"The Guardian", Великобритания. Юэн Фергюсон (Euan Ferguson), 22 мая 2007
Поезд класса люкс позволит путешественникам совершить легендарное путешествие из Москвы во Владивосток в атмосфере полнейшего комфорта. Но, может быть, главное в другом...
Тук-тук-тук, стучат колеса поезда. Тук-тук-тук, ритмично, без умолку. Тук-тук-тук. Кровать удобная, подушки мягкие, луна заливает мягким светом верхушки деревьев, и я погружаюсь в крепкий сладкий сон. А утром меня ждет овсянка, джем, хрустящие салфетки и горячий кофе в стаканах в серебряных подстаканниках. Меня отправили в Сибирь, и пока я получаю от этой поездки огромное наслаждение. Честно говоря, я не понимаю, что тут могло вызвать недовольство.
Сегодня очень мало осталось маршрутов, где способ путешествия и та часть мира, которую Вы при этом пересекаете, являют такой сильный контраст. Можно подумать, что Вы летите в бизнес-классе над зоной военных действий. Вагон-ресторан Транссибирского экспресса 'Золотой орел', Вы смотрите за окно на надвигающиеся сумерки, на свое элегантное отражение в теплом красноватом свете вагонных ламп, отблеск бутылок и сияние драгоценностей. А за окном миля за милей проносятся темные домишки-развалюхи, мокнущие под дождем деревья, разбитые сельские дороги, и в скором времени Вы начинаете понимать, что участь Романовых была неизбежна. Потому что коммунизм, неумолимый и беспощадный коммунизм, если где-нибудь и мог найти свой мрачный оплот, то именно в этой стране: неслыханно огромной, невозможно холодной, отчаянно нуждающейся хоть в маленькой толике тепла и помощи, в обмен на которые она готова поступиться своими индивидуальными свободами. А затем, естественно, великий эксперимент провалился - как писал Оруэлл, все животные равны, но некоторые животные равнее других - капитализм восторжествовал, и поэтому я мчусь через сибирские степи в пятизвездочном поезде класса люкс.
На 'Золотом орле', частном поезде, который переоборудовали за 22 миллиона фунтов стерлингов, чтобы придать ему блеск роскоши, обычно ассоциирующийся с Восточным экспрессом, Вы можете отправиться в самое романтическое путешествие в мире - десятидневную поездку из Москвы во Владивосток. За многие годы родилось нескончаемое число баек о путешествиях по России. Об удивительных узах дружбы, рождавшихся между людьми самых разных национальностей, скрепленных чаем из самовара и водкой, о том как приходилось делиться последними съестными припасами и сигаретами, о шпионах, принцессах и снежных заносах на железнодорожных путях, из-за которых путешественники по многу дней проводили в вагонах, сгрудившись в поисках тепла. Все эти рассказы создавали впечатление насыщенного, рискованного и завораживающего путешествия. И я несколько беспокоился, что поездка в поезде с пятизвездочным обслуживанием окажется стерильной до пресноты; что 'теплые полы' в ванной и 'суперсовременный DVD' в купе превратит поезд в подобие гостиницы Мариотт на колесах. Когда же я познакомился с другими пассажирами, безупречно любезными, но по большей части старше меня как минимум лет на 20, я стал не на шутку беспокоиться, что дал запереть себя в необычной подводной лодке вместе с гольф-клубом.
К счастью для меня, благодаря множеству мелочей, которые были так по-русски несуразны, путешествие оказалось очень милым. DVD мог считаться суперсовременным в году эдак 1986. Подогрев полов в ванной действительно существовал, но чтобы он заработал, мне пришлось вступить с проводником в длительные переговоры на странном таинственном языке, чтобы (у меня это заняло в конечном итоге три дня) он нажал на старую кнопку, которая позволила сменить запрограммированную компьютером температуру (установленную, судя по всему, на пару градусов ниже температуры за бортом, которая была воистину сибирской), и получить возможность поджаривать свои пятки при той температуре, которая мне придется по душе. Кухня, слава богу, оказалась не универсальной пятизвездочной, но национальной, мы отведали много супов с солеными огурцами и сметаной.
А по вечерам мы собирались в баре или ресторане, и немного жаловались друг другу, и вели задушевные разговоры, а затем забывали о своих заботах, произносили тосты, пианист играл Шопена, а за окнами проносились голые деревья и покосившиеся деревянные лачуги.
И постепенно я начал понимать, что изысканная атмосфера путешествия не лишала его романтики. Каждый день приносил что-то новое. Каждое утро я виделся с другими пассажирами за завтраком или на продуваемой всеми ветрами станционной платформе. И, несмотря на моросивший дождь, нас всех переполняло чувство, что все вместе мы путешествуем по новым исполненным романтики землям. Вот мы пересекли еще один часовой пояс, вот еще 500 миль остались позади, и хотя взгляд все время утыкался в покореженные дома из 'сталинского' бетона, мы испытывали единое чувство удовлетворения, от того, что мы, все вместе, имеем возможность просто быть здесь и видеть все это.
На третий день неподалеку от Екатеринбурга мы на автобусе пересекли условную линию, разделяющую Европу и Азию, и доехали до пограничного столба, возвышающегося над мрачным шоссе. Несмотря на обычные туристические ритуалы: зычный голос 'пограничника', делающего вид, что хочет проверить наши паспорта; шипучка в пластиковых стаканчиках, чтобы отметить событие; неизбежный магазинчик с товарами для туристов; сам факт того, что я совершал автобусную экскурсию, входившую в программу большого путешествия, послушно следовал за гидом с флажком и не расставался с наушниками - несмотря на все это меня переполняло странное чувство, что я совершил что-то важное, и я обменивался тихими улыбками со своими новыми друзьями. А в нескольких ярдах от автобуса на обочине дороги выстроился ряд деревьев. И я знал, что если бы позволил себе безумство, стрелой метнулся бы из автобуса и скрылся в роще деревьев, я бы пропал навсегда. Эта земля по большей части обитаема. Но Сибирь - от Сиб Ир, дословно 'спящая земля' - угрожающе безбрежна, холодна и нецивилизованна. Она окружала нас, мы физически начинали ощущать ее присутствие и жались друг к другу.
