Первые дни Нового 2008-го года можно взять в траурную рамку. Кончина Александра Абдулова для моего поколения, наверное, самая знаковая утрата после смерти Высоцкого.
Дело ведь не только в том, что мы потеряли замечательно и разнообразно одаренного актера, широкой души человека. Из жизни ушел мифологический герой.
Как это и произошло в случае с Высоцким.
С Высоцким мы не сразу осознали масштаб случившегося. Подсознание тогда привело толпы людей к стенам Театра на Таганке, чтобы проститься с человеком, который дал жизнь образу отчаянного бунтаря и бесстрашного протестанта. То был общенациональный траур на фоне большого спортивного праздника — "Олимпиада-80".
Был ли то траур в праздничной окантовке, или — праздник в траурной рамке? И сейчас трудно определиться. Проходили оба варианта. И проходят.
И опять время прощания — праздничная фиеста, да еще в канун православного Рождества, а место прощания — Театр, только другой — Ленкомовский.
И снова будет уход из жизни земной — под наши аплодисменты. Такова традиция.
Что касается артистического дара Саши Абдулова, то здесь никакие овации не покажутся чрезмерными. Ему удавалось то, что редко, кому из актеров дается — играть с равной убедительностью и рефлексивного лирического персонажа (Митя — "С любимыми не расставайтесь"), и мужественного страстотерпца (Хоакин — "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты"), и характерного героя (Менахем — "Поминальная молитва"), и инфернального злодея ("Храни меня, мой талисман").
Наконец, ему довелось воплотить на экране Героя с большой буквы — рыцаря Ланцелота, вызвавшего на поединок Дракона.
Разумеется, мифологический масштаб абдуловского рыцаря веселого образа обозначился не сразу, не вдруг. Первые его ростки проклюнулись, пожалуй, в "Обыкновенном чуде", где артист сыграл лиричнейшего из Медведей. Юношу со светлой душой, страшащегося своих звериных инстинктов. Он был очень конкретен в своей угрюмости и столь же реален в своем идеализме.
И довольно быстро выяснилось, что у актера нет проблем со сменой амплуа. Его Петруша Верховенский в "Диктатуре совести" воспринимался как дьявольское отродье. В "Талисмане" он — человек со стороны, вторгающийся в жизнь интеллигентных лириков, человек заурядный и опять же загадочный.
Абдулов дает разгадку своего героя. Тот потому так мстителен, что тяготится своей заурядностью, своей неспособностью любить, чувствовать, ценить жизнь. И перед нами не шварцевский Медведь, а скорее, его чучело.
Словно, обыкновенного чуда в захаровском фильме так и не произошло. Представим, что тот славный, влюбленный юноша после поцелуя принцессы обратился в косолапого медведя, которого подстрелил тщеславный Охотник. И вот шкура убитого романтика на минуточку ожила.
Абдулов действительно сумел не однажды показать изнанку жизни, доводилось ему и заглядывать в сокровенные тайники человеческих душ, мистических характеров.
Всякий успешный и много играющий артист может про себя сказать, что он человек с сотнями лиц, с десятками судеб. Но Абдулов-то не ограничивался тем, что примерял на себя тот или иной образ, ту или иную биографию; он исследовал стороны жизни как лицевые, так и оборотные.
…Только-только по телевизору прошел сериал "Капкан", где герой сыгранный Абдуловым, итожил прожитую жизнь, которая, как выяснилось, не была праведной.
Грех неправедности состоял в том, что жизнь эта не оказалась цельной. А оказалась распавшейся на фрагменты, на осколки… Драму понимания этой драмы актер сыграл так отчетливо, так мужественно, что сердце временами сжималось не только за героя, но и за артиста. Ведь все мы знали, что Абдулов стоит на краю.
На сцене Ленкома триумфально идет "Женитьба", в которой Абдулов должен был сыграть Кочкарева. Роль была отрепетирована, но выйти на московскую сцену в ней артист уже не успел; болезнь отгородила его зрителей. Теперь мы можем только догадываться о том, как бы он ее отыграл. Но что наверняка можем сказать: он понял ее дьявольскую закваску.
Кочкарев, человек с припрыгивающей фамилией — из бесенят, олицетворенная подвижность, судорожная, неукротимая и столь же бессмысленная, как и неподвижность лежачего камня Подколесина.
Здесь уже не драма. Здесь трагифарс.
До сегодняшнего дня его роли стояли врозь, отдельно друг от друга, каждый его герой жил своими устремлениями. Они не то что родственниками не казались, но и незнакомы были друг с другом. А теперь, словно по мановению некоего мистического жеста, вдруг сомкнулись в один строй.
То он был за их спинами, теперь они — за плечами его цельного мифологического "Я".
На авансцену реальности снова вышел Ланцелот.
Абдулову довелось сразиться с несколькими драконами. По крайней мере, с двумя. Один из них — папарацци. Сколько Ланцелота ни уговаривали, что эту липкую паутину ему не одолеть, он был неудержим как Дон Кихот.
Другой Дракон — Рок. Известно, что Ланцелот был неистовым игроком и не ради денег. Ради торжества над Его Безграничным Величеством Случаем.
Был и третий Дракон — рак. Его он не одолел.
Хотя как сказать… Он ушел, а образ его остался. Образ недюжинной витальной мощи.
***
Абдулов, вспоминая своего покойного друга Григория Горина, написал: "Мы с ним так часто видели и созванивались, что я до сих пор не могу осознать, что его нет".
С Абдуловым зрители будут еще так часто видеться, столь часто мысленно разговаривать, что не скоро смогут понять на уровне подкорки, что его нет.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
