Соотечественники числом в 68% от взрослого населения жалеют о развале СССР. Об этом сообщают социологические службы, прямо ко дню, отмечаемому как распад Союза Советских Социалистических Республик. Кроме жителей главной наследницы Союза социологи опросили население сопредельных и братских Украины и Белоруссии. Казалось, власти этих стран давно уже с утроенной силой центробежно гребут в своих стратегических лодках от старшей сестры и совместного прошлого. Не тут-то было. Больше половины населения Белоруссии и Украины, говорят социологи, тоже жалеют о распаде СССР. Разумеется, это такое специальное людское свойство, инстинкт - ластиком избирательной памяти делать прошлое уютным и сладким, хотеть вернуть его и гипотетически пожить им снова. И все-таки 68% - как-то перебор. Что это, у социологов?
... Советский Союз был сам себе глобус: от Полярного круга до Кушки. Территорией гордились: мы - одна шестая суши, знали мы с нежного октябрятского возраста, и расстояния в полземли романтизировали. Если уезжать «на севера» или БАМ, то всегда "за туманом", если в пустыню, где закипает даже Сырдарья, то к вечному солнцу. Здравствуй, Кушка, я твой доброволец! Расстояния были не страшными, но радостными, дальние края великой советской родины представлялись в красках ансамбля Игоря Моисеева, а мечтой нормального советского ребенка была международная смена в «Артеке». Кстати, к детям из других, не социалистических стран, мы, пионеры из СССР, относились с сочувствием. И даже обалденная, с наклейками внутри упаковки, жевательная резинка, вкус которой не кончался через минуту и даже десять, принималась как мелкая, недостойная компенсация буржуазному миру за тяжелое детство сверстников.
Взрослые Страны Советов господ из капстран разумно опасались, но их загнивающими благами не пренебрегали. Вырываясь в загранку, они - не дураки - активно использовали все недорогие радости буржуазных миров и, возвращаясь, вдохновенно травили на кухне анекдоты про Того, кому на следующей неделе исполнилось бы сто лет. В последние годы СССР это было запретно, но не очень. Скорее адреналиново-приятно. При этом на всякий случай всегда знали, кто «стучит». Кстати, этих постных, сереньких, слащавых агентов, обнаружив в компании, не выгоняли, наоборот, раскусив, старались «прикормить», рассуждая: этого хоть знаем, а нового когда вычислишь!
Так о чем мы грустим? Что за противоречивая ностальгия толкает нас к этому бесконечному и неисчерпаемому «нет, ну ты помнишь!!!»? О колбасных очередях, в которых все братья, но не больше трех кило в одни руки. О «Мимино» как символе внутригосударственного интернационала, в котором все мы - советской национальности? О той таджикской девочке на окраине Душанбе? Ее звали Наргис и она бежала босиком по пыльной улице, перепрыгивая арыки, встречать гостей на каникулы. Мама Наргис кормила меня теплым кишмишным виноградом и звала Светой. Она всех русских девочек звала светами и старалась накормить, чтобы хватило «на русскую зиму». Тогда в Душанбе еще не было войны, и мальчики из семьи профессора дяди Юсуфа не знали, что сбудется их мечта работать в Москве. Правда сбудется криво. На трассе у строительного рынка, где их будут покупать бригадами строить сауны. Без паспортов, но с вагончиком три на два метра для пятерых.
Мы грустим по субботникам, на которых чистили дворы пронумерованными граблями, сжигали костры, не стеснялись дешевеньких одинаковых треников и «олимпиек» под adidas, а потом пекли картошку. Да, о картошке. В походы тогда тоже ходили запросто, ставя палатки где ни попадя, не боялись "братвы" и наркоманов.
Мы грустим по комсомолу 80-х, в котором не осталось идеологии, а демократические принципы централизма заучивали, исключительно чтобы сдать "ленинский зачет". Просто к "ленинскому зачету" давали козырный значок. Комитет комсомола организовывал дискотеки и конкурс «А ну-ка, парни». Но попробуй, поступи в престижный вуз без комсомольского билета.
Мы грустим о выдуманной стране, в которой бы жить, как лететь. О выдуманной империи с букварем отношений. Там легко, потому что было понято, как относиться к внешнему врагу, кого жалеть, за кого вскидывать кулаки на конкурсе строя и песни: «эль пуэбло унидо, хамас сера венсидо!». С романтикой Че Гевары, который все одно что рыцарь Айвенго или индеец, сын вождя, Харка. В той стране мы рождались с функцией быть счастливыми, потому что унывать было странно и не в рамках документов съезда.
Когда Брежнев умер, школьников собрали на линейки, торжественно и скорбно сказать, что наступил час испытаний. Дура-классная громко и многозначительно шептала нам, малышне: "Дети, все, идите домой, теперь будет война". Мы очень испугались и бежали по домам, чтобы плакать там свое детское горе, и не понимали, почему так нескорбно возбуждены родители. Мы еще не знали, что страшный гул гудков и сирен, сопровождающий похороны главного Генсека СССР, станет первыми нотами марша навылет. Гроб со стуком уронили в мерзлую землю.
Ностальгия по СССР - грусть об идеальных мирах. О времени, в котором мы жили с безусловной иллюзией стабильности. В нем трудности казались осмысленными и идейными, а сердце и вера были отданы коммунизму, ввиду вытравленности иных идеалов. Так о чем же грустят 68% процентов населения России на самом деле:
- об огромной империи, с которой нужно было считаться, хотя бы потому, что медведи берут не умом так силой.
- О жизни, в которой судьба предопределена и понятны критерии успеха. Чтобы прожить такую жизнь достойно, нужно просто заполнить матрицу: октябренок - пионер - комсомолец - ленинский стипендиат - отличник социалистического труда - ключи от квартиры на комсомольскую свадьбу - профсоюзная путевка на Слынчев Бряг - почетная пенсия...
- О сделанных за нас выводах и решениях, которые мы принимали за стабильность и предопределенность.
Грусть по СССР - не безобидное проявление трепетной склонности вспоминать только хорошее. Она - симптом большой социальной беды. Крах наступил тогда, когда судьба оказалась не коллективной, а частной. С необходимостью принимать свои частные решения, не сваливая на страну и цэка, решать семейные проблемы без месткома и брать свою собственную ответственность за собственное будущее. За пятнадцать лет мы не научились жить свою настоящую жизнь.
Грусть по СССР - это еще и внутренний мимикрировавший протест против разрыва естественных связей. Против дележки газа и пограничников на пути к нашему общему Крыму, против исчезнувшего Боржоми и заговорившей не по-русски Одессы, против заграничного Байконура, с которого улетал наш общий Гагарин, против загаженных наших общих памятников в Эстонии и легализованных не наших бандеровцев. Протест глухой, загнанный внутрь, инфантильный, уязвленный. Потому что, сожалея о потерянном СССР, мы вовсе не собираемся в него возвращаться: только половина опрошенных рассматривает возможность объединения России, Белоруссии и Украины и (внимание!) только каждый десятый хотел бы жить во вновь объединенном Советском Союзе.
Наши глаза на затылке, а руки, по-прежнему, инстинктивно ищут инструкцию по применению жизни... Мы ностальгируем по обманутым обещаниям и неисполненным надеждам. Мы тоскуем по мифической стране, и это мешает создавать страну реальную и решать немифические проблемы. Нас 68 процентов, и это критически много.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
