Руководители европейских стран, собравшиеся 13 марта в Брюсселе, дали "зеленый свет" Средиземноморскому союзу. Николя Саркози смог заявить, что Барселонский процесс трансформируется в Средиземноморский союз. Это предложение, изначально выдвинутое Францией, уже претерпело ряд изменений, но продолжает вызывать споры. Александра Каменская побеседовала на эту тему с Дороте Шмид (Dorothée Schmid), специалистом по средиземноморскому региону и Среднему Востоку во Французском институте международных отношений (IFRI), экспертом в области европейской политики на Среднем Востоке.
- Изначальная идея создания Средиземноморского союза, выдвинутая Николя Саркози, претерпела существенные изменения, прежде чем была принята странами Евросоюза. Не могли бы Вы вкратце напомнить историю этого проекта?
- На самом деле, изначальный проект никогда не имел четкой формулировки. Впервые о нем упомянул Николя Саркози в своей речи в феврале 2007 года. Идея была в том, чтобы создать Средиземноморский союз по образцу Европейского союза с целью поддержки сотрудничества в функциональных областях, что впоследствии способствовало бы политическому сближению. На сегодняшний день охрана окружающей среды по-прежнему остается одним из основных объединяющих факторов, но при этом менее вероятно, что, к примеру, проблемы безопасности и иммиграции будут включены в окончательный проект. Французы постепенно стали замечать, что действительно существовала европейско-средиземноморская сфера сотрудничества, которая до сих пор задвигалась французским руководством на второй план; и понимать, что хотя это сотрудничество было "неудобным", им все же придется заниматься. После своего избрания на пост президента Николя Саркози сразу же вернулся к этой идее. В сентябре был назначен специальный представитель, который должен был придать этому проекту конкретное содержание. За этим последовал непрерывный процесс корректирования, то есть на самом деле четкого и ясного французского проекта никогда не существовало.
Очень быстро этот проект столкнулся с сильным сопротивлением со стороны Испании, для которой политика в средиземноморском регионе представляет жизненно важный интерес, а также Германии, которая беспокоилась, как французский проект сможет вписаться в политику, проводимую Европейским союзом. Немцы дали понять, что невозможно одновременно входить в состав ЕС и Средиземноморского союза, поэтому идея создания отдельного политического союза была вскоре отвергнута. Разработчики сочли возможным снова запустить проекты сотрудничества, привлекая в них участников, отличных от тех, что задействованы в европейской политике. Но самое главное - французский проект выдвигает идею гибкого сотрудничества, при котором партнеры могут сами решать, участвовать ли им в том или ином проекте, то есть идея состоит в том, что участие в проекте будет добровольным. Эта формулировка не слишком точна, она не привносит ничего редикально нового по сравнению с тем, что предусматривал Барселонский процесс. Нелегко найти новую тематику работы в Средиземноморском регионе, потому что там все уже было сделано: уже существуют сферы работы вне рамок Барселонского процесса, есть формат работы "пять+ пять" и Средиземноморский форум, где работают дипломаты, существуют Барселонская конвенция и Синий план, относящиеся к охране окружающей среды, есть множество программ европейского регионального сотрудничества, посвященных культурному взаимодействию.
- Но все же Николя Саркози сделал его одним из основных проектов своего пятилетнего президентского срока. Какой реальный интерес представлял и представляет он для Франции?
- Я не знаю, останется ли он одним из основных проектов. Но что с самого начала представлялось ясным, так это сильнейший пропагандистский эффект, позволивший заявить о возвращении Франции в Средиземноморский регион. О том, что в конечном итоге именно Франция является главной действующей силой в Средиземноморье. Здесь даже нельзя говорить о политической инициативе, потому что если проанализировать предмет сотрудничества, о котором идет речь, то мы увидим, что в проекте было упомянуто все, кроме политических вопросов, демократизации и политической реформы. Идея в том, что Франция хочет быть страной-объединителем Средиземноморского региона. Под давлением европейских партнеров она поневоле отошла на второй план. Было два момента серьезной перестройки: Римский призыв в конце декабря, в котором испанцы, итальянцы и французы опубликовали совместный документ, довольно четко ограничивающий французские амбиции, указывая, в частности, что переговоры с кандидатами на вступление в ЕС не имеют ничего общего со Средиземноморским регионом (то есть что вопрос Турции должен рассматриваться отдельно), что речь идет о дополнительном формате европейской политики и что в конечном итоге европейская политика остается единственным структурирующим фактором в Средиземноморском регионе.
