О том какие риски подстерегают российскую экономическую систему, о том, какими будут инфляция и экономический рост, о зависимости российского бюджета от цен на нефть РИА «Новости» рассказал главный экономист инвестиционной компании «Тройка Диалог» Евгений ГАВРИЛЕНКОВ
- Евгений Евгеньевич, как бы вы могли охарактеризовать нынешнее состояние российской экономики? На какие макропоказатели мы можем рассчитывать к концу года?
Если иметь в виду краткосрочные тенденции, текущую ситуацию, то, наверное, говорить о серьезных макроэкономических проблемах, не приходится. Традиционные макроэкономические показатели показывают очень неплохую динамику. Все, я бы сказал, как и ожидалось. Экономика, безусловно, растет, и растет неплохо. В этом году мы, наверное, будем иметь экономический рост на уровне не ниже 6,7%, что примерно совпадает со средними темпами роста в предыдущие годы. Можно также сказать, что инфляция в этом году впервые действительно будет ниже 10%, возможно, даже удастся удержать ее чуть ниже 9%. Важно отметить, что и доходы населения уже традиционно растут высокими темпами. Соответственно, это толкает и потребительский рынок вверх. Инвестиционная активность остается на высоком уровне.
При нынешнем уровне цен на нефть российской экономике в ближайшее время ничто не угрожает. И даже не важно, сколько сейчас стоит баррель нефти - $60 или $75. Это действительно более или менее все равно, поскольку денег поступает много. Их может быть чуть больше или чуть меньше - лишние деньги из финансовой системы откачивает стабилизационный фонд. Кстати, стабилизационный фонд растет такими темпами, что к новому году, наверное, он приблизится к объему 10% ВВП. И это означает, что у нас есть серьезная подушка безопасности в случае ухудшения внешней конъюнктуры.
Картина получается благостная. Но я не думаю, что так будет всегда.
- Какие угрозы и риски есть в сегодняшнем «благостном» состоянии?
Если говорить об инфляции, то нет большой разницы в том, составляет ли инфляция 9, 10 или 11%, но принципиально важно, чтобы она снижалась, на деле демонстрируя результативность направленных на это усилий правительства. Тут могут возникать вопросы разве что такого порядка: почему, скажем, в этом году инфляция снижается, и вроде бы даже как никогда близка к обещанному уровню? Интересно другое - посмотреть, как расходовались бюджетные средства в текущем году.
Основная проблема в том, что существует весьма значительный разрыв между финансовым и кассовым исполнением бюджета. Так, на днях вышли данные по исполнению бюджета за 10 месяцев 2006 года, которые показали наличие гигантского профицита на кассовой основе, и что серьезно - гораздо большего, чем планировалось: где-то на уровне свыше 8% ВВП.
Ведь что получается: намеченные свыше 20% роста расходов, заложенные в бюджет этого года, Минфин вроде бы исправно финансирует, перечисляет средства бюджетополучателям. А бюджетополучатели не торопятся их расходовать. Эти средства накапливаются на счетах Казначейства и не поступают в финансовую систему. Отставание составляет примерно 25%. То есть на эти 25% израсходовано меньше средств, чем было запланировано. Отсюда возникает сразу несколько вопросов. Первый: что будет, когда эти деньги придут в экономику? Второй вопрос - когда они придут? И, наконец, третий вопрос - зачем надо было планировать так много расходов, если бюджетополучатели в течение практически всего года так и не воспользовались ими.
Это я говорю к тому, что уровень цен, точнее, динамика цен очень чувствительна к бюджетной политике. Как только деньги начинают поступать в экономику, буквально с лагом в 1-2 месяца они выбрасываются на рынок и цены идут вверх. Мы то же самое наблюдаем каждый декабрь-январь. В декабре, как правило, денежная масса в результате выплат по итогам года вырастает на 11-12%, а уже в январе цены идут вверх процента на 2, а то и больше. И еще в феврале это эхом докатывается. В несколько меньших масштабах мы то же самое наблюдали в середине года: июльско-августовская инфляция - это реакция на увеличившееся расходование средств в конце полугодия, точнее, в июне-месяце.
