседе с писателем мысль о том, что новое время может родить художников не меньшего масштаба, чем Шекспир, важно только заключить весь мир в одном себе (у Айтматова есть этюд о Шостаковиче - «Весь мир в одном себе»). Но способен ли художник вместить весь мир, разве душа его равна миру? Звучит, пожалуй, чересчур высокопарно и даже высокомерно. Видно, смысл все-таки в чем-то другом. «Весь мир в одном себе» - означает сочувствие всему в мире, всем, кто встречается в пути, ибо каждый из живущих имеет собственное мировое значение.

С детства жизнь открыла Айтматову трагическое и лирическое в емком, романтически сильном восприятии. Она поразила его своей многозначностью. Явились вместе ощущения конца и начала, обозначились человеческая злоба и человеческая вечная доброта, несправедливость и высшая справедливость. Читатели, знакомые с биографией писате­ля, знают, что его отец, один из руководителей Киргизии той поры, в период жестоких репрессий эпохи «культа лич­ности», предчувствуя свою гибель, успел отправить семью из Москвы, где он учился в академии, в родную Киргизию, в горы, где они должны были затеряться и выжить. Чингиз Торекулович не раз рассказывал и писал о своей бабушке, подобно пушкинской Арине Родионовне рассказывавшей ему прекрасные сказки, разбудившей и почувствовавшей в нем поэтическую душу. В ранней юности, в 14 лет, грамотный и образованный подросток служил в сельсовете: собирал налоги и разносил извещения о павших на полях войны. Уже потом молодой зоотехник Айтматов приехал в Москву учиться на Высших литературных курсах. Здесь, в общежи­тии на Тверском бульваре он завершал свою «Джамилю»...

Айтматов удивительный писатель. Сила его не только в мощном эмоциональном токе, которым пронизаны все его произведения' Не только в глубокой проницательности и проницательности. Айтматов - настоящий мудрец, а художник и мудрец - не одно и тоже. Его творческая Фантазия открывает реальность. Реальность, которая по сути своей фантастична.

Айтматов - писатель от Бога. У Айтматова все естественно, органично. Он не просто мыслитель - он народный че­ловек, что бывает не со всяким художником. Как публичный оратор он, может быть, не такой уж сильный, найдутся посильнее, если исходить из формальных критериев. Но когда он начинает говорить своим чуть монотонным голосом, вы сразу начинаете чувствовать биение его сердца. Он по-настоящему добр, ибо искренен и талантлив. Я помню, как во время одного из «Иссык-кульских форумов» в Женеве, во время заключительной пресс-конференции во Дворце наций было объявлено, что Иосифу Бродскому присуждена Нобелевская премия. Айтматова обступили журналисты, и он сказал, что судьба Бродского необычна, и он искренне рад тому, как высоко отмечен труд и талант писателя из России. И хотя на сегодняшний день Бродского, возможно, лучше знают на Западе, чем на Родине, присуждение Нобелевской премии станет импульсом к новой жизни поэта в своем народе. Что-то непременно будет переосмыслено. Он говорил искренне, доброжелательно и серьезно - ему изначально свойственно ощущение серьезности жизни.

У Льва Толстого в дневниках есть запись, которая была особенно дорога композитору Валерию Гаврилину: «Вышел, посмотрел на закат и понял, что жизнь человеческая - это не шутка». Ощущение, что жизнь человеческая не шутка, очень характерно для Айтматова.

Стендаль говорил о Моцарте: «Моцарт не умел шутить с любовью». И Айтматов не умеет шутить с любовью. Для него это слишком серьезно. И коль серьезно, значит, смело. Потому у него такая смелая Джамиля, потому такая неожи­данная история разворачивается в «Первом учителе», когда акт насилия вдруг рождает состояние очищения.

У Айтматова исключительно развито чувство, которое Бахтин определил как чувство «вины и ответственности». У него интуитивно глубокое ощущение того, что происходит в мире с людьми. Отсюда такие безысходно трагические финалы его сочинений. Герой «И дольше века длится день» погибает, герой «Плахи», совершая свой акт отмщения (Бос­тон), повергает и себя в гибельную бездну отчаяния: никто не знает, придет ли он сдаваться властям, или покончит с собой, отпустив коня и вглядываясь с высоты в летящие воды Иссык-Куля, что зовут его, как мальчика из «Белого па­рохода». Герой романа «Тавро Кассандры» космический монах Филофей обрекает себя на погибель в космосе, ибо сознает свою вину перед людьми.

