Петр Романов, политический обозреватель РИА Новости.
Нет смысла в подробностях пересказывать хронологию событий между февральской революцией и октябрьским переворотом 1917 года (этому посвящены многочисленные труды), однако наиболее важные моменты отметить все-таки придется. Иначе не понять, почему, даже избавившись от царизма, русские демократы до общеевропейской магистрали, а она маячила уже в двух шагах, так и не добрались.
Восемь месяцев простояв в задумчивости рядом с указателем «на Европу», Россия, в конце концов, выбрала не уже проторенную другими народами дорогу, а резко повернула влево и углубилась в неизведанные политические дебри. К отчаянию русских западников-либералов и к восторгу русских западников-якобинцев.
Страна и два ее главных центра власти - Временное правительство и Советы - за короткий период пережили ряд тяжелых кризисов, причем каждый из них делал правительство, Советы и народные массы все левее и все неустойчивее. По всем законам (политическим и физическим) подобная конструкция долго простоять не могла. Во всяком случае, без надлежащих подпорок и без настойчивого сопротивления всем, кто «пизанскую башню» русской революции умышленно или неумышленно раскачивал.
В первые дни Февраля стало ясно, что конституционной монархии, вопреки мечтам Милюкова, в России не бывать. Как не относись к затее англофила, следует признать, что по своей сути это была все же первая попытка хоть как-то подпереть башню (страну) после отречения Николая II.
Впрочем, все тот же неугомонный Милюков умудрился первым и качнуть башню справа налево. Заявление министра иностранных дел о продолжении войны до победного конца вызвало в апреле массовые протесты на улицах Петрограда, что привело не только к отставке кадета, но и перетряске всего кабинета министров. В результате правительство, куда вошло несколько видных социалистов, стало коалиционным и обещало народу бороться уже не за Дарданеллы, а за справедливый мир без аннексий и контрибуций. Таким образом, в главнейшем вопросе - о войне - позиции правительства и Советов совпали полностью. А это на короткое время стабилизировало ситуацию. Башня накренилась влево, но устояла.
Вообще, к вопросу о двоевластии, можно подходить по-разному. С одной стороны, наличие двух центров власти, безусловно, плодило хаос и мешало управлять страной. Но, с другой стороны, в период гражданской нестабильности двоевластие позволяло России иметь не одну, а две точки опоры. Пока в Советах доминировали умеренные, оба центра власти в одинаковой степени чувствовали себя временными органами и решали ряд общих задач: довести страну до Учредительного собрания, противостоять экстремизму, а после отставки Милюкова сотрудничали и по военному вопросу.
Как справедливо заметил Троцкий, правительство и Советы функционировали на основе некой «негласной конституции». Советы, внимательно следя за всеми действиями правительства, всегда, когда считали это необходимым, вмешивались в политику правительства и обычно (правда, не без шантажа, угрожая, что выведут на улицы массы), либо настаивали на своей резолюции, либо приходили с министрами к компромиссу. То, что Временное правительство подобная «негласная конституция» изрядно раздражала, понятно, но она же и сглаживала многие острые углы.
Советы, демонизированные в общественном сознании Запада, на самом деле являлись лишь своеобразной формой народовластия и изначально к большевизму отношение почти не имели. Представители большевиков лишь участвовали в работе Советов наряду с представителями множества других партий и организаций.
Более того, во многих Советах большевиков вообще не было. Так произошло, например, на первом съезде крестьянских Советов. Из 1115 делегатов - 537 эсеры, 103 социал-демократа, есть беспартийные делегаты, даже правые, но нет ни одного (!) делегата-большевика. Недаром, чтобы удержаться у власти, Ленин в ночь октябрьского переворота наряду с Декретом о мире, провозгласил Декрет о земле, полностью списанный с эсеровской программы.
Наконец, есть в истории моменты вооруженного противостояния большевиков и Советов, такова, например, суть знаменитого Кронштадтского восстания, жестоко подавленного коммунистами в 1921 году.