Затем был эпизод с Ангелой Меркель и объявлением о создании своеобразного партнерства Франции и Германии. Тогда мы увидели, что французы хотели созвать саммит с участием только стран средиземноморского бассейна, но что в итоге им навязали саммит, в котором будут участвовать все страны-члены Евросоюза. Пока не до конца ясно, как он пройдет. В конце концов, в проекте больше не осталось ничего такого, чем Франция могла бы заниматься автономно.
- Можно ли сказать, что этот проект в некоторой степени утратил интерес для Франции?
- В любом случае, начиная с декабря прошлого года, французы пытались сохранить лицо. Они хорошо понимали, что проект был очень неудачно запущен, но началось своего рода противостояние между президентом и его советниками с одной стороны и Министерством иностранных дел, которое скорее осуществляло взаимодействие с Евросоюзом, с другой. Явственно ощущалось, что внутри французской администрации существовали разногласия и что Министерство иностранных дел хорошо осознавало, что рано или поздно Франции придется умерить свои претензии и найти способ объявить об этом так, чтобы не создалось впечатления, что французов выставляют на посмешище.
- Можно ли сказать, что Франция и лично Николя Саркози потерпели поражение?
- Да, разумеется, с точки зрения аналитиков, я думаю, он потерпел поражение в этом вопросе. Но мне кажется, что та форма, в которой это было представлено, позволила сохранить лицо. К тому же саммит состоится в период французского председательства в ЕС, и, я полагаю, четыре или пять министерских встреч по поводу создания Средиземноморского союза состоятся в течение срока ее председательства. Их всегда можно будет представить как своего рода импульс, который Франция придает развитию средиземноморской политики. Однако ясно, что их содержание не будет ни слишком "французским", ни слишком новаторским.
- Сыграли ли личные амбиции Николя Саркози большую роль в том, что касается идеи этого проекта и желания его развивать?
- Я думаю, что поначалу проект был хорошо принят, поскольку во многом содержал в себе идею суверенитета. Этот проект мог бы сыграть большую роль в улучшении имиджа французской дипломатии, показать, что Франция снова может активно заявлять о себе в регионе, представляющем собой нашу естественную зону влияния. К тому же Средиземноморский регион в настоящий момент все-таки является весьма сложной зоной с политической точки зрения, и подобные амбиции в области внешней политики добавляли привлекательности предвыборной кампании Николя Саркози. Был здесь и внутренний аспект, состоявший в попытке привлечь избирателей - уроженцев средиземноморского побережья, представить президента в образе объединителя.
Средиземноморский регион - объединяющая тема, и этот элемент хорошо работал в течение двух или трех месяцев после избрания Саркози на пост президента. Теперь, когда его рейтинг падает, французы начинают понимать, что разные куски его речи не слишком согласуются между собой. Но, во всяком случае поначалу, во Франции этот проект очень мало критиковали, вся критика приходила извне.
Тем не менее у этого проекта есть одна заслуга, которую признают за ним все специалисты по Средиземноморскому региону: он снова заставил размышлять над судьбой этого региона, снова напомнил миру о проблемах Средиземноморья, о необходимости в срочном порядке решать эти проблемы, в частности, проблемы экономического порядка, такие как развитие, демография средиземноморской зоны, увеличение потока иммигрантов и т.д.
- В противоположность первоначальной идее, предложенной Францией, теперь этот союз открыт для 27 стран-членов ЕС, а не только для стран средиземноморского бассейна. Означает ли это, что Средиземноморский союз становится в большей степени инструментом европейской политики соседства, призванным возобновить Барселонский процесс, чем полноценным "политическим, экономическим и культурным" проектом?
- Возможно, это станет как раз европейской политикой соседства. Это большой парадокс, так как французы недолюбливают политику соседства, они с трудом понимают эту масштабную геополитическую идею, которую довольно хорошо восприняли немцы. Во Франции существует культура тех, кто интересуется Центральной и Восточной Европой, и культура тех, кто интересуется Средиземноморским регионом. Между ними никогда не удавалось найти точек соприкосновения. Жители Средиземноморья были недовольны политикой соседства, поскольку были убеждены, что в результате регион "окажется на обочине", то есть что на юг будет поступать меньше ресурсов, считали, что эта политика не соответствует нуждам южных регионов, так как она имеет в основном экономическое содержание (в смысле свободной торговли), а режим свободной торговли, как мы смогли констатировать, до сих пор плохо работал в регионе.
