Часть XI читайте здесь
Не знаю, как вас, но меня никогда не убеждало утверждение, будто незаменимых людей нет. На самом деле у Истории каждый человек на счету. Со времен марксизма мы настолько привыкли оперировать большими числами и этапами исторического развития, словно другого не дано. Конечно, потеряв нужного для себя человека, История со временем преодолевает эту сложность, но нередко теряет при этом темп и качество, что только ухудшает, как в шахматах, позицию, а иногда делает ее проигрышной. Мы привычно полагаем, что то или иное событие есть явление закономерное, но редко задумываемся над тем, как ничтожно мало людей эту закономерность на самом деле реализуют.
Может быть, самое важное, что сделал в своей жизни поэт Жуковский, это воспитал Александра II - Царя- Освободителя. А самое главное, что сделал Николай I, это не мешал педагогу Жуковскому.
«Я хочу воспитать в моем сыне человека, прежде чем сделать из него государя», - говорил «железный самодержец». В этом император полностью сходился с Жуковским. Расхождения, и немалые, проявились в другом. Николай Павлович приоритетным для сына считал военное образование, без которого наследник, по его мнению, не мог стать полноценным русским императором. Жуковский, напротив, считал военное образование для русского государя отнюдь не главным.
Чтобы убедить императора, поэт апеллировал к его супруге. В одном из своих писем воспитатель пишет: «Должен ли он (Александр) быть только воином, действовать единственно в сжатом горизонте генерала? Когда же будут у нас законодатели? Когда будут смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность? Государыня, простите мои восклицания, но страсть к военному ремеслу стеснит его душу; он привыкнет видеть в народе только полк, в отечестве - казарму». «План обучения», составленный Жуковским и принятый императорской четой, свидетельствует, что поэт сумел настоять на своем. Это был план подготовки государственного мужа, а уж затем и военного.
О том, как тщательно Жуковский выращивал «реформатора из пробирки» уже однажды писал, поэтому повторяться не буду. Просто констатирую факт: никогда ни до того, ни после того в отечественной истории преемника не готовили так тщательно к роли главы государства российского. Что и дало результаты.
По масштабам и трудностям преобразований (отмена крепостного права, судебная реформа, военная реформа, реформа местного самоуправления, отмена основных цензурных ограничений и многое другое) царствование Александра II вполне сопоставимо с эпохой Петра Великого.
Да и обстановка в стране была в тот период не лучше той, а которой действовал Петр. Любопытная деталь. Когда после первого покушения на царя (выстрел Каракозова в 1866 году) в Петербург из США прибыла специальная делегация конгресса, чтобы выразить Александру II поддержку от имени американского народа, гостям пришлось деликатно объяснять, что в реформатора на самом деле стреляли не «враги эмансипации». Так было написано в официальном документе, привезенном из Вашингтона. А, скорее, наоборот: без меры эмансипированные граждане. Фанатично убежденные в том, что только они являются истинными выразителями «народной воли».
Американцам, только что пережившим кровопролитную войну, чтобы у себя дома избавиться от работорговли, такой нелепый вариант просто не пришел в голову. Не мог же в самом деле стрелять в Авраама Линкольна освобожденный им негр?
При этом по твердости характера, темпераменту и настойчивости в достижении цели реформатор Александр явно уступал реформатору Петру. Преимущество было в полученном воспитании. Еще раз спасибо Жуковскому и Николаю Павловичу.
Атмосферу самых первых реформаторских лет прекрасно передал в своих воспоминаниях генерал-фельдмаршал граф Дмитрий Милютин, он отбыл для прохождения службы на Кавказ еще при Николае I, а вернулся в Петербург уже при царе-реформаторе.
«Прибыв в Петербург в конце 1860 года, и на досуге прислушиваясь к общественному говору, я был поражен глубокою переменой, - пишет Милютин. - Мертвенная инерция, в которой Россия покоилась до Крымской войны, а затем безнадежное разочарование, навеянное Севастопольским погромом, сменилось теперь юношеским одушевлением, розовыми надеждами на возрождение, на обновление всего государственного строя. Прежний строгий запрет на устное, письменное и паче печатное обнаружение правды был снят, и повсюду слышалось свободное, беспощадное осуждение существующих порядков. Печать сделалась орудием обличения зла. Правительство принялось за коренные преобразования; во всех ведомствах, во всех отделах управления разрабатывались новые законы и положения. В губерниях открывались комитеты для совещания по разным возбуждаемым правительством вопросам. Со дня на день ожидалось самое крупное, великое событие - упразднение крепостного состояния, освобождение миллионов людей от позорившего Россию рабства».
Как и любого реформатора, Александра II современники хвалили недолго, а потом с каждым годом все больше ругали. Герцен, узнав о том, что царь подписал манифест об освобождении крестьян, поначалу воскликнул: «Ты победил, галилеянин», но довольно быстро это громогласное признание в собственном поражении дезавуировал. Так произошло со многими людьми, поначалу радостно приветствовавшими реформы. Одни отказали реформатору в доверии, потому что, с их точки зрения, он зашел слишком далеко, другие, наоборот, потому что, на их взгляд, он действовал слишком медленно и нерешительно.
Сегодня, зная всю дальнейшую русскую историю, судить о результатах реформ, естественно, легче, чем современникам тех сложнейших преобразований. Отмена крепостного права, военная реформа, крайне необходимая стране после поражения в войне, субедная реформа, перестройка промышленности, создание земства. Даже "гласность" родилась вовсе не при Михаиле Горбачеве, а при Александре II.
Причем, каждая из этих реформ пробивала себе дорогу с боем. И это при том, что речь шла о реформах «сверху», при прямой поддержке самодержца. Столько веков говорили о постыдности крепостного права, а когда дошло до дела, то оказалось, что последовательных сторонников отмены работорговли даже на самом верху властной пирамиды - среди образованной элиты русского общества - можно было в буквальном смысле пересчитать по пальцам. В царской семье это были сам император, его брат великий князь Константин Николаевич, императрица и тетя императора великая княгиня Елена Павловна. В правительстве - директор хозяйственного департамента Николай Милютин, министр внутренних дел Ланской, да еще несколько человек, не более того. Вот я и говорю, в важнейшие, поворотные моменты Истории, людей в ее распоряжении оказывается не так уж и много.
При Александре I, чтобы отменить это атавистическое стыдобище, людей не хватило, при Николае I опять не хватило, при Александре II хватило просто чудом.
В Негласном комитете, что готовил реформу конфиденциально, а затем и в официальном Главном Комитете по крестьянскому делу большинство членов думало о том, как торпедировать процесс освобождения крестьян, а не о том, как его ускорить. Когда император попросил взять на себя руководство Главным Комитетом Константина Николаевича, чтобы переломить, наконец, ситуацию, на Великого Князя, несмотря на его принадлежность к царской семье, тут же обрушился поток жалоб со стороны других членов комиссии. Формально - за резкость высказываемых им суждений, на самом деле - потому что Великий Князь, преодолевая сопротивление, твердо отстаивал реформаторскую позицию. Лишь твердая воля, проявленная братьями, не позволила чиновникам вновь заболтать важнейший вопрос.
Между прочим, бомба, брошенная в императора, убила не только Александра II, но и мальчишку подмастерье, случайно проходившего по улице, но радости Маркса и Энгельса - «вождей мирового пролетариата», как, впрочем, и всего западного социалистического движения это ничуть не омрачило. Французская газета Ni dieu, ni maitre («Ни бога, ни хозяина») заявила, например, что «казнен человек, который олицетворял собой рабство».
Об отмене крепостного права в России газета, естественно, знала, но идеологическая ненависть всегда удивительно легко помогает обходить факты.
