Вячеслав Калинкин, РИА Новости
События последнего месяца - визит Патриарха Алексия во Францию, удаление из Москвы бессменного главы католической митрополии архиепископа Тадеуша Кондрусевича, православно-католические консультации в итальянской Равенне по вопросу первенства во Вселенской церкви - дали толчок новым спекуляциям о сближении западной и восточной ветвей христианства. Вопреки сдержанным оценкам церковных дипломатов, некоторые, преимущественно западные, СМИ поспешили увидеть в этом экуменический прорыв, отказ Русской православной церкви от якобы свойственного ей изоляционизма. В качестве мотора вынужденного сближения христиан рассматриваются внешние факторы - усиление политического ислама и натиск агрессивного секуляризма.
Авторы подобных мыслительных конструкций видят революцию там, где ее нет. Уже 15 лет назад, на ассамблее Конференции европейских церквей в Праге, Алексий II выступил за сотрудничество с христианами иных конфессий. По словам Патриарха, церкви должны „едиными устами и единым сердцем" свидетельствовать о Боге и отстаивать спасительные идеалы христианства: „Эту задачу невозможно выполнить поодиночке". Тогда этот призыв не был услышан - православные находились на периферии внимания западного человека, их привыкли воспринимать как проводников советской внешней политики. Тем не менее, даже в 1990-е годы, когда в религиозную жизнь России и ее соседей инославными миссионерами были привнесены законы рынка, предстоятель Русской церкви писал о своем уповании на то, что „в угодное Спасителю время" разделенные христиане соединятся у Чаши Господней (письмо Папе Римскому Иоанну Павлу II, 17.03.1991г.). Впрочем, открытость и искренняя заинтересованность высшего православного духовенства в контактах с христианами Запада никогда не сочеталась с доктринальными компромиссами. И в самый пик экуменического движения в 1960-е годы Православная церковь говорила о том, что именно она является носителем традиций первенствующей Церкви, из которой произошли все прочие деноминации путем упрощения и отделения.
Что касается Ватикана, то и он в своей восточной политике достаточно последователен. Как и православные, католики стремятся к полному и видимому единству в истине, но представляют его себе иначе. В своей энциклике „Et unum sint" („Да будут все едино", 1995) Иоанн Павел II предложил отделенным братьям „терпеливый диалог" по поводу примата Римского Первосвященника, конечную цель которого, тем не менее, понтифик четко обозначил: „Властью и авторитетом, без которых это служение было бы иллюзорным, епископ Рима должен обеспечивать общение всех Церквей". Эта позиция Святого Престола осталась неизменной и при нынешнем Папе Бенедикте XVI. Православные, в свою очередь, видят в нем яркого богослова, интеллектуала, традиционалиста - но только не „викария (наместника) Иисуса Христа", как гласит один из официальных титулов Папы.
Разномыслие по вопросу о модели будущего христианского единства не мешает, однако, православным и католикам выступать единым фронтом, защищая „права Бога" в современном мире. Что касается перспектив воссоединения, то здесь уместно сослаться на слова святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского, хотя и сказанные по другому поводу: „От Бога вся возможна суть, но по ходу человеческих дел едва ли ожидать сего можно". Недавно в том же духе высказался и Патриарх Алексий. На вопрос французского журналиста о том, когда же православные и католики смогут причащаться вместе, Святейший заметил, что „это находится всецело в воле Божией".
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