Политика соседства переживает некоторые трудности, застопорившись из-за реального противоречия: противоречия между двусторонним форматом отношений и стремлением сотрудничать с регионом в целом, которое очень сложно осуществить, поскольку этот регион весьма неоднороден. Инструменты взаимодействия рассчитаны исключительно на двустороннее сотрудничество, то есть речь идет о попытках выяснить, что более подходит каждой конкретной стране, а это ни в коей мере не способствует региональному единообразию. Вот почему со странами Центральной и Восточной Европы будут сотрудничать больше по энергетическим вопросам, по вопросам более стратегического порядка, тогда как в сотрудничестве с югом Средиземноморья стараются избегать политических вопросов, сосредотачиваясь на вопросах развития. Я бы сказала, что в Средиземноморском регионе Европа имеет дело с американцами, а в отношении политики соседства - с русскими. В каждом случае за этим стоит партнер или конкурент, и, обращаясь к ним, нужно постараться подобрать подходящие слова, а решения, которые в итоге принимаются в рамках политики соседства, неодинаковы для всех стран.
В Средиземноморском регионе на сегодняшний день есть две страны, более всх выигравшие от политики соседства, - это Марокко и Израиль. Марокко - потому что эта страна получает наибольшую часть бюджета, а Израиль - потому что это единственная страна, которая немного соответствует тому, что предлагает политика соседства; это единственная страна, на самом деле получающая выгоду от режима свободной торговли, от реального вхождения в европейско-средиземноморский общий рынок.
- Кстати об Израиле: думаете ли Вы, что Израиль и арабские страны смогут найти общий язык в рамках этого альянса?
- Не больше, чем в рамках Средиземноморского партнерства. Много говорилось о том, что идею Средиземноморского партнерства подрывает палестино-израильский конфликт. Это не совсем так, но в то же время это отчасти верно. Палестино-израильский конфликт в самом деле застопорил эту идею в ее политическом и стратегическом аспекте, и не совсем понятно, как Средиземноморский союз может помочь делу. Стратегические основы остались неизменными. За три года мы ни на йоту не продвинулись, и я не вижу, что еще может дать этот проект.
- Думаете ли Вы, что Турция в конце концов одобрит идею такого союза? Как обстоит дело с другими странами Южного Средиземноморья?
- На Барселонской встрече удалось собрать практически все страны Средиземноморья. Сегодня политическая конъюнктура не так блестяща, поскольку в настоящий момент французы больше не ведут переговоров с сирийцами, неизвестно, как пойдет дело с ливанцами. Турция, на мой взгляд, скорее заинтересована в участии в этом проекте, потому что она ищет точки соприкосновения с французской администрацией, с которой у нее есть много нерешенных вопросов. Поэтому она постарается получить взамен своего вступления в Средиземноморский союз смягчение позиции Франции. Добьются ли они того, чего хотят, - это еще вопрос. Я думаю, что их участие будет предметом торга до самого последнего момента, и до июня мы ничего не узнаем. Что касается Ливии, это единственная страна, которая сразу же с энтузиазмом приняла эту идею, поскольку проект оформился сразу после визита полковника Каддафи во Францию и восстановления франко-ливийских отношений. Поэтому речь идет о политическом партнерстве, хотя при этом и довольно искусственном.
Алжирцы были скорее против, но в итоге стали "немного "за"", марокканцы занимаются тем, что призывают посмотреть, что это привнесет нового, тунисцы сказали, что они поддерживают проект, но Тунис не является крупнейшим государством региона. Египтяне сказали скорее "да", но их об этом не очень-то и спрашивали. Все страны сейчас скорее выжидают. Они хорошо почувствовали, что есть проблемы с другими европейскими партнерами. С точки зрения марокканцев, принимая во внимание, что Марокко - страна, получающая большую часть европейского бюджета, выделяемого на сотрудничество с неевропейскими странами, нет смысла ссориться с другими европейскими партнерами или создавать проблемы Европейской комиссии. Значит, стране стоит подождать, пока Франция договорится со своими европейскими партнерами, чтобы сказать потом: вот, прекрасно, все договорились, мы согласны. Скажем так, проект далеко не гениален.
