В Дели - туман и пыль, подсвеченные незаметным солнцем. Плоский город закручен в спирали; все движется кругами, от разворота к развороту, от кольца к кольцу. Чтобы доехать до прямой цели, нужно продвигаться кругообразно. Автомобилисты, моторизованные рикши и рикши велосипедные, мотоциклисты и владельцы мотороллеров огибают гигантские воронки старых крепостей; кольцами заверчены бескрайние коридоры в отелях; посетители Делийской книжной ярмарки (Россия тут сегодня главный гость) закольцованы бесконечным пространством, из которого так трудно найти выход. Тем не менее, выход есть.
Что поражает тут больше всего?
Смесь роевого начала с отчаянным индивидуализмом. От постоянного мельтешения рябит в глазах; тут понимаешь, что такое перенаселение. Люди держатся кучками, и чем откровеннее бедность, тем плотнее кучность. Но и в круговращении множества маленьких толп, заворачивающихся воронками, каждый остается сам по себе; как говорил Махатма Ганди, каждый идет в одиночку. Ты сообщаешься со множеством встречных, и при этом предоставлен сам себе. Полная, предельная, последовательная свобода. Хочешь (можешь) стать богатым - исполать, никто не осудит. Не хочешь (не можешь), спи в палатке на обочине - никто не помешает. У каждого индуса своя судьба, у каждого племени свой язык; у каждого сословия своя цель; разнородную, многоверующую нацию объединяет лишь миф о едином отце государства, Махатме Ганди, общий примитивный английский - и общее жизнеощущение. Равнодушное и добросердечное; мы одинаково свободны; важен ты и важен твой Бог, а все остальное неважно.
Единственное исключение из правил - дети. Их по возможности (не всех) проталкивают в завтрашний день, готовят к новой жизни. Самое популярное чтение - детские книги. Самый большой раздел на ярмарке - детский. Да, за воротами кишат нищие мальчики и девочки, юные уродцы передвигаются по-обезьяньи всеми четырьмя конечностями; что с этим делать, никто не знает; но те, кому чуть больше повезет, даже из очень бедных семей - прочтут эти книги, выучатся, попробуют вписаться в мировое настоящее. В это трудно поверить, глядя на хаос, грязь, прокаженность и гной; как возможен прорыв - в хаотичной, до предела запущенной стране, где толпы бездельников делят одну работу на десятерых? И тем не менее - смотря с чем сравнивать. С сегодняшней Америкой или со вчерашней Индией. Про Америку лучше забыть; но во вчерашней Индии неприкасаемые не могли попасть в парламент; счет своеродных миллионеров не шел на десятки миллионов и сотни «Бентли» не толпились возле «Шератона»; тут не было многочисленных Букеровских лауреатов и повсеместно известных математиков; экономика не росла на десятки процентов. Доисторический фон равнодушной, жизнерадостной, необидчивой нищеты остался; появилась перспектива будущего.
Это я к тому, что если бы индусы исходили из обычной логики - вот расклад политических сил, вот экономические условия, вот человеческий ресурс, а вот предельно косная традиция - они бы никогда не поднялись из вечной, привычной грязи. Хорошо: не поднялись, а только лишь приподнялись; лиха беда начало. Историческая нация (разрозненная, повторяюсь) в лице своего жизнедеятельного меньшинства повторила подвиг барона Мюнхаузена: схватила себя за волосы, и потянула вверх из болота. Между прочим, не по-европейски, не по-американски; сохраняя особенности и своеобразие; не изменяя прошлому, но изменяя жизнь вокруг себя. Один изменил, другой, сотый, миллионный; появились островки финансовой, интеллектуальной жизни; чтобы состояться, теперь необязательно перемещаться в Лондон или Нью-Йорк, можно просто поехать, научиться и вернуться. А потом опять уехать. И опять вернуться. И остаться самым настоящим индусом. Индийским националистом, спокойно прописанном в глобальном мире.
