«Мы говорим: зачем поминать? Зачем поминать старое? Теперь уж этого нет больше... Зачем это вспоминать? Зачем раздражать народ?.. Если у меня была лихая болезнь или опасная, и я излечился или избавился от неё, я всегда с радостью буду поминать. Я не буду поминать только тогда, когда я болею и всё так же болею, ещё хуже, и мне хочется обмануть себя... Прошло? Изменило форму, но не прошло... Если мы поглядим на прошедшее, нам откроется и наше настоящее».
Эти размышления Льва Толстого, увы, нисколько не устарели, хотя многим действительно кажется, что с уничтожением памятников и других символов недавней истории, с этим стихийным (или управляемым) протестом против прошлого и может происходить его преодоление.
Сценарии развернувшейся войны за память были прочерчены ещё два года назад, накануне 60-летия окончания Второй мировой и Великой Отечественной войны. Именно тогда на Западе обозначилось намерение «деприватизировать» право России на решающую роль в Победе над гитлеровской Германией. Было выдвинуто и требование о нашем покаянии перед соседями и союзниками по Восточному блоку. Одновременно возникла и новация о презумпции нашей виновности. Обыгрывалось она, прежде всего, через образ советского солдата - не освободителя, а оккупанта и потенциального насильника. Следовательно, негоже оставлять ему памятники на территории Европейского Союза.
Тогда я впервые услышал: это вы, историки, виноваты!
И, действительно, обнародование секретных документов о пакте Молотова-Риббентропа, о Катыньской трагедии, о депортации крымских и кавказских народов поначалу вызвало благодарность народов, стремившихся к национальному самоопределению, но с распадом СССР и социалистического лагеря обернулось разжиганием ненависти к русским как предполагаемым виновникам национальных трагедий. Естественной реакцией на это был вопрос: к чему же тогда раскрывать преступления прежних режимов, если они связываются исключительно с русскими?
Проведение параллелей между сталинским Советским Союзом и гитлеровской Германией, сравнение сходных тоталитарных режимов, способное много дать для понимания общества и воздействия идеологии на массы людей, завершается теперь полным отождествлением и призывом к всероссийскому покаянию по германскому образцу. И уже не важно, что основа нацистской и большевистской идеологий была принципиально разной. Во всяком случае, в советских программных документах никому не удалось обнаружить положения о превосходстве славянской расы над всеми остальными, презрении к другим народам и их культуре.
Непредвзятый анализ положительных и отрицательных сторон стратегических военных операций обернулся обвинением в том, что победа над фашистами была одержана лишь ценой несопоставимых жертв, что мы буквально завалили противника трупами своих солдат. И кому тогда нужны даже расчёты зарубежных демографов, доказавших, что фронтовые потери с обеих сторон были примерно равными.
История с солдатскими памятниками напомнила мне о размышлениях американского историка Майка Дэвиса накануне юбилея высадки союзнических войск в Нормандии. Тогда он призвал всех здравомыслящих людей «Спасти рядового Ивана»! Дэвис считал, что освобождение Европы началось летом 1944‑го отнюдь не в Нормандии, а там, где советские партизанские формирования вышли из белорусских лесов и болот и нанесли смелый и внезапный удар в тыл могущественному вермахту. А спустя несколько дней началась операция «Багратион». Американец прямо противопоставил обе масштабные военные акции, начатые практически одновременно. «Но что рядовой американец слышал об операции "Багратион"?» - спрашивал Дэвис. И сам же отвечал: «Июнь 1944‑го означал для него высадку на пляжи Нормандии, а не переправу через реку Двина. Однако наступление советских войск летом 1944‑го было в несколько раз значительнее, чем операция "Оверлорд" как по масштабам задействованных сил и средств, так и по урону, нанесённому Германии».
Речь не просто о преобладающей роли именно Советской Армии в разгроме фашистской Германии, а о том, что именно СССР заплатил за Победу самую дорогую из всех союзников цену. «В борьбе с фашизмом на каждого погибшего спилберговского «рядового Райана» приходилось примерно 40 русских Иванов... Однако на нынешнем празднике в честь легендарного великого поколения совершенно незаметен советский солдат - тракторист из Самары, артист из Орла, шахтёр из Донецка или выпускница школы из Ленинграда. Всё выглядит так, как будто завоевания великой Америки могут поблёкнуть, если признать ведущую роль Советского Союза в достижении эпохальной Победы прошлого века над фашизмом».
Майк Дэвис не одинок в своих суждениях. Британский автор Ричард Дрейтон вообще поднял Победу на высоту «нравственной купели», в которой западные союзники омыли «все грехи многовековой экспансии», проводившейся на протяжении предыдущих столетий.
Да, такие суждения немногочисленны. К сожалению, любая веха нашей исторической памяти является для Запада поводом к размышлениям о сугубо конъюнктурных аспектах действующей российской власти и проводимой ею политики. Противодействие проявлению каких бы то ни было имперских амбиций России ставится во главу угла и оказывается главной информационно-пропагандистской задачей. При этом собственно научно-исторические наработки могут попросту игнорироваться или же использоваться выборочно и предвзято. В крайнем случае, выдвигается довод о том, что память - частное дело каждой страны. В итоге получается, что война продолжается по-прежнему. Как и в течение всего шестидесятидвухлетнего периода после её окончания, она рассматривается и оценивается исключительно через призму послевоенного противостояния Запада и нашей страны. И тогда мы вправе задавать вопросы Западу: может ли подобный прагматизм в отношении прошлого являться достойной данью памяти павших за освобождение мира от фашистской угрозы?
Прекратить войну с памятью о войне способен не только честный ответ Запада, но и отношение к прошлому в собственной стране. То, как обсуждался в Думе вопрос о Знамени Победы, то, что случилось с воинским монументом в Химках, или в Калининграде, где были выпущены открытки к 9 мая с рекламой ритуальных услуг для ветеранов, как раз и дало основания обвинить нас в амнезии. Спекуляции с историческими фактами, намеренное их искажение или сокрытие в угоду политической конъюнктуре тоже вызывают страдания памяти и оборачиваются против нас. А сколько можно учреждениям, которые созданы государством и обществом для хранения памяти, под разными предлогами прятать документы о войне? Сколько можно дразнить украинских и балтийских историков недоступностью документов о 1939-1940 гг., травмирующей их историческое сознание, и тем самым давать основания для новых выпадов против нас? А разве можно справиться с трудной ситуацией запугиванием иностранного посла и забрасыванием каменьями посольства?
Понятно, что в угоду чужим и своим перевёртышам от политики и науки раскрытие беспощадной правды о беспощадной войне не остановится. Нам нужна и эта правда, и эта память. А иначе мы все по-прежнему больны и обманываем себя.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Задайте свой вопрос эксперту о разнице подходов к изучению истории Второй мировой войны