- Если говорить о западнобалканских странах Адриатического побережья, считаете ли Вы, что они тоже должны стать частью Средиземноморского союза?
- Эти страны всегда в той или иной степени были включены в рамки того формата, над которым работало Министерством иностранных дел Франции. На самом деле, есть несколько возможных форматов работы, но французская дипломатия всегда выступала за такой, который включал бы максимальное количество стран. В какой-то момент предусматривалось даже, что в проект будет включена, к примеру, Лига арабских государств, что Африканский союз будет исполнять роль наблюдателя. Но принять Лигу арабских государств как полноправного члена означало бы все же чересчур сильно выйти за рамки Средиземноморского региона. Что касается того, могут ли эти балканские страны занять свое место в Союзе, я думаю, что ответ - "да", поскольку они должны стать частью Европейского союза. Средиземноморский формат в любом случае шире, у него нет четкого географического определения; на самом деле, речь идет о политическом формате. Все зависит от политического назначения проекта. Если он предназначен для примирения Севера и Юга Средиземноморья, довольно логично, что в него включают большое количество стран.
- Как можно определить главные задачи нового Средиземноморского союза?
- Я думаю, что в рамках этого проекта будет создан секретариат упрощенного вида, который позволит в какой-то степени контролировать Барселонский процесс, а такого контроля до сих пор не было. Есть идея осуществлять сопредседательство в формате "Север-Юг Европы - Юг Средиземноморья", призванное дать странам южного Средиземноморья осознать свою ответственность, ведь до сих пор они все время жаловались, что с ними мало советуются. Это институциональные реформы, которые давно назрели. Затем было бы интересно постараться осуществить новые проекты сотрудничества, привлекающие участников, которые до сих пор мало где были задействованы, - например, деловые круги.
- О каком сотрудничестве может идти речь?
- Единственное, в чем можно быть уверенным - это в том, что будут разрабатываться вопросы, не вызывающие конфликтов. В Средиземноморском регионе таких вопросов немного. Это охрана окружающей среды, общественная безопасность, возможно, образование, но что касается образования и научных исследований, то здесь нет уверенности в том, что удастся достичь взаимопонимания из-за визовых вопросов. Да, и еще есть управление водными ресурсами.
- А энергетические вопросы?
- Я не уверена, что удастся выработать полноценный проект по поводу энергоресурсов. С одной стороны, есть энергетическая политика Европейского союза, с другой стороны, партнерство Средиземноморского региона, с третьей - планы, которые хотели бы осуществить французы. Все-таки довольно трудно собрать все это воедино, хотя бы с административной точки зрения. Можно будет подумать о приведении к единообразию энергетических сетей, например, в Средиземноморье, но я сомневаюсь, что удастся начать масштабную работу.
- То есть Вы говорите, что не стоит ожидать конкретных ответов раньше июня месяца. Но все же страны Евросоюза уже дали свое согласие. Означает ли согласие, данное в Брюсселе 27 членами ЕС, что эти страны будут искренне вовлечены в данный процесс? Как Вы оцениваете жизнеспособность нового союза?
- Я думаю, что его жизнеспособность та же, что и у Барселонского процесса. Если речь идет просто о смене вывески, это будет то же, что и раньше, только с несколькими институциональными изменениями. Но все-таки Франция немного утратила свое лидерство в этой инициативе. У Франции нет средств, чтобы в одиночку и для своих нужд создать Средиземноморский союз. С самого начала стало ясно, что ей понадобится финансирование со стороны Европейского союза. А Франция не может в одиночку распоряжаться европейским бюджетом.
- Не слишком ли много членов в этом новом союзе?
- Да, это то, в чем часто упрекают Барселонский процесс. И поэтому политика соседства перешла на двусторонний формат. Было бы интересно - впрочем, это была одна из первоначальных идей Николя Саркози - создать своего рода "облегченный саммит" стран-членов Союза, призванный определять основные пути развития и на котором обсуждались бы недостатки и успехи сотрудничества в Средиземноморском регионе. Это было бы почти идеально со стратегической точки зрения. Но французы не смогли реализовать эту идею, потому что Николя Саркози хотел создать такой саммит, в котором участвовали бы только страны Средиземноморского бассейна.
- Когда приблизительно можно будет судить о результатах, к которым привело создание этого союза?