Я стал с нетерпением ждать этих поездок. Потому что, честно говоря, виды за окном поезда как-то меня не вдохновляли, по крайней мере в течение первых шести дней путешествия от Москвы до Иркутска. Это -плоская, плоская страна. Урал звучит очень романтично. На самом деле это - невысокие возвышенности, покрытые лесами. Деревья, которые Вы постоянно видите за окном, по началу кажутся Вам исполненными очарования. В основном березы. Сплошное очарование. Через несколько сотен миль они начинают, пожалуй, производить завораживающее впечатление. На следующее утро под дождем они, если им повезет, становятся просто симпатичными. Вскоре после этого они превращаются в обычные деревья. Боже, опять, опять эти чертовы деревья! Иногда поезд 'заворачивает за угол', и открывается другой вид, в деревьях появляется просвет, становится видна река, мальчики, удящие рыбу, Вы расплющиваете нос о стекло и несколько быстротечных минут впитываете новые впечатления.
Поэтому приятным разнообразием после всех этих деревьев явилась остановка и экскурсия в Екатеринбурге, где Романовы встретили свою нелепую и отвратительную смерть за то что, метафорически, если не буквально, слишком часто проезжали мимо трясшихся от холода крестьян, сидя в теплом вагоне с самодовольной улыбкой на породистых лицах. Сейчас на месте их гибели возведен храм, один из многих построенных заново и восстановленных церквей в новой России, которая ударилась в религию с примечательной, и я бы не сказал, что здоровой, поспешностью. Мы часто останавливались, чтобы посетить соборы. Слишком часто, но я не возражал, потому что можно было выйти на свежий воздух и посмотреть на Россию. Сумасшедшую, исполненную противоречий Россию, где красивая позолоченная лепнина в стиле рококо над дверными пролетами, или точеные каблуки самой прекрасной женщины в мире, одетой в дешевую копию классического дизайнерского платья, но все равно выглядящей на миллион рублей, повсеместно являют резкий контраст с самым вопиющим в мире воплощением стиля брутализма в архитектуре, зданиями, построенными из самого уродливого материала на нашей планете - железобетона - который Сталин пестовал, как сортовые деревья своей земли, и который сейчас, куда ни взглянешь, растрескался и выглядит сырым, темным, обветшалым и уродливым.
Пожалуй, самые яркие контрасты я увидел в Новосибирске. Здесь, в столице Сибири, городе, обязанному своему бурному росту Второй мировой войне - Сталин просто-напросто эвакуировал сюда все военные и промышленные предприятия из-за удаленности этих мест от европейской части России, на которую немецкие бомбардировщики обрушивались с неба до того, как их удавалось сбить - мы посетили оперный театр, достроенный в 1945 году женщинами и детьми, которые таскали кирпичи и руками месили строительный раствор. Это - величественный, великолепный и очень просторный театр, где находится вторая по величине в мире оперная сцена. Мы провели пленительное время за кулисами, наблюдая за танцовщиками, разглядывая реквизит и бархат, потрясающе расписанные декорации, спускающиеся откуда-то с высоты, а тем временем в оркестровой яме арфист репетировал свою партию из 'Богемы'. Через час мы были уже в Академгородке, расположенном в 30 километрах от города. Академгородок был построен в качестве сталинского эксперимента в 1950-е годы. Туда, в заранее спланированную 'закрытую среду', перевезли вместе с семьями многих ученых и мыслителей, чтобы они работали, думали, плодили потомство и остались там навсегда. Уродство этого места производит неизгладимое впечатление и своим физическим присутствием и ощущением жестокого отрицания индивидуальной свободы и мысли. Казалось, что мы перенеслись не только в другое время, но и в иной мир.
Впрочем, как и все, что мы видели до этого, Новосибирск производил особое впечатление просто потому, что мы могли сказать себе: мы можем никогда больше - нет, мы никогда больше сюда не вернемся, но мы однажды были здесь, и мы были здесь вместе. Час-два спустя мы снова окажемся в вагоне-ресторане, нас будет ждать сладкий чай, и, может быть, урок русского языка, или пианист Саша развлечет нас, виртуозно демонстрируя разницу между московской и петербуржской школой классической музыки, и мы снова очутимся в хорошо организованном, безопасном, дорогом и приятном мире, но внутри мы все, мне кажется, слегка изменились, стали чаще задумываться.
Я сошел с поезда в Иркутске. Я провел в самолете семь часов, пересек пять часовых поясов и вернулся в Москву, откуда все началось. Я не ожидал, что мне будет так тяжело уезжать, так грустно прощаться с хорошими людьми, с которыми вместе путешествовал. У них впереди была еще целая неделя. И, я думаю, их ждали более красивые пейзажи. Монголия, долгий путь до Владивостока и Японского моря. Да, они опять увидят железобетонные здания, они опять будут садиться в автобусы и выходить из них, есть рассольник и смотреть на деревья. Но их также ждет еще много вечеров, когда можно будет поразмыслить, поговорить, выпить, и в конце этого длинного удивительного путешествия они смогут сказать, что они совершили его и совершили его все вместе.
Материал предоставлен сайтом InoSMI.ru
