Петр Гончаров, политический обозреватель РИА Новости.
В отношениях России и Ирана намечается кризис. И отнюдь не в связи с тем, что в вопросе достройки атомной станции в Бушере появились проблемы, ответственность за которые Москва и Тегеран перекладывают друг на друга. Это скорее следствие.
Причина наметившегося похолодания видится в другом. Москва заметно ужесточила свои позиции в Совете Безопасности ООН по иранской ядерной программе. Россия проголосовала в поддержку резолюции, предусматривающей ужесточение санкций против Ирана в ответ на его отказ свернуть все работы по обогащению урана. Судя по всему, в Тегеране не допускали, что Москва способна пойти на такой шаг, несмотря на постоянно звучавшие с ее стороны призывы согласиться с требованиями СБ ООН и вернуться за стол переговоров. Как скажется замаячивший кризис на отношениях России и Ирана, и возможна ли их трансформация?
О российско-иранских отношениях принято говорить исключительно в контексте геополитических интересов двух стран и их регионального взаимодействия. Именно характер этих отношений, базирующийся на совпадении интересов и их взаимной зависимости, побуждает Тегеран говорить о России и Иране как «стратегических союзниках». Москва, правда, ограничивается более сдержанными формулировками. В российской столице предпочитают говорить о «стратегическом партнерстве», не выводя его за рамки конкретного региона.
Сама история распорядилась таким образом, что на всем кавказском направлении, на Каспии и в Центральной Азии, Россия и Иран проводят политику, основанную на принципах соседской взаимоподдержки. Так было всегда, и особенно это востребовано сейчас. И ни в Центральной Азии, ни на Кавказе, ни даже на Каспии - в регионах, где неизбежно присутствуют интересы России и Ирана, эти интересы не сталкиваются, а взаимно дополняют друг друга.
Показательный пример. В последнее время Иран заметно расширил свою экономическую экспансию в Центральной Азии, зоне традиционных интересов России. Москва, тем не менее, молча приветствует это. России явно не под силу одной заполнить этот важный для нее регион. Расчет России прост: чем больше здесь будет Ирана, тем меньше США, Турции, Китая.
Такое совпадение интересов особенно заметно на фоне усилий США реализовать так называемый проект Партнерство по сотрудничеству и развитию Большой Центральной Азии (ПБЦА), в которой к традиционным центральноазиатским странам (Туркмении, Узбекистану, Таджикистану, Киргизии и Казахстану) с легкой руки Вашингтона добавили еще Афганистан и Пакистан.
Хотели бы того или нет в Вашингтоне и Европе, но реализация ПБЦА неизбежно ведет к вытеснению России из этого региона. По крайней мере, в обозримом будущем. По замыслу авторов проекта, торговля и различные экономические проекты должны сместиться в регионе к югу, в сторону Афганистана, создав тем самым альтернативу монополии России на экспорт углеводородов, электроэнергии, хлопка и прочее. Так что, Иран, попавший в опалу США и в Афганистане, становится опять союзником России.
Что же касается Каспия, то Иран -- единственная страна, которая в отличие от Азербайджана, Казахстана и Туркмении, полностью разделяет позицию России в главном вопросе, вопросе определения международного статуса озера. Такого статуса, который бы полностью исключал присутствие внерегиональных государств в его акватории. Все же остальные каспийские проблемы либо вторичны, либо не столь существенны.
В том же ключе обе страны строят свою политику и на кавказском направлении. При этом следует отметить особую роль Ирана, который в самый кризисный период для политики Кремля в Чечне председательствовал в Организации исламская Конференция (ОИК). Во многом благодаря позиции, занятой Ираном, ОИК с трудом, но согласилась на вердикт: «Чечня - внутреннее дело России».
Было бы удивительно, если бы такая страна как Иран, с его населением, его ресурсами и, наконец, с его историей, не стремилась занять соответствующее своему политическому весу и потенциалу место в этом регионе. Поэтому вполне понятны амбиции Ирана, его желание превратиться из пассивного зрителя в активного игрока в решении региональных проблем.
Москва же, активно выступая за привлечение Ирана к решению региональных проблем, не распространяет свою «поддержку» на сферу стратегического партнерства, которое Тегеран, конечно, хотел бы расширить и на весь Ближний Восток. Трудно представить, при каких обстоятельствах Москва могла бы пойти на это. В российской столице предпочли бы видеть более спокойную и более приемлемую для арабских стран политику Тегерана в этом регионе.
Теперь весь вопрос в том, что для Москвы важнее в ее политике в отношении Ирана на ближайшую перспективу. На одну чашу весов положено исключительно важное для России «стратегическое партнерство» с Ираном в Центральной Азии, на Кавказе и Каспии. На другую - режим нераспространения, вполне вероятная перспектива появления в регионе в лице Ирана ядерного государства и, как следствие, конфронтация на Ближнем Востоке не только с США, но еще и с арабскими соседями.
По мнению большинства аналитиков, при всем очевидном союзническом потенциале двух стран более умеренный и предсказуемый Иран в большей степени подошел бы на роль партнера России.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