- Я думаю, об этом мы можем судить уже сейчас, если взглянем на результаты Барселонского процесса. Если судить о нем как о французской дипломатической инициативе, то, с моей точки зрения, это был скорее провал, а если судить о нем как о новой европейской политике, то нужно будет подождать, что нового сможет предложить Еврокомиссия. Но что точно изменится, так это то, что французы снова будут интересоваться Средиземноморским регионом, а значит, возможно, у них появится больше новых идей. Но теперь давать идеи будут и испанцы, итальянцы, немцы и, возможно, даже британцы, которые до сих пор были не слишком задействованы в сотрудничестве в рамках Средиземноморского союза. Поэтому я думаю, что с результатами дело будет обстоять так же, как и с суждениями о Барселонском процессе: все довольны, что он существует, но не считают, что он чем-то особенно полезен. Но лучше, чтобы он был, так как он позволяет разговаривать друг с другом несмотря ни на что, этот проект все же предусматривает некую институционализацию, благодаря которой в итоге удается вести диалог, и формат диалога оказывается действенным. Этот проект не способствовал экономическому росту стран-участниц, не урегулировал ни одного конфликта, не смог улучшить сотрудничество между Севером и Югом по важнейшим политическим вопросам, но тем не менее он позволяет продолжать встречаться, а в моменты кризисов позволяет обсуждать эти кризисы, становясь в какой-то момент своего рода амортизатором.
- Можно ли сравнить Союз в его сегодняшнем виде с другими организациями регионального сотрудничества, например с НАФТА (Североамериканское соглашение о свободной торговле)?
- Было много комментариев по поводу сходства между средиземноморской зоной свободной торговли и НАФТА. Я думаю, что политика Средиземноморского союза имела целью стабилизировать ситуацию в Средиземноморском регионе. Все же это проект со стратегическим прицелом. Но в итоге у него осталось в основном экономическое содержание, потому что обсуждать стратегические вопросы было очень трудно. В Средиземноморском союзе в той форме, какой его представляют французы, всегда подчеркивается идея создания зоны мира. Но речь никогда не заходит о политических режимах, об уровне разоружения, об оружии массового поражения в Средиземноморском регионе и т.п. Идея состоит в том, чтобы создать зону мира средствами развития, путем культурного обмена. Мне кажется, что настоящая особенность Средиземноморского региона состоит в том, что это не "естественный" регион. Кроме моря, которое является географической данностью, больше нет никакой спонтанной динамики создания экономических региональных объединений. Есть страны Южного Средиземноморья, которые очень сильно зависят от Европы, но Европа может без них спокойно обойтись, здесь речь не идет о действительно важных для европейцев рынках. Не существует и динамики создания политических региональных союзов. Если сложить в одну корзину арабские страны, Израиль, Турцию, и теперь Балканы, из этого не может получиться никакого спонтанного общего политического проекта. Очень трудно заставить всех поверить, что мы все являемся частью общего политического проекта, в то время как мы ведем войну с терроризмом, представляющую собой другой крупный политический проект и по поводу которой наши точки зрения разнятся, - тогда как на юге Средиземноморья существуют крайне нестабильные политические режимы. Этот средиземноморский проект в одно и то же время очень амбициозен и крайне уязвим, намного сильнее, чем другие региональные проекты, будь то АСЕАН или НАФТА...
- Один российский сенатор, комментируя создание Средиземноморского союза, сказал, в частности, что Россия тоже должна подумать о создании крупного евроазиатского пространства по образцу Средиземноморского союза. Что Вы об этом думаете?
- Это красивый проект, у которого, несомненно, должны быть те же амбиции, но и, видимо, те же ограничения, [что и у Средиземноморского союза]. Однако я не знаю, что связывает Россию со странами Азии, я не знаю, что подразумевается под термином "страны Азии". Сложно сказать, в чем именно может состоять этот проект, но думаю, что с точки зрения России стратегический аспект в нем будет гораздо более ярко выражен, чем в Средиземноморском союзе, который является прежде всего проектом экономического сотрудничества. Сотрудничество ЕС с другими странами вообще не в слишком большой степени обусловлено политическими факторами, в отличие от международного сотрудничества, к примеру, с США, которые имеют дело с совершенно определенными стратегическими союзниками. Европейцы не так тщательно выбирают партнеров для сотрудничества. Если я услышу о подобных планах России, я также скорее восприму их в контексте "жесткого влияния", чем "мягкого влияния", говоря упрощенно.