Соединение вины и ответственности и у самого Айтматова и его героев вполне органично. Писатель чувствует себя виноватым в том, в чем он совершенно не виноват. Он сознает вину людей, вину искусства перед жизнью. Будучи художником, он понимает, что искусство не может переделать мир, оно пытается только его украсить, смягчить его восприятие. Но и жизнь виновата перед искусством, потому как она не в состоянии обеспечить условия для его органического развития.

Айтматов человек исключительных качеств. Уже много лет я счастлив близко общаться с ним и могу сказать, что это человек покоряющей интуиции и человеческой теплоты. За ты­сячи километров он может почувствовать ваше настроение, состояние души. Он словно подключен если не к каждому из нас, то к близким людям, и через них ко многим, многим другим. Он доверчив, пытлив, умеет собирать опыт разных людей и, концентрируя его, присовокуплять к своему опыту.

Чингиз Айтматов - по-настоящему честный художник. Он не думает о значении своего творчества. Он думает только о том, чтобы продолжить разговор с людьми и не наговорить им пустых слов. Он все время пишет новое и откладывает, и на­чинает нечто другое. Если бы это был просто профессиональный беллетрист, он писал бы одно сочинение за другим. Но Айтматов - художник, который должен выносить свой замы­сел, поверить, что его новое кому-то нужно. Иногда ему кажется, что другим не интересно то, что дорого ему. Со строгим вниманием наблюдает он современный литературный процесс. Не все ему в нем близко. Но он пристально всматривается в него, стараясь не изменить самому себе. Его чувство ответственности перед самим собой чрезвычайно велико.

Творчество Айтматова вдохновлено идеями и образами XX века, и оно вдохновляет людей разных культур. Одним из лучших театральных спектаклей для меня остается инсценировка по роману «И дольше века длится день» литовского ре­жиссера Эймунтаса Некрошюса. Айтматов - соавтор пьес «Восхождение на Фудзияму» и «Размышления о Сократе». По произведениям Айтматова написаны музыкальные сочинения, поставлены балеты, снято множество фильмов. Он внес большой вклад в развитие национального кинематографа, несколько лет возглавлял Союз кинематографистов Киргизии.

Но главное в его творчестве - напоенность поэзией. Он наблюдает реалистическую жизнь и осмысляет ее душой. А душа эта - поистине душа поэта, в которой все пронизывает и объединяет лирическая стихия. Думаю, именно поэтическая сущность Айтматова - ключ к его интуиции и ее источник. Он в высшей степени тактичен в отношениях с людьми, он их любит. И пробуждает у читателя ответную любовь.

Каждый великий художник, в сущности, всю жизнь пишет одно сочинение, говорит об одном и том же, не задумываясь о материальных благах и рыночной конъюнктуре.

В Айтматове есть ощущение живого процесса жизни и ее проблем. Поэтому не случайно этот Поэт оказался столь актуальным писателем. Он первым ощутил болевую область кровоточащих проблем жизни. Дезертир с фронта Великой Отечественной и отношение к нему близких людей в повести «Лицом к лицу» - тема, развитая в дальнейшем другими писателями, и прежде всего Валентином Распутиным. Айтматов резко и смело заговорил о вырождении личности у людей, пользовавшихся данной им властью для собственной выгоды. Он одним из первых почувствовал всю гибельность стихии наркомании, ощутил великую роль религии в современной жизни. Не случайно известный проповедник протоиерей Александр Мень высоко ценил Айтматова и в своих лекциях о мировой культуре подробно разбирал «Плаху», весьма убедительно сопоставляя Айтматова, с одной стороны, с Михаилом Булгаковым, а с другой - с Томасом Манном.

Айтматов мыслит сущностно, он обладает способностью наполнить новым могучим содержанием поэтический образ. Так, строку из стихотворения Бориса Пастернака («И дольше века длится день») Айтматов наполнил таким могучим вселенским содержанием, что она дала имя роману. Сколько поэзии и величия в его простых словах о поездах, идущих с Востока на Запад и с Запада на Восток! Они звучат, как музыка. Мы словно ощущаем ход времени, как в свиридовской музыке к фильму «Время, вперед!», где есть ощущение и страха быстротечности жизни, и радости неостановимого движения.

