Автор Петр Романов.
Александр III не любил немцев. Николай II - японцев. Но больше всего оба не любили евреев. Антисемитизм - это, пожалуй, единственное, что унаследовал сын от отца в полной мере. Есть, однако, и некоторая разница. Антисемитизм Александра III отчасти смягчался его практицизмом, государь считал, что в российском хозяйстве сгодятся и семиты. Антисемитизм Николая II был значительно агрессивнее, взрывая страну изнутри и нанося ущерб России на международной арене.
Лучше всех эту разницу уловил Сергей Витте. И потому, что не раз беседовал на эту тему с двумя монархами, и потому, что сам к еврейскому вопросу относился весьма серьезно. На бытовом уровне Сергея Витте евреи так же порой раздражали, он не раз высказывался о том, что они "умны, но нахальны". (В устах Витте это звучало, правда, почти похвалой: немцам, полякам, кавказцам и многим другим досталось от него в мемуарах значительно больше.) Но как прагматик и государственный человек он отдавал себе отчет в том, насколько антисемитизм вреден для империи, пополняя ряды революционеров ("ни одна нация не дала России такого процента революционеров" в один голос утверждали и Витте, и Ленин) и подрывая финансовое и торговое сотрудничество с Западом.
Так что при двух последних царях, которым он служил, Витте проводил одну и ту же мысль: все ограничения, существующие в стране в отношении евреев, должны быть отменены. Моральные аспекты Витте интересовали мало, зато он прекрасно понимал, что России просто необходимо срочно избавиться от крайне вредного для ее здоровья порока. Даже такого сугубо прагматичного подхода оказалось достаточно, чтобы Витте прослыл в придворных антисемитских кругах, да и в глазах самого Николая II "жидомасоном". В 1906 году, узнав о том, что нелюбимый им Витте вернулся из-за границы, Николай раздраженно пишет: "Уже скверные газеты начинают проповедовать, что он вернется к власти и что он только один может спасти Россию. Очевидно, жидовская клика опять начнет работать, чтобы сеять смуту".
Витте лавировал, но упорно настаивал на своем. В воспоминаниях он передает один примечательный разговор с Александром III. В ответ на вопрос государя, правда ли, что Витте "стоит за евреев", тот ответил с хитроумием опытного царедворца, желающего и монарху угодить, и добиться от него нужного решения: "Можно ли потопить всех русских евреев в Черном море? Если можно, то я принимаю такое решение еврейского вопроса. Если же нельзя - решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить. То есть предоставить им равноправие и равные законы".
Топить в море четыре миллиона российских евреев "хозяин" счел непрактичным расходованием человеческого материала, но и отменить антисемитское законодательство не решился, отложив дело в долгий ящик. Николай, разобрав содержимое унаследованного им ящика, решил антисемитизм не искоренять, а, напротив, сделать его орудием своей внутренней политики. Связи этого монарха с так называемым черносотенным движением, виновном в организации кровавых еврейских погромов в России, не слух, а исторический факт. Полицейский департамент, обязанный бороться с погромами, по свидетельству Витте, занимался тем, что тайно в своих стенах печатал черносотенные листовки, призывающие толпу громить еврейские дома. По мнению Витте, "черная сотня" сыграла "громадную роль в революции и анархии... так как в душе она пользовалась полной симпатией государя, а в особенности несчастной для России императрицы".
"Партия эта, - продолжал он, - находясь под крылами двуглавого орла, ничего, кроме отрицательного, создать не может. Она представляет собой дикий, нигилистический патриотизм, питаемый ложью, клеветой и обманом... состоит из темной, дикой массы, вожаков - политических негодяев... Это дегенераты дворянства, взлелеянные подачками (хотя и миллионными) от царских столов. И бедный государь мечтает, опираясь на эту партию, восстановить величие России... Убожество политической мысли и болезненность души самодержавного императора".
Антисемитизм Николая бил по государственным интересам разнообразно, но всегда крепко. Именно антисемитизм стал причиной резкого охлаждения стратегически важных отношений между Россией и США. Отношений, которые, как казалось, во время русско-японских переговоров о мире в Портсмуте благодаря усилиям того же Витте значительно укрепились. Кризис в русско-американских отношениях привел даже к денонсации Америкой торгового договора с Россией.
Рассказывает Витте: "Перед моим выездом Рузвельт дал мне письмо для передачи государю... В письме этом говорилось о том, что государь благодарил Рузвельта за то, что он помог окончить переговоры... что теперь он со своей стороны обращается к государю с просьбой... В торговом договоре 1832 года имеется один пункт, который получил особое толкование со стороны России... По этому договору - как его понимают в Америке - все американцы могут свободно приезжать в Россию; могут быть различные ограничения, но не исходящие от вероисповедного принципа; если бы ограничения эти исходили из других принципов, если бы ограничения эти делались для того, чтобы оградить Россию от явного материального или другого вреда, то тогда такое отношение со стороны России к этому вопросу признавалось бы американцами совершенно естественным. Но дело в том, что все американцы вообще могут приезжать в Россию, а только делается вероисповедное ограничение по отношению евреев. В письме говорилось, что американцы никогда не в состоянии усвоить и примириться с той мыслью, что можно различать людей в отношении их благонадежности или в отношении их порядочности по принадлежности к тому или другому вероисповеданию. А поэтому, чтобы установить дружеские отношения между Америкой и Россией, те отношения, которые начались благодаря моему пребыванию в Америке, он очень просит государя отменить это толкование, которое установилось практикой в особенности последнего десятилетия".