У первых Советов, в отличие от обычного парламентского органа, имелись свои недостатки. В революционной суете в Советы чаще избирали не тайным голосованием, а на митингах. То есть, с голоса, под одобрительные крики или свист из зала, на глазок подсчитывая поднятые в толпе руки. Нередко также партии, не успевая за ходом событий, по договоренности между собой и посовещавшись в своих руководящих органах, просто кооптировали в Советы собственных представителей. Тем не менее, в целом советская власть до того, как ее подмяли под себя большевики, отражая мнение низов, оставалась демократичной и открытой для любых политических дискуссий. С подобной властью Временное правительство до созыва Учредительного собрания просто обязано было согласовывать свои действия. Права министров, как и членов Исполкома Советов в плане юридическом и моральном были примерно одинаковы - и те, и другие опирались на революционную волю народа.
В июне кризис поразил уже не кабинет министров, а сами Советы, где умеренные силы добились отмены, назначенной большевиками демонстрации против Временного правительства. Большевики отступили, но в свою очередь взяли реванш, сорвав демонстрацию 18-го июня в поддержку Временного правительства, назначенного Президиумом I Всероссийского съезда Советов. Большевистские агитаторы присоединились к мирной советской демонстрации и в нужный момент подняли провокационные плакаты с призывом вооруженного свержения правительства. В результате русские социалисты крепко переругались между собой.
Скандал получился не только улично-базарным, но и политически громким, продемонстрировав уже в тот период полное неуважение большевиков к Советам, как форме народовластия. Лозунг «Вся власть Советам», с точки зрения ленинцев, был уместен лишь в одном случае, если Советы контролировались ими.
В июле новый тяжелейший кризис. Сначала, протестуя против компромисса с Центральной Радой, провозгласившей независимость Украины, правительство покинуло несколько министров-кадетов, а затем, воспользовавшись замешательством власти, на улицы вышли вооруженные солдаты маршевых рот, не желающих отправки на фронт и агрессивно настроенные кронштадтские моряки. Подстрекаемые большевиками и анархистами, они потребовали свержения Временного правительства и передачи всей власти в руки Советов, хотя сами Советы к этому не только не призывали, а, наоборот, поддержали верные правительству войска в подавлении возникших беспорядков.
Профессор Индианского университета Александр Рабинович в своей книге «Большевики приходят к власти» довольно живо описал, царившую в те дни обстановку на улицах столицы: «Направляясь от особняка Кшесинской (то есть от штаб-квартиры большевиков) к Таврическому дворцу, моряки вступали в беспорядочную перестрелку со снайперами, засевшими в окнах верхних этажей и на крышах Невского проспекта, врывались в десятки домов и квартир, повергая в ужас их жителей». Данные о количестве жертв июльских событий разнятся, но речь идет о сотнях жертв, как среди мирных обывателей, так и среди разномастных русских революционеров. Таким образом, уже в начале июля 1917 года социалисты начали стрелять в социалистов, а Революция пожирать своих детей.
Вдобавок ко всему в том же июле ушел в отставку и премьер правительства князь Георгий Львов. Председатель правительства, обычно отличавшийся политической терпимостью, неожиданно выразил свой протест против идеи министров-социалистов провозгласить Россию, не дожидаясь Учредительного собрания, Республикой. Думается, это был лишь удобный предлог, премьер давно уже понял, что сидит не на своем месте, к тому же безмерно устал от ответственности, свалившейся на его плечи.
В результате властная конструкция еще больше накренилась влево. Новый кабинет министров возглавил уже не идеологически пластилиновый беспартийный князь, а эсер, то есть социалист-революционер, пламенный оратор и любимец демократически настроенных дам Александр Керенский.
Еще до революции Керенский стал известен образованной публике, сначала, как толковый юрист левых взглядов, а затем и как один из самых язвительных ораторов в Думе, при каждом удобном случае горячо обличавший царизм. Мало, кто знал, о другом эпизоде в его жизни: в свое время Керенский просился даже в террористы, но его просьбу отклонил сам Азеф - знаменитый руководитель террористической организации эсеров и одновременно агент царской охранки. Какое из «ведомств» высказало Керенскому тогда недоверие, не ясно, но в любом случае отказ спас его от ранней гибели или тюрьмы. Иначе говоря, Александр Керенский не был для русской революции человеком случайным, как считают до сих пор многие. Хватало и характера, просто для него, как и для князя Львова, груз оказался неподъемным.