Новые поколения читателей смогут заново прочесть произведения писателя разных лет. Книги Айтматова выражают неумолимость бытия, но одновременно они проникнуты ощущением нашей причастнос­ти к Бытию, а не просто к каждому прожитому дню. Потому айтматовская неумолимость бытия и трагична, и прекрасна.

Творчество Айтматова тесно сопрягается, на мой взгляд, с творчеством великого русского писателя Андрея Платонова. И там, и здесь особый язык. Язык, сложившийся по поэтическим законам, не вычитанным из книг по стиховедению но идущим от строя души.

Потрясение от айтматовских книг происходит не от того, что он хочет нас напугать, погрузить в море страха и безысходности но от того, что он сильно чувствует, и также силь­но уповает на то, что человек достоин лучшей участи. Вопрос Петра Ильича Чайковского самому себе в одной из его дневниковых записей: «Так ли я живу? Справедливо ли поступаю» - владеет душой писателя и его героев.

И мы тоже ждем от Айтматова продолжения жизни его героев и нового рассказа о нашей жизни. Мы верим, что он о нас узнает что-то такое, чего мы сами не знаем. А перечитывание того, что он уже сделал, позволяет нам еще раз осознать, увидеть себя в самом неожиданном материале, не просто в зеркале, где мы узнаем свои черты, а в каком-то отражении на небесном своде, где каждому есть место, где все отличны друг от друга, и все друг на друга похожи.

Это ощущение единения людей не по принципу места проживания, европейства, азиатства или евразийства, а по одному-единственному критерию: «человек - не человек».

Айтматов утверждает право человека на жизнь, духовную свободу, но и его великую ответственность за жизнь на зем­ле, за жизнь своего народа и других народов в не меньшей степени.

Незабываем скрип снега под ногами женщины, что в романе «Тавро Кассандры» тайно оставляет своего младенца, рожденного в войну от пришельца-завоевателя, на крыльце чужого дома. - И герой этот, Андрей Крыльцов (найденный на крыльце), становится человеком невероятного ума, но при этом на какое-то время теряет свой внутренний человеческий облик, и обретает  уже ценою собственной жизни. Мысль, высказанная в романе, неожиданна - свобода умирать, свобода не жить, свобода выбора между жизнью и смертью.

Если Чайковский или, к примеру Шостакович оставил и нам неотразимые художественные свидетельства страха перед смертью и жалости к людям, то другие художники, такие, как Мусоргский, Свиридов, воспринимали тему крушения жизни в совершенно ином, эпическом плане. Мусоргский не знал страха смерти. Самосожжение в финале «Хованщины» - это возвышение через смерть, возвращение к небесной жизни в другой ипостаси. Почему соплеменники отказались от Христа и требовали от Пилата: «Распни его»? Они ожидали,  что  Христос  непременно должен  изменить  их жизнь на Земле. Они не понимали, что он свидетельствовал им об иной жизни, о жизни на Небе. Но пока они живут на Земле, они должны охранять в себе то, что способно открыть им небесную жизнь, царство небесное. Книги Чингиза Айтматова сферой своей повергают душу человека в то состоя­ние, в котором он способен думать о жизни в мире ином.

Симптоматическая черта творчества Айтматова как уже сложившегося целостного явления в литературе XX столетия состоит в том, что его проза предполагает существование не конкретного читателя, а образа читателя, конгениального и адекватного образам автора и его героев.

В прозе Айтматова есть определенное магическое начало, которое улавливается не столько из слов, сколько из музыки слова, из интонации, из выстраданного (страдание - это, по сути, звук) отношения автора к своему придуманному герою, который становится для него реальным человеком, хотя и может нести в себе черты идеи, даже обретать облик идеи.

У Айтматова есть эта способность - идее придать портрет, облик, живые черты, от чего идея не перестает быть идеей. Но идея эта выстрадана живым человеком и извлечена из человеческих взаимоотношений, из наблюдений человека-писателя за другими людьми, из наблюдений человека очень доброго и способного ощутить ход вещей в современном мире как нечто неумолимое, но при этом сотканное из плоти и крови и душевных мук, из живых переживаний. Идеи Айтматова - это идеи, которые рождаются в душах живых людей и движутся живыми людьми, с ними же умирая.

В его книгах мысль - боль, а не пространство, в котором можно смоделировать и проявить ту или иную художествен­ную, литературную, структурную или даже философскую тенденцию, дать волю не фантазии, а разгулу мастерства, «полистилистики», «монохромности» или какой-либо иной «игры».