На самом деле просьба президента была не такой и сложной. Не вмешиваясь во внутреннюю политику царя и не пытаясь защитить русских евреев, Теодор Рузвельт просил лишь не дискриминировать евреев американских - деловых партнеров русских промышленников. А так же дипломатов США, поскольку даже в последнем случае дело доходило до полного абсурда. Когда однажды Россию захотел посетить один из видных американских финансистов доктор Штраус (он же посол США в Константинополе), сделать ему это, ввиду того, что он был еврей, оказалось далеко не просто. Лишь после длительных и позорных проволочек русская полиция разрешила въехать в страну столь "сомнительной личности", но только на строго определенное время и при условии установления за доктором, финансистом и дипломатом особого контроля.
Чтобы получить право передвигаться по русской земле без проблем, с точки зрения Николая II, американскому еврею нужно было, как минимум, отдать за Россию руку. Известен случай, когда царь единожды расчувствовался и в порядке исключения именным указом предоставил право жить там, где он захочет, одному еврею. Тот специально вернулся из Америки в Россию, чтобы участвовать в русско-японской войне, потерял на фронте руку и получил Георгиевский крест за храбрость.
В дореволюционной России ходил анекдот про старого еврея, который, следуя предписаниям Талмуда, запрещавшего в религиозный праздник, путешествовать по суше, забрался в железнодорожный вагон с ведром воды, куда и опустил свои ноги. Когда его спросили, в чем дело, он пояснил: "Я не еду, я плыву". Еврей старался перехитрить Талмуд. Царский законодательный "Талмуд", введя для евреев нелепые запреты на работу, обучение, проживание и передвижение, устроил им в России вечный "праздник". Русский еврей мечтал, как и другие, по земле ходить, а его все время заставляли по суше плыть. Стоит ли после этого удивляться обилию евреев в рядах оппозиции. Или тому, как хитроумно многие из них обходили капканы, расставленные властью. Жизнь учит.
Письмо Рузвельта прошло обычный в России бюрократический путь: Витте передал послание президента США царю, тот направил бумагу в Министерство внутренних дел, а чиновники министерства спустили вопрос в одну из многочисленных правительственных комиссий. В результате ни во время премьерства Витте, ни позже, при Горемыкине и Столыпине, вопрос так и не был решен. Терпеливо прождав еще шесть лет, американцы, наконец, возмутились и денонсировали унизительный для них торговый договор.
Последнюю попытку исправить положение предпринял Столыпин. Именно он представил Николаю на подпись "закон о еврейском равноправии". При этом им учитывалась не только внутриполитическая обстановка, но и "американский фактор". Владимир Коковцов, в то время министр финансов, вспоминает о том, как в правительстве обсуждался этот документ: "Столыпин просил всех нас высказываться откровенно, не считаем ли мы своевременным поставить на очередь вопрос об отмене в законодательном порядке некоторых едва ли не излишних ограничений в отношении евреев, которые особенно раздражают еврейское население России и, не внося никакой реальной пользы для русского населения, потому что они постоянно обходятся со стороны евреев, - только питают революционное настроение еврейской массы и служат поводом к самой возмутительной противорусской пропаганде со стороны самого могущественного еврейского центра - в Америке".
Цитата достаточно точно отражает все нюансы отношения Столыпина к еврейскому вопросу. Его позиция во многом сходна с позицией Витте. И он выступал за решение больной проблемы не потому, что "стоял за евреев", а потому что был прагматиком. Разница лишь в том, что Витте требования американцев не считал "возмутительными", как Столыпин и Коковцов, а находил их вполне справедливыми. Финансист Витте никак не мог понять, почему финансист Штраус, чтобы свободно приехать в Петербург на переговоры со своими деловыми партнерами, должен для этого сначала побывать на русско-японском фронте и потерять там руку.
Надо отдать должное кабинету Столыпина, министры все как один поддержали инициативу премьера, хотя не могли не догадываться, что этот шаг не понравится государю. Так и случилось. Законопроект долго лежал без движения у Николая, пока он не вернул журнал Совета министров со следующим письмом на имя премьера: "Возвращаю вам журнал по еврейскому вопросу не утвержденным. Задолго до представления его мне, могу сказать, и денно, и нощно я мыслил и раздумывал о нем. Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя".
"Внутренний голос" - вещь в жизни не столь уж и редкая, правда, на поверку, очень часто оказывается, что сам он озвучивает лишь то, что ему услужливо подсказывают снаружи. "Голосом" Николая чаще всего оказывалась его жена Александра Федоровна. А это был далеко не лучший советчик.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Блог Петра Романова
