Вчера весь день милиция в метро и на улице выполняла ответственное поручение спецслужб: предотвращала теракт, о подготовке которого - со ссылкой на «зарубежных коллег» официально предупредил глава Антитеррористического комитета Патрушев. Вот и мы сподобились. Америка регулярно объявляет о повышении уровня опасности; разработана специальная цветовая гамма; есть тут и оранжевый, и красный. Англия в прошлом году провела массовую спецоперацию в аэропортах, загнав индустрию авиаперевозок в ступор, зато показав масштабное действо в прямом телевизионном эфире. У нас эфир не использовали. Скорее наоборот, гасили: мобильная связь в метро не работала, Интернет время от времени барахлил. Но и краткими объявлениями о повышении уровня опасности не ограничились; сочно описали потенциальные бедствия, ввели систему оповещения на электричках. Впечатляет. Вопрос, что делать с этим общественным впечатлением, как им распорядиться.
Вопрос о том, нужно ли выносить сор из избы, делиться со страной и миром подробностями тайных знаний, предупреждать о потенциальной опасности, вовлекать сограждан в тревогу и мнительность ради повышения бдительности - не имеет однозначного решения. Как не имеет однозначного решения вопрос о том, следует ли сообщать диагноз безнадежному больному. Тотально закрыть информацию, запереть ключи от нее в непроницаемой тиши секретных кабинетов - плохо. Потому что это превращает граждан в анонимных жертв, в разменные фигуры большой террористической игры, лишает их возможности выбора: временно изолироваться, пересидеть ситуацию дома, или плюнуть на все и продолжить полноценную жизнь. Обрушить информацию на головы обывателей - тоже нехорошо; развивается массовый психоз, люди впадают в истерику, ищут выход из нее - в сильной руке, в политическом усилении тех же самых спецслужб. Которые из служб охотно превращаются во властителей. И уже обратно свои позиции не сдают. Даже на демократическом Западе. Никакого суда над предполагаемыми организаторами теракта в лондонском аэропорту мы не видели; почти всех задержанных отпустили. Зато мы видели, как подвинулись в своей информационной политике английские медиа, как пересмотрели правила освещения опасных ситуаций, как допустили погоновожатых до контроля за картинкой. Пока в виде исключения; но тут как в сказке - зайчик, пусти меня в свой домик погостить.
Какое из этих двух зол меньшее? трудно сказать. Зато легко указать на большее. На третье зло. Когда чрезмерная открытость пугающей информации сопровождается чрезмерной закрытостью любой другой. Когда обществу прописывают тотальный медийный контроль, возводят непробиваемую информационную стену, и при этом в какое-то мгновение настежь открывают одну-единственную форточку.
Вернемся к сравнению с обреченным больным. Есть национальные традиции, не только предполагающие, но и требующие от врача полной откровенности. Потому что - опять же, в рамках единой традиции - страдалец должен подготовиться к уходу, написать обдуманное завещание, урегулировать отношения с близкими, завершить земные дела, осуществить последние замыслы. Есть традиции, напротив, исключающие врачебную прямоту; человека нужно ограждать от печального знания, которое может его добить, ввергнуть в депрессию, ускоряющую смерть. Как правило, эти традиции не очень-то считаются и с правом земного наследования; какое такое наследование? Есть государство, оно решит, как правильно распорядиться оставшимся имуществом. Интересно, что жесткая, открытая, беспощадная линия врачебного поведения принята именно там, где личность наделена автономными политическими и экономическими правами; там же, где личность подчинена государственной сверхзадаче и никаких особых прав не имеет, врачу и близким предписана предельная жалостливость в отношении к больному.
Бесполезно спорить, какая «линия» хуже, жесткая или сострадательная, откровенная или скрывающая опасную правду; они не существуют сами по себе, они производны от общего миропорядка, выбранного и выстроенного данным обществом, принятого и одобренного данным человеком. Отношение к смерти - всего лишь следствие отношения к жизни. Но избави вас Бог сочетать несочетаемое. Нельзя скрывать от полноценного гражданина суровую информацию о близящемся последнем сроке; подло сообщать об этом тому, кто ничего не завещает, в Бога не верит, а смерти боится еще больше, чем жизни.
Так вот, когда американцу предъявляют оранжевую (тем более красную) метку, это всего лишь один из элементов информационной открытости; еще одно следствие первой поправки. Я гражданин, имею право знать и оценить степень террористической угрозы. Точно так же, как знаю и оцениваю степень политической угрозы, экономической и проч. Когда англичанина пугают терактом на самолете с использованием жидкой взрывчатки, это слишком похоже на пиар-ход спецслужб, восстанавливающих подпорченное реноме. Но в любом случае - это продолжение и ответвление открытой информационной системы, в пределах которой запросто можно обмануть избирателя, и нельзя заткнуть журналиста, узнавшего об этом обмане.
Если же выстраивается полузакрытая система информирования общества о происходящем в стране и мире (для продвинутых пользователей - доступ к любым ресурсам, от Интернета до спутниковой антенны, для широких народных масс дозированная, управляемая новостная машина), то и внезапная откровенность спецслужб воспринимается иначе. А чего это они? С какой целью? Неужели правда о нас заботятся? Или специально пугают, чтобы мы в них нуждались? И звонили им почаще?..
Дело тут не в спецслужбах как таковых. Дело - в элементе открытой политики, который вдруг попал в пределы политики - закрытой. И похож скорее на оторвавшийся тромб, чем на спасительный болевой сигнал здорового организма. Потому что нужно быть последовательным. Открытость так открытость. Закрытость так закрытость. В противном случае заявления об угрозе будут сродни откровениям дежурного врача в тюремной больнице. Зек лежит на койке в коридоре, сестра к нему всю ночь не подходила, бумагу для жалобы прокурору не дают, на вопросы про обед не отвечают. И тут приходит радостный хирург и громогласно говорит: а знаешь, братец, ты сегодня ночью можешь умереть. Впрочем, можешь и не умереть. Полежи тут пока.
Автор - обозреватель газеты "Известия"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