Настоящих писателей, которые суть писатели изначальные, от Бога, в отличие от ставших писателями от «культурности», от владеющих пером и языком внутренне беззастенчивых в обращении со словом, временем и сознанием читателя людей - можно было бы разделить на реалистов в самом высоком смысле этого слова и тех, кто привержен условному, «знаковому» письму. Айтматов не может быть отнесен ни к тем, ни к другим.

Он Поэт, и в этом его сила и главная отличительная особенность. Но его поэтическая сущность, его поэтика связаны не только и не столько с процессом сочинения, с процессом художественного самовыявления, сколько с момен­том наблюдения за жизнью, участия в жизни, с отношением к людям и проблемам, которые люди пытаются решить, но которые изначально неразрешимы.

Я полагаю, что Айтматов - один из самых трагических современных писателей, ибо все, о чем он говорит, он «вы­водит» из житейской ситуации в ситуацию рока, ситуацию, по сути, космическую, даже когда дело с космосом не связано. С высоты человеческого космоса он видит мировой космос, как в романе «Тавро Кассандры», где авторский космос и космос как среда обитания героя соединились, слились и поглотили друг друга.

Есть в прозе Айтматова оглушительно трагическая и щемящая интонация. В страдании и сострадании она может соединить все доступные авторскому и читательскому созна­нию миры в нечто единое и целостное - в цельное ощущение мира как средоточия экспериментального безумия, веками выработанных норм человеческой и религиозной мо­рали и неумолимой стихии, именуемой «свобода».

В романе Айтматова «Тавро Кассандры» свобода уже не только обнажила грудь, как на полотне Делакруа. Она не только победила на баррикадах. Она победила и тех, кто победил, держа Ее в своих руках, как знамя. Свобода раскрепостила человека, раскрепостила героя романа - ученого Андрея Крыльиова. Она дала ему возможность почувствовать себя гением, сотворить нечто гениально ужасное. И оставила возможность освободиться от самой себя, уйти в космос, внутренний и буквальный, совершить уникальное самопострижение в монахи, обрести дар прозрения человеческой преджизни, жизни от зарождения до рождения, познать и объявить миру о фантастической способности еще не родившегося человека распорядиться собой, решая, хочет ли он жить в нынешнем мире (фантазия «Из ересей XX века», как явствует из подзаголовка романа).

Этот приговор жизни из уст еще не родившегося челове­ка принуждает айтматовского героя обратить к миру слово-напутствие и слово-прощание, мольбу об искуплении собственной земной вины. Так он обретает право уйти в небытие, остаться в космосе вне космического корабля, стать ничем, сохранив для людей свободу существования в жизни и смерти, свободу от гнета цивилизаций, от безликой участи «иксродов».

После романа «И дольше века длится день» в язык, в обиход и в наше сознание вошло айтматовское слово-понятие «манкурт». В новом романе - «Тавро Кассандры» - Айтматов оперирует еще одним новым словом-понятием «иксрод». Это человек, который получает жизнь от неизвестного отца и неизвестной матери и вынашивается, рождается на свет неизвестной женщиной.

Наверное, все-таки дело не в тайне «генетического со знания», но во внутреннем устройстве человека, пусть и родившегося от вполне реальных родителей. Его внутренний мир может быть столь же загадочным, и под влиянием мощных внешних сил может преодолеть зависимость и от жизни отца, и от жизни матери. Слишком велики и сильны влияния на всякого нового человека в этом то ли пышно расцветающем, то ли пышно угасающем мире...

«Слово как слепок вечности» - есть такая строка у Айтматова.

Слово его будто доносится к нам издалека, из Мира вечных истин. Но, может быть, это сам сегодняшний день взыскует к истинам вечности, и они говорят сегодня с людьми его - Чингиза Айтматова - дивным, негромким, сотрясающим совестливую память голосом, мудро внушающим доверие к людям и веру в естественную божественность хода будущей жизни.

Книги Айтматова и всю его писательскую, общественную и государственную жизнь органически сопрягает его природная народность, чисто народная признанность служению людям. Его голос можно расслышат сердцем. А сердце человеческое в высокие минуты жизни обращено к Богу. И об этом тоже свидетельствует творчество Чингиза Айтматова - писателя, состоявшегося в мировой литературе как явление художественное, но и духовное.

Строки Айтматова - музыка. Их надо расслышать. Их звучащие волны несут в себе тайну любви и божественную тревогу...