Дмитрий Косырев, политический обозреватель РИА Новости.
Значение независимости Индии, шестидесятилетие которой исполняется 15 августа, мы видим сегодня новыми глазами. С расстояния в более чем полвека мы уже способны понимать, что эта страна изменила сначала Великобританию, а потом и весь мир. И продолжает это делать.
15 августа 1947 года, когда лорд Маунтбэттен спускал британский флаг в Дели, многим было понятно, что происходит что-то исключительно важное со страной, которую кое-кто еще, по инерции, продолжал тогда считать единственной сверхдержавой, пусть и не очень удачно показавшей себя во Второй мировой. И неизвестно, от какой точки следует отсчитывать выход Америки на первое место в тогдашнем мире - от бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, или именно от взлета бело-зелено-шафранного знамени над делийским Красным фортом. В любом случае вряд ли кто-то мог себе тогда представить, что Британская империя не видоизменяется, а просто тает на глазах, и что Великобритания становится просто одной из европейских стран.
То, что власть империи над Индией идет к своему концу, стало ясно еще в начале 1930-х годов. Так что 1947 год был не полной неожиданностью. Неожиданным можно считать то, что именно Индия помогла британскому обществу начать внутреннюю трансформацию, которая в значительной степени излечила его от синдрома благодушного расистского превосходства над множеством народов, куда более древних и цивилизованных, чем сама британская нация. И здесь, прежде всего, заслуга, возможно, самого великого из деятелей 20-го века, Мохандаса Карамчанда Ганди.
Ганди восхищались, с ним стремились пообщаться все мыслители той эпохи (в том числе многие британские колониальные администраторы). Это была, возможно, самая яркая из фигур, показавших, что покоренные народы не второсортны, что они могут оказаться выше европейцев именно в культурном и моральном плане - и, прежде всего, умением добиваться своего, не прибегая к насилию. Уроки Ганди не выучены до сих пор, поскольку эпоха возвращения древних цивилизаций на ключевые позиции в мире еще не завершена до конца. Но англичане первыми начали осознавать неизбежность - или хотя бы возможность - такого хода событий.
То, что независимость Индии, среди прочего, поменяла еще и внешнюю политику Советского Союза - может быть, и частный вопрос, но это была такая «частность», от которой целых полвека во многом зависело устройство мира.
В 1947 году сталинская верхушка, конечно, не могла еще полностью осознать, что происходит. Ведь Индия была практически первой страной из нескольких десятков, восстановивших в течение 50-х - 60-х свою независимость. Китаю тогда оставалось еще 2 года до победы революции, советского блока в Европе еще не было. Да, дипломатические отношения СССР с новой Индией установил за 4 месяца до ее формальной независимости. Но для Москвы, которая тогда только-только начала осознавать, что у нее во внешнем мире могут быть не только враги, феномен независимой Индии воспринимался по большей части как колючка в бок Англии, а уже потом как возможный путь большого народа «по пути к социализму». Ганди же сталинский режим воспринимал как еще одного революционера - но очень странного и совершенно не своего.
Перемены пришли почти десятилетием позже, и связаны с именами Никиты Хрущева и его второго (после Вячеслава Молотова) министра иностранных дел - Дмитрия Шепилова. Родственные отношения автора этих строк с Шепиловым позволили узнать немало деталей о том, как менялось мышление Москвы в послесталинскую эпоху. Главным инструментом перемен были конфликтующие отчеты и записки советских дипломатов.
Именно при Шепилове возникла идея, что страны, освободившиеся от колониализма - естественный союзник СССР, даже если они не собираются входить в советский блок и строить социализм. Надо признать, что родилась эта концепция на примере других осколков Британской империи - Египта и Сирии, где Шепилов методом проб и ошибок нащупывал верный тон разговора с новыми партнерами. А уже потом в число таких же друзей попали Индия, Индонезия и многие другие. Индия, по воспоминаниям Шепилова, показала Москве, что страны нового мира могут быть очень большими, потенциально очень мощными, совершенно не склонными к клиентской зависимости - но тем не менее очевидно дружественными. И бесспорно - делом будущего для жизненных интересов нашей страны.
При следующем министре иностранных дел, Андрее Громыко, отношения Москвы с «развивающимися странами» выстроились в стройную и идеологически прописанную систему, но оставались по сути теми же, что были заложены в середине 50-х. Политика СССР в отношении этого «третьего» мира почти на 40 лет оставалась неизменной и стала источником геополитической мощи Москвы в не меньшей степени, чем ее стратегический арсенал. Сюда входит и экономическая выгода оттого, что в советское время привычно называли «помощью» зарубежным странам. «Помощь» эта сформировала конкурентоспособные экспортные отрасли советской экономики.
Хватит ли у российского политического класса умения воспользоваться удачей его предшественников - сегодня, когда почти каждый шестой житель планеты индиец, и когда Индии практически гарантировано в ближайшем будущем место второй экономики мира (после Китая)? Решается этот вопрос как раз в наши дни.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