Были у Керенского, конечно, и очевидные минусы, которые внимательными наблюдателями были тут же зафиксированы. Многим современникам премьер запомнился как человек позы, такая слабость за ним действительно водилась. Николай Суханов, прекрасно знавший Керенского, подмечает: «У этого бурно-пламенного импрессиониста, лидера одной, открытой, партии (трудовиков) и деятельного члена другой, подпольной (эсеров), - вместо политической системы было лишь умонастроение, колеблемое в значительных пределах политическим ветром и притягательно-отталкивающими силами других общественных групп».
К тому же глава кабинета не столько решал проблемы, сколько старался удержаться у власти. Сегодня его назвали бы специалистом по политическому серфингу. Какое-то время, мастерски маневрируя, он был своим и среди членов Исполкома Советов, и в правительстве, что, конечно, требовало воли и гибкости ума. Вместе с тем, умение скользить по революционной волне никак не могло подменить умение управлять ею, так что вопрос заключался лишь в одном: как долго Керенский удержится на своей доске. На смену премьеру-«шляпе» пришел премьер-позер. Что было для страны хуже, сказать трудно.
Впрочем, следует отдать должное и Керенскому, он сразу же сделал то, чего так не желали делать кадеты: эсер ускорил проведение выборов в Учредительное собрание. Для либералов было очевидно, что будущие выборы они проиграют, а потому к ним и не стремились, увеличивая тем самым недоверие к правительству. Новый премьер опубликовал декларацию, где обещал «принять все меры, чтобы выборы состоялись 17 августа».
Это решение либералов не очень обрадовало, зато воодушевило стремление Керенского дать отпор большевикам. В интервью Ассошиэйтед Пресс новый премьер заявил: «Наша фундаментальная задача - защита страны от разрушения и анархии. Мое правительство спасет Россию, и, если мотивы разума, чести и совести окажутся недостаточными, оно добьется ее единства железом и кровью». В подтверждение своих слов правительство восстановило смертную казнь, которую в Феврале на радостях само же и отменило, «за военные преступления в зоне боевых действий».
Особенно же вдохновило кадетов решение Керенского назначить Верховным главнокомандующим Лавра Корнилова, который славился своим железным характером. Иллюзии кадетов относительно русской демократии заканчивались, поэтому они уже дозрели до бонапартизма.
Руководство Советов (под впечатлением июльских событий) против восстановления смертной казни на фронте не протестовало. Наоборот, оно полностью поддерживало политику Временного правительства по наведению порядка, но в Советах нижнего звена, где преобладали более радикальные настроения, эта мера вызвала волну возмущения. Там имелся свой длинный список кандидатов на расстрел, начиная с бывшего царя. Им казалось несправедливым расстреливать уставшего от войны дезертира, но оставлять в живых главных виновников российских бед.
Вслед за июльскими событиями, а точнее 15 июля, в столице состоялись торжественные похороны казаков, погибших в столкновениях с «предателями России» (так было написано на венках). В траурной церемонии участвовали: члены кабинета министров, руководство Советов, представители заводов (ЦИК разослал указание каждому предприятию прислать не менее 30 человек), представители дипломатических миссий (Фрэнсис от США, Нуланс от Франции, Бьюкенен от Великобритании), купцы с предпринимателями, архиепископ Петрограда с экзархом грузинской православной церкви, бывшая придворная капелла, а также сводный хор Исаакиевского и Казанского соборов. Были там, естественно, и либералы во главе с Милюковым.
Для неискушенного зрителя все это выглядело апофеозом единства, согласия и сопротивления большевистскому экстремизму со стороны всей благонамеренной России. Это понятно. Не ясно, как это мероприятие могло хоть на секунду обмануть серьезных политиков. Между тем были и такие. Партия конституционных демократов, где сконцентрировался немалый интеллектуальный потенциал России, оказалась неспособной трезво оценить реально происходящие в стране процессы. Как только Керенский принял решение о закрытии большевистских газет и согласился на арест лидеров подрывной партии, в том числе и Ленина, кадетская пресса тут же самоуверенно возвестила: «Большевизм умер, так сказать, внезапной смертью».
Вторую часть читайте здесь.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
