Буквально через неделю будет отмечаться 55-летие со дня смерти Иосифа Сталина. Интерес к этому нетривиальному персонажу отечественной истории традиционно велик, потому что до недавних пор Сталин де-факто оставался в ряду действующих политиков - в том смысле, что отношение к нему определенным образом маркировало любую из находящихся на российской политической сцене фигур. Десталинизация была идеологическим лейтмотивом горбачевской эры, но оказалась неполной: как известно, Сталин остается одной из самых популярных исторических фигур в широких народных массах, а сам образ вождя «прошел путь» от сеанса разоблачения в жанре «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова (1987 год) до полного опопсовения в каком-нибудь сериале типа грубовато слепленной «Звезды эпохи» (если кто забыл, это там, где Домогаров - Симонов, а Александрова - Серова). Вот и сегодня вся Москва увешала рекламными билбордами, оповещающими о премьере на канале «Звезда» сенсационного документального фильма «Как умер Сталин». Нетрудно догадаться, что в зажигательной ленте всплывут «ранее неизвестные факты», свидетельствующие, как это водится, чуть ли не о насильственной смерти тирана. Хотя, казалось бы, на эту тему написаны десятки книг, не говоря уже о том, что, как писал Константин Симонов в саморазоблачительной книге «Глазами человека моего поколения», лучше бы кончина Сталина состоялась пораньше...
В чем, собственно, проблема со Сталиным Иосифом Виссарионовичем спустя полвека и пять лет после его кончины, сопровождавшейся ставшим культовым дыханием Чейн-Стокса? Проблема в том, что культурный слой, отвечающий за противоядие против тоталитарного сознания, полностью смыт - прямо как деревня Гадюкино. Прививок от ресталинизации не делают. И, боюсь, новому поколению несоветских людей придется заново перемолоть внутри себя тот отрезок отечественной истории, который сегодня нередко оправдывается или даже романтизируется, причем иной раз с весьма высоких трибун и амвонов. Относительность зла, нравственный релятивизм - очевидная примета нынешнего времени, усиленно переписывающего учебники истории и пособия для учителей. То, что сталинизм - абсолютное зло, уже не аксиоматическая истина. А это плохо влияет на ценности нового поколения, на массовое сознание. Общество, где нет общепризнанных, конвенциональных ценностей - а к их числу безусловно должно относиться брезгливое отношение к Сталину - не только не отделается от химер прошлого, но и с упорством будет воспроизводить и запново переживать уже не единожды низвергнутые исторические мифы.
Почему, например, у нас боятся (или просто категорически не хотят) пускать в широкий прокат «Катынь» Анджея Вайды? Почему считается, что антисталинский фильм - непременно антироссийский? Почему художественное напоминание о преступлениях Сталина, Берия, Меркулова не слишком приветствуется в сегодняшей российской прокатной политике? Чего мы боимся?
Да, своей историей надо гордиться. Но нельзя гордиться историей ГУЛАГа или сталинской паранойей. Можно восхищаться антисталинским сопротивлением, инакомыслием, собственными демократическими традициями, тем человеческим фондом, который сгинул в лагерях. Но невозможно гордиться и восхищаться убийцами и убийствами. А романтизация сталинского времени и обеление фигуры Сталина, демонстрация ее мнимой неоднозначности и ведет к формированию ложного историчеcкого сознания нации.
Казалось бы, и в самом деле интересно, что там за тайны со смертью Сталина? Но сама постановка темы - абсолютно попсовая и спекулятивная. Ведь главное в его смерти не выдуманные тайны, а то, что он умер. И смерть тирана повлекла за собой послабления в тяжелейшем существовании миллионов людей. Даже вялая маленковская полуреформа, не говоря уже о хрущевской «оттепели» стоили того, чтобы чудовище ушло из жизни пораньше ...
То, что считается тайной смерти вождя, давно известно: ближний круг тирана желал его кончины. И последующий передел власти был опасной для каждого из членов этого круга, но чрезвычайно азартной игрой. «Оттепель» - слабая или, наоборот, мощная - была неизбежной. Только для этого монстр должен был помереть, физически исчезнуть.
Потом в истории России были периоды попыток ресталинизации. Вся невидимая миру борьба либералов и охранителей во власти даже в годы застоя вертелась почти исключительно вокруг десталинизации и ресталинизации, а баланс интересов умело поддерживал лично Брежнев, не допускавший сильного перекоса ни в одну из сторон. Даже в его речи в мае 1965 года, когда уставнавливался официозный, «бронзовый» культ Великой Отечественной - в том виде, в каком это было выгодно власти, Сталин был упомянут лишь однаджы. Но уже одно это было событием. В воспоимнаниях Ильи Эренбурга есть упоминание этого эпизода: «При имени Сталина я услышал хлопки. Не знаю, кто аплодировал; не думаю, что таких было много. Наверно, с именем Сталина у них связывалось представление о величии и неподвижности: Сталин не успел их арестовать, а оклады были выше, да и не приходилось ломать голову над каждым вопросом».
Приступы ресталинизации бывали и в последние годы: многолетняя эпопея с попытками переименовать Волгоград обратно в Сталинград закончилась сравнительно недавно и она в точности повторяла эпизоды советской истории - тогда местное начальство тоже мечтало о возвращении имени Сталина.
Сейчас, казалось бы, Иосиф Виссарионович становится достоянием далекой и уже хододноватой истории. Но в этой холодноватости - ловушка. Непереосмысленный, непереваренный Сталин может еще сослужить дурную службу новым поколениям, не имеющим иммунитета против темных страниц отечественной истории и тоталитаризма.
Андрей Колесников, заместитель главного редактора журнала The New Times, для РИА Новости.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