Почему бы и нам не ввести внутренний запрет на любимую русскую песню: толку нет и не будет, плетью обуха не перешибешь, где угодно, только не в России. Иначе и будет - где угодно. Разумеется, трезвый взгляд на вещи, неприукрашенный образ родимой жизни предполагают некоторую толику ужаса; важно лишь, чтобы этот ужас не вел к параличу, а побуждал к работе - в тех исторических рамках, которые существуют сегодня. Систематическая работа не в русском характере? А что - в индийском она разве есть? Тем не менее как-то постепенно складывается новая привычка. Не у всех. Но у многих. Глаза боятся - руки делают. Или это не русская пословица?
И, в общем, ясно, с чего начинать. Про верхний уровень принятия решений на какое-то время придется забыть; он важен и в некоторых областях вполне вменяем - недаром в нынешнем правительстве самые сильные люди сосредоточены на экономике, финансах и социальной сфере. Но политика доведена до состояния полного ничтожества; те внятные люди, которые все же вписаны в эту обезличенную систему, могут быть вполне заменены на тупоголовых роботов - ничего не переменится. Судебная система расчеловечена; история с Алексаняном - пример осознанного уничтожения врага, отказавшегося быть предателем; в сравнении с этим сюжет судебного преследования Ходорковского и Лебедева кажется уже детским лепетом. И даже история Светланы Бахминой - слегка меркнет. Никто не способствует объединению разрозненной страны в целостную гражданскую нацию; нас ничто не объединяет, кроме русского языка, да и то не везде. Ситуация в медиа скоро дойдет до советского края; по крайней мере, до ситуации 1986 года; до 1987-го по уровню возможностей высказывания мы уже не дотягиваем. Если кто не помнит, в 1987-м цензура еще вполне себе существовала; Бродского упоминать уже можно было, а Солженицына публиковать - ни-ни.
Солженицына, конечно, публикуют. К нему даже хозяин земли русской лично ездит. Но, между прочим, полное собрание сочинений великого писателя выходит тиражом то ли пять, а то ли три тысячи экземпляров (тут, в Индии, негде проверить). И непрочитанными остаются смыслы «Красного Колеса», которые имеют самое актуальное, самое предупредительное значение для дня сегодняшнего, когда разговоры о мощи сочетаются с ничтожеством личностей, а безответственность оппозиции сродни безответственности власти. Впрочем, не все так плохо; «Аргументы и Факты» недавно опубликовали гигантским тиражом последнюю по времени статью Солженицына «Что нам по силам». И тезисы этой статьи имеют самое непосредственное отношение к тому, о чем говорилось выше.
Солженицын чуть устало пишет о том, о чем вроде бы говорил неоднократно; о ключевой задаче сбережения народа, о низовом уровне его самоорганизации, укорененном в земстве... Но, может быть, благодаря этой усталости, слова его звучат без полемического задора, а значит, гораздо более внятно. Никто теперь не обвинит писателя в том, что он призывает вернуться к земствам; здесь ясно проговорено: речь о реальном местном самоуправлении, о типовом явлении современного мира, а не о ретроспективной утопии. Никто не сможет упрекнуть его в том, что ради «сбережения народа» он призывает пожертвовать русской свободой и опутать страну государственным насилием. Наоборот: здесь точно поставлен диагноз; Россию надо строит заново - и снизу. Не разрушая теперешнюю верхушечную надстройку, но постепенно обессмысливая ее существование. Единственное, что нужно требовать от власти предельно жестко - это того, чтобы она вернула свободу на местный уровень. Свободу выбора, свободу голосования и свободу объединения на неформальных (сегодня читай - не политических) принципах. С муниципалитета должно начаться восстановление государственной нормы; только так можно начать рост - без потрясений, но и без политической гангрены от застоя.
Не получится? Но ведь у индусов - начало получаться. Дело сдвинулось с мертвой точки, и пошло, пошло - со скрипом, но неостановимо. Хотя стартовые условия были неизмеримо хуже и шансов в тысячи раз меньше, чем у нас. Почему же мы не верим, что у нас - получится? Может быть, не то, о чем мечтается великим утопистам. Но то, что нам сейчас по силам. И жизненно необходимо. Прежде всего для детей.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
