35 лет назад, согласно устойчивому словосочетанию, вошедшему в советскую мифологию, был «развеян миф о непобедимости канадских профессионалов». Несмотря на то, что по сумме игр хоккейная суперсерия-1972 была проиграна советской сборной, главное событие состоялось: в первом же матче 2 сентября мы обыграли канадцев со счетом 7:3. И одно только это обстоятельство способствовало небывалому подъему патриотизма, а Большой хоккей, который в то время действительно был Большим, стал неотъемлемой частью советской идеологии. Собственно, выражение «народ и партия едины» было далекой от жизни метафорой, если не считать двух объединяющих факторов, за которые в 1970-е интуитивно держался Леонид Брежнев - память о Великой Отечественной и хоккей.
Хоккейные баталии приравнивались к политическим. Достаточно вспомнить, какое значение придавалось играм с Чехословакией, в которых всегда ощущалось особое ожесточение и специфический подтекст. А суперсерия, открыв эпоху всепобеждающего советского хоккея, имела и обратное воздействие на советских граждан, сравнимое с эффектом, который производили даже разрушенные европейские города на советских солдат в 1945-м. Миллионы советских граждан сквозь тусклое стекло черно-белого телевизора «Темп» в течение всего сентября наблюдали совершенно западных людей с неподдельными иностранными именами и фамилиями. Холодная война словно бы переместилась на лед, но эти мощные патлатые парни без шлемов оказались при всей их драчливости вполне себе живыми людьми.
А уж когда обаятельный в своей медвежьей пластике Фил Эспозито после первых матчей, эмоционально объясняясь с канадской публикой, подвергшей остракизму свою команду, назвал наших «великими хоккеистами», он решительно стал народным героем Советского Союза. Чего, впрочем, нельзя было сказать о Бобби Кларке, похожем на отрицательного героя вестернов: он устроил охоту на Валерия Харламова и к концу серии все-таки сломал лодыжку советскому форварду, который после первой же игры стал в свою очередь народным героем Канады.
Суперсерия прорубила окно в Атлантику, столь нестандартным образом закрепив не столько реальное потепление, сколько положительную эмоцию в отношениях с атлантической цивилизацией, символом которой несколькими месяцами раньше стал визит Ричарда Никсона в Москву. В человеческом плане Никсон нравился Брежневу, Брежнев - Никсону: фотографии Владимира Мусаэляна фиксируют это эмоциональное сближение и то, с каким комфортом два лидера общаются друг с другом, и в какой домашней манере генсек разговаривает, например, с Генри Киссенджером - прямо как со своим помощником.
Эпоха на самом деле была далека от благостности. В 1972-м был процесс над Владимиром Буковским, аресты активистов «Хроники текущих событий», была идеологическая борьба в самом ЦК, закончившаяся скандалом с публикацией в «Литгазете» статьи Александра Яковлева «Против антиисторизма» и его почетной ссылкой послом в ту же Канаду. В сентябре, пока шло великое противостояние советских и канадских хоккеистов, случилась драма с захватом арабскими террористами израильских спортсменов на мюнхенской олимпиаде. Но в том-то и дело, что хоккей оказался анестезией для народа, который измерял свою жизнь фамилиями: Третьяк, Харламов, Михайлов, Петров, Мальцев, Якушев, братья Эспозито, Драйден, Кларк, Хендерсон, Курнуайе... Ничего не было важнее этой экзотической, как западная музыка, прихотливой звукописи, состоявшей из фамилий итальянского, французского, английского происхождения. Да и в фамилиях Маховлич и Микита звучало что-то, мягко говоря, до боли знакомое. А лысеющий Курнуайе вообще носил гордое имя Иван...
Канадская сборная в Москве столкнулась с некоторыми типичными гэбистскими фокусами. То на ледовой арене канадцы обнаруживали тренировку детской команды, то возникала путаница со временем тренировок, то вдруг напрочь исчезли прихваченные из Канады запасы пива. Советские люди тогда же снова убедились в том, что в мире чистогана все продается и покупается: Третьяку и Харламову были предложены контракты в Канаде. Но как могли спортсмены-любители, офицеры Советской Армии, которые обязаны были чувствовать себя на льду не дворовыми игроками, а солдатами Империи всерьез воспринимать столь странные предложения. Разве что могли сбежать, как солисты балета. Но из правительственной ложи в Москве за их игрой наблюдал, нервно разминая зеленую пачку сигарет «Новость», сам Брежнев - как «наши ребята» могли его подвести?!.
Развенчание мифа о «непобедимости канадских профессионалов» естественным образом создало еще один миф, точнее, особый фактор, способствовавший единству нации: хоккей встал в один ряд с покорением космоса, балетом и прочими витринными достижениями СССР, и стал неистощимым источником генерации советского патриотизма - в этой, спортивной, части совершенно искреннего.
Энергии хоккейного патриотизма хватило ненадолго - примерно настолько же, насколько хватило самотлорской нефти для поддержания видимого благополучия застоя. С закатом великого хоккея начался и закат нефтяной империи, окно из которой на Запад прорубили 35 лет назад хоккеисты двух стран...
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