Теперь вернемся к исполнению бюджета за 10 месяцев 2006 года. Сколько денег должно прийти в экономику в эти оставшиеся до конца года 2 месяца, чтобы план был выполнен? Получается, чуть больше 1,2 трлн. рублей. Это собственно плановые расходы на ноябрь-декабрь плюс те, что не дошли за предыдущие месяцы. То есть примерно 4,8% ВВП. Это означает, что в последние недели года по логике вещей и по закону о бюджете все эти деньги должны прийти в экономику. И все зависит от того, когда они придут. Условно говоря, если это случится 31 декабря, то, наверное, ноябрь-декабрь может показать низкую инфляцию - так что по итогам года она может и не выйти за пределы 9%. Но тогда нас ждут неприятные сюрпризы, скорее всего, в начале следующего года. Если, конечно, не будут придуманы какие-то трюки, чтобы изъять эти деньги обратно. И надо разобраться с теми бюджетными организациями, которые не израсходовали выделенные бюджетом средства. Может они и не нужны?
Есть, конечно, и масса разных краткосрочных интересных эффектов. Я не исключаю, например, что и ноябрьско-декабрьская инфляция будет несколько выше, чем ожидается. Но совершенно по другим причинам. Я думаю, что события вокруг Грузии и нарушение в связи этим традиционного канала поставок плодоовощной продукции не могут пройти не замеченными. Думаю, что цены на плодоовощную продукцию пойдут вверх еще до нового года.
- В последнее время вы часто говорили о том, что старая модель экономического роста исчерпана. Что вы имели в виду?
- Мы подходим к концу периода «легкого», или «дешевого» роста. Удивительно благоприятное сочетание внутренних и внешних факторов на протяжении 6-7 лет обеспечивали нашей экономике рост в среднем около 7% ежегодно. Что это за факторы? Если бегло, во-первых, это сохранение низких процентных ставок на мировых рынках. До начала года Федеральная резервная система США держала очень низкую ставку, то же самое делали Европейский центральный банк и Банк Японии. Мировая экономика обильно насыщалась ликвидностью. Такая мягкая макроэкономическая политика в глобальном контексте в итоге транслировалась в высокий уровень цен на сырьевые товары, поскольку стимулировала спрос на них во многих странах. В частности, Китае, Азиатском регионе. Благодаря этому наш платежный баланс был постоянно устойчив, а профицит по текущим операциям был гигантским - свыше 10-12% ВВП, в отдельные годы даже до 18% доходил. И здесь важно подчеркнуть, что этот рост происходил на фоне не просто высоких цен на энергоносители, но на фоне постоянно растущих цен. Однако недавние события показали, что цены на нефть могут идти не только вверх, но и вниз. За 2 месяца с середины года они скорректировались более чем на 25%. Сейчас нефть марки «Юралс» торгуется на уровне $55-66 за баррель. И это, кстати, ниже, чем закладывается в бюджете на будущий год (где-то на уровне $61). Но я не думаю, что это вызовет какие-то серьезные проблемы
- Возможно, для российской экономики было бы даже лучше, если бы цена за баррель оказалась на уровне $40-45?
- Если бы цены на нефть снизились до уровня $40-45, у нас возникли бы проблемы с наполнением Стабилизационного фонда. Увеличивая расходы бюджета, мы раздули обязательства государства до такого уровня, что бюджет на следующий год становится сбалансированным только при цене на нефть не ниже 37-38 долларов за баррель. Цена нефти в $40-42 означает, что мы подходим к опасной границе. Что я имею в виду? Когда цены на нефть находятся на уровне $60-70, для Центрального банка и Министерства финансов больших проблем в поддержании макроэкономической стабильности не возникает. (С учетом того, что есть Стабилизационный фонд, который всю излишнюю ликвидность забирает и тем самым снижает темпы роста денежной массы - что полезно, когда нет четких представлений, как эти средства расходовать.) Экономика всегда была зависима от цен на нефть, и остается зависимой. Но проблемам в том, что бюджет гораздо более зависим от них. Если экономика в целом имеет определенную степень гибкости, или адаптивности, то есть при ухудшении конъюнктуры может сократить относительно неэффективные инвестиции, реструктурироваться, то бюджет гораздо более консервативная структура. Если мы в бюджете уже увеличили расходы, то, чтобы их сократить, я даже не представляю, что можно сделать в данных конкретных политических условиях. Раздутые расходы и неэффективное их использование - это такая долгосрочная проблема.
