В пору, когда над страной висит стон людей творческих профессий, взывающих к правительству о помощи, а вместе с ним и под его сурдинку идет интенсивная эксплуатация партийными функционерами узнаваемых лиц деятелей искусства, нет ли смысла поставить вопрос об отделении культуры от государства на законодательном уровне.
По аналогии с тем, как сегодня строятся взаимоотношения светского государства с церковью.
Сегодня государство не помогает церкви материально. По крайней мере, в госбюджете нет специальной на сей счет строки. В свою очередь, мы не видели ни одного предвыборного ролика, в котором бы сколько-нибудь популярный священнослужитель рекламировал бы ту или иную политическую партию. Странно было бы увидеть, предположим, отца Кураева, пиарящего контору «Госстраха» или партию «Единая Россия». А вот наблюдать кинорежиссера Федора Бондарчука, занимающегося тем и другим почти одновременно, почему-то не в диковинку.
Соглашусь: отделение государства от культуры - идея радикальная. Она, пожалуй, на дальнюю перспективу, на вырост. Как Государства, так и Культуры. И потому: такая ли она сумасшедшая в принципе?
Были же времена, когда мало вероятным представлялось, что религиозные иерархи смогут навязывать кесарям свою волю, свои уставные отношения. А в иные времена, в иных странах нереальной казалась перспектива верховенства властных инстанций над клерикальными.
Но даже и тогда, когда в мире возобладал принцип «Богу - богово, а кесарю - кесарево», отношения между Церковью и Государством оставались достаточно сложными и противоречивыми. Поскольку предметом спора была не только и не столько собственность на что-либо; предметом его становились сердца и души индивидов.
В странах с тоталитарными и авторитарными режимами споры, случалось, носили кровавый характер. Теперь они в цивилизованном мире улажены, сферы влияния разделены. Образцово-показательно в этом отношении сосуществование католического Ватикана с остальным католическим миром.
Тем не менее, не все конфликты разрешены, не все тяжбы кончены, не все амбиции удовлетворены. То одна сторона, то другая покушаются на пересмотр чужих привилегий и своих полномочий. Но не о них в данном случае речь.
...В телеэфире на этой неделе финишировал документальный сериал «На фоне Пушкина... 1937». Это спокойное, усталое повествование о том, как методично проряжалась плотная писательская среда в тридцатые годы. Одних просто брали, пытали и расстреливали. Других доводили до самоубийства или психушки. Прочих загоняли в творческие колхозы. То бишь, в творческие Союзы. Иным, особо избранным, доставалась завидная участь быть посаженным в золотую клетку. Или послужить у режима на посылках в качестве Золотой рыбки. Как, например двум Алексеям - Горькому и Толстому.
В сериале нет ничего из того, о чем бы мы уже не знали. Но факты репрессий, обстоятельства, при которых они свершались, сломанные творческие судьбы, загубленные жизни, кастрированная литература - все это поставленное в ряд, сомкнутое в строй, сложенное штабелями, добросовестно классифицированное и квалифицированное авторами сериала, производит жуткое впечатление. Оно усиливается от того, что это происходило на фоне всесоюзного празднования юбилея смерти Пушкина.
Ну, да это ладно. Эмоции в сторону. Просто ясно осознаем такую вещь: сталинская Россия в те годы развязала самую настоящую полномасштабную войну с Культурой.
Напомню, что к началу 30-х уже был повержен Рынок, называвшийся НЭПом. В ходе коллективизации и раскулачивания он был добит. В отчаянном положении находилась Церковь; она дышала на ладан в прямом и в переносном смыслах. Наконец, 37-й год - год решительного и превентивного удар по идейным соратникам и политическим конкурентам.
Под покровом этого тотального наступления, под шум сенсационных процессов над вчерашними вождями, под фанфары во славу Александра Сергеевича, производились выборочные рейды по тылам как традиционной, так и авангардной культуры. И люди творческих профессий пропадали, что называется, «без шума и пыли». То есть даже без мнимо открытого суда, коего удостаивалось «троцкистско-бухаринское отродье», и реального следствия.
Началось все, конечно, несколько раньше - с «философского парохода», уплывшего в западном направлении, а потом пошло-поехало. И, главным образом, на северо-восток - на Соловки, в Воркуту, за Урал, на Колыму и далее, в кромешную ледяную безвестность.
Воюя с Культурой, режим, как сразу стало ясно, не стремился ее уничтожить напрочь, под корень. Конечная цель была иной, нежели в борьбе с Рынком, или с Православием.
Целью было завоевание культуры и ее преобразование. Она должна была поучаствовать прямо и непосредственно в деле создания нового человека с его последующей мифологизацией. И соответственно - с мифологизацией самого режима.
Ситуация выглядела особенно пикантной в силу того, что авангардная культура была не менее амбициозной, нежели революционные преобразователи социального уклада. Она тоже претендовала на верховенство в деле преображения мира. Поэт Хлебников назначил себя Председателем Земного шара. Потом, после Октября, она готова была идти в ногу с большевиками, революционный чеканя шаг. Она готова была комиссарить, а ей была уготована сугубо служебная роль.
Коммунистическая идеология инстинктивно почувствовала в художественном авангарде конкурента и поторопилась с ним расправиться. Сначала - морально, а затем - и физически.
К 37-му Культура страны Советов окончательно капитулировала. Отдельные партизанские вылазки - не в счет. Во главе завоеванной территории был поставлен памятник Пушкину. Его имя благоговейно произносилось в одном ряду с вождями Октября. С трибуны юбилейного вечера разнеслось по стране: «Да здравствует Ленин! Да здравствует Сталин! Да здравствует Пушкин! Да здравствует разум! Да скроется тьма!»
И Тьма наступила. А сколько с ней пришло князей...
В основе драмы советской культуры был не только страх ее мастеров, но и их самообман. «Энергия заблуждения» (выражение Льва Толстого) питала энергию их творчества недолго. Дальше они спасались, кто как мог. Кто-то бежал в пушкинистику, кто-то - в детскую литературу, кто-то пытался откупиться романтическими сказаниями о благодати советской власти. Кто-то откупался коллективными доносами на собратьев и коллег...
Художественный самообман стал жанром, а житейский цинизм - стилем.
Но при всем, при том, культура такое растение, которое, сколько ни гни, ни топчи, оно при малейшем послаблении, при первой оттепели, проклевывается, поднимает голову и взыскует автономии и независимости.
Культура по природе своей не может не стать суверенным государством в государстве. Демократия дает ему шанс. Способна ли российская культура с таким тяжелым наследством, как опыт советского рабства, воспользоваться им?
Как ни странно, но думаю, что способна. Не сегодня, конечно. И не завтра. А тогда, когда структурируется народонаселение в общество индивидов. Когда Государство лишится божественного ореола. Как, впрочем, и демонического. Когда оно в нашем сознании будет значить не более, чем контора. Наподобие жилконторы. Когда, наконец, политика перестанет быть ритуальным шаманством и станет вполне прозаическим ремеслом.
Тогда бы, возможно, Никита Михалков, Федор Бондарчук и Валерий Золотухин, сочли бы ниже своего достоинства делать то, что они позволяли себе делать по ходу предвыборной кампании.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