Если вернуться к истории «дешевого» роста, то помимо благоприятной внешней конъюнктуры, устойчивого платежного баланса, сюда же можно отнести и наличие свободных мощностей во всех секторах экономики, которые у нас были, и которых уже нет. Большинство отраслей уже работает в условиях отсутствия резервов свободных мощностей. Поэтому такие сигналы слышаться со стороны РАО ЕЭС, Газпрома и других капиталоемких структур типа Транснефти. Наращивать объемы нефтедобычи, например, уже так легко не удается. Достаточно упомянуть, что еще года 3-4 назад добыча нефти росла на 8-10% в год, и экспорт рос на 8-10% в год. Сейчас это 1,5-2,5% - и именно потому, что становится более дорогой добыча, требуется больше инвестиций. Мы жили в достаточно благополучных условиях, пока платежный баланс сводился с большим профицитом: то есть до тех по, пока и цены росли, физические объемы экспорта тоже увеличивались. Когда же не будет роста физических объемов добычи энергоресурсов, то можно ожидать, что на каком-то этапе темпы роста экспорта замедлятся (при условии, что цены не будут подниматься вверх до бесконечности), он начнет стагнировать, а в долларовом эквиваленте в условиях снижающихся цен даже может снижаться. В то время как импорт будет продолжать расти. Профицит во внешней торговле начнет сокращаться, замедлится приток валюты, снизятся темпы роста денежной массы.
- В конце концов Центральный банк - наш главный финансовый регулятор - имеет возможность как-то управлять процессом. Есть такие инструменты, как ставка рефинансирования, курсовая политика и проч.
- Возможности ЦБ влиять на макроэкономическую ситуацию пока очень и очень ограничены. В последние годы гигантский объем валютной выручки конвертируется в рубли в больших масштабах, деньги остаются дешевыми, соответственно, процентные ставки на внутреннем рынке резко отрицательны в реальном выражении. Кстати, надо подчеркнуть, что весь наш экономический рост наблюдался на фоне того, что финансовая система успешно функционировала пока только в условиях отрицательных реальных процентных ставок. Еще ни разу мы не видели, как экономика может существовать при положительном уровне процентных ставок.
Это значит, кстати, что банки не рефинансировались у ЦБ. Просто, когда есть поток дешевых денег от экспортеров, такой необходимости нет. Это означает, что возможность у Центрального банка влиять на денежное предложение путем изменения процентных ставок, тоже отсутствует. Сейчас ставка рефинансирования - 10%, она могла бы быть и 100% - этого бы просто никто не заметил.
Только курсовая политика является тем инструментом, с помощью которого ЦБ управляет потоком ликвидности (возможности регулировать денежные предложения посредством изменения резервных требований у ЦБ тоже ограничены). Но и здесь возможности ЦБ переоценивать не следует. Посмотрим на профицит по текущим операциям платежного баланса. Допустим, ожидается, что в этом году он составит условно $100 млрд. Эти средства будут конвертироваться в рубли, поскольку экспортерам надо чем-то платить налоги, зарплаты, делать какие-то инвестиции, производить закупки. В итоге, в самом первом приближении, объем прироста денежной массы, который определяется этими текущими операциями, составит эти самые $100 млрд. В начале года курс доллара был 29 рублей, сейчас балансирует между 26 и 27. Так вот, если мы умножим этот курс на 100 млрд., мы увидим, что разница в зависимости от курса - небольшая. Ну и чего стоят все эти споры по поводу того, надо укреплять рубль или не надо? Да, в результате рубль в номинальном выражении укрепился процента на 3, в реальном же - будет явно больше 9 в этом году. Мы получим 20% реального укрепления за два года.
Что получилось на самом деле: на фоне политики укрепления рубля темпы роста денежной массы даже ускорились, причем очень существенно. ЦБ, подавая явные сигналы, что он будет укреплять рубль, тем самым стимулировал гигантский приток по капитальному счету. То есть мы получили рост заимствований со стороны отечественных банков за рубежом, со стороны корпоративного сектора. Если в начале года денежная масса росла процентов на 36-37% в годовом исчислении, то сейчас это уже 46-47 %. Это означает, что темп роста денежной массы ускорился и это тоже является дополнительным фактором сохранения относительно высокого уровня инфляции, или, скажем так - барьером на пути ее дальнейшего снижения, как это планирует государство.
- Как вам представляется, способен ли потенциальный рост тарифов на газ, электроэнергию оказать существенное влияние на темпы роста инфляции? Или в структуре инфляции мы этот фактор преувеличиваем?
- Думаю, что преувеличиваем. Я не вижу здесь большого инфляционного потенциала. Как правило, я смотрю на экономику Украину, которая так похожа на нас. Вот мы повысили цены на газ для этой страны. В результате внутренние цены на энергоносители на Украине должны были тоже вырасти. Но этого не произошло незамедлительно. Правительство имело возможность сдерживать цены в первые холодные месяцы. Но за последние 10-11 месяцев цены на энергию на Украине для разных потребителей выросли в среднем на 70-80%. Однако инфляция остается умеренной. Причем первые 7-8 месяцев она была даже на уровне всего лишь 3,9%. Затем она несколько ускорилась осенью (сентябрь-октябрь показал особенно высокий рост цен). И если в прошлом году инфляция на Украине была 10,5% , в этом году, наверное, оценки будут не выше 12%. И это при практически двукратном росте внутренних тарифов на электроэнергию, газ, тепло! Между прочим, украинское население примерно в два раза беднее российского. Кстати, когда там росли цены на энергоресурсы, на протяжении 3-4 месяцев цены на продовольствие либо не росли, либо вообще снижались.
В рамках тех параметров повышения цен на энергоносители, которые обсуждаются у нас сейчас, никаких серьезных последствий ожидать не приходится. Я думаю, наоборот повышение цен на энергию привело бы к более эффективному ее использованию. Другое дело, что из наиболее существенных проблем, с которыми мы столкнемся в следующем году, я бы назвал то, что темпы роста внутреннего спроса на энергию в целом (измеряемую в тоннах условного топлива) будут превышать темпы роста предложения. С этим что-то надо делать. И хотя, похоже, будет принято решение внутренние цены на энергоносители особенно не трогать, я думаю, что это вряд ли удастся.
Мы наблюдали, как на протяжении 2-3 лет, когда рост внутренних тарифов был более щадящим (по сравнению с 2001-2002 годами), процесс энергосбережения и снижения энергоемкости ВВП сильно затормозился. Показательно, что в нынешнем году впервые за многие годы производство электроэнергии пошло гораздо более быстрыми темпами - 4,5-4,7%. Это очень много. В предыдущие годы рост составлял 2-3%. Что это означает? Либо энергия используется неэффективно, потому что все-таки остается дешевой, либо рост становится более дорогим. Парадокс, но получается, что при относительно низких ценах на энергию, наибольшую субсидию получает тот, кто богаче. Обеспеченным гражданам, которые могут позволить себе построить загородное жилье площадью в несколько сотен квадратных метров, например, более выгодно для отопления домов использовать электроэнергию. Поскольку при более высоких ценах на дизтопливо у нас выгоднее включить электрообогрев. Я считаю, что именно ценовые сигналы должны стимулировать более эффективное потребление электроэнергии. Рост цен, конечно, не приведет к незамедлительному росту предложения. Нужны сначала инвестиции в добычу. Пройдет от трех до шести лет, прежде чем начнется отдача. Но более высокие цены должны несколько сдержать этот безумный рост неэффективного энергопотребления.
- Скажите, не увеличат ли дополнительно нагрузку на бюджет на фоне снижения цен на нефть обязательства государства по национальным проектам? К тому же их эффективность не слишком очевидна.
- Я думаю, на фоне других расходов национальные проекты существенного влияния на бюджет иметь не будут. Это не те объемы. Проблема бюджетной политики не в этих нацпроектах. Все мы понимаем, что какие-то шаги на месте перед выборами обозначить надо. Часть этих проектов - образование, медицина - действительно, очень важные проблемы. Не знаю, как там с сельским хозяйством, но с бесплатной медициной, с тем уровнем, на котором она находится, что-то делать надо и как можно скорее. Уровень нашей «бесплатной» медицины - позор для страны с ВВП в $1 трлн., который мы будем иметь в этом году. Но, на мой взгляд, самый важный из этих нацпроектов - все, что связано с образованием. Тут, правда, надо приготовиться к тому, что отдача от него появится лет через 15-20 в лучшем случае. И этот проект должен быть не на 2-3-года, а стать постоянным. Как известно, основной рост расходов бюджета в предыдущие годы наблюдался отнюдь не в социальной сфере - достаточно посмотреть статистику расходной части бюджета, чтобы увидеть те госструктуры, которые выиграли больше других от высоких цен на нефть
Подводя итог всему сказанному, хочу подчеркнуть следующее. Я не предрекаю никаких кризисов. То, что я имел в виду, говоря об угрозах, это скорее вызовы, нечто, что будет стимулировать внутреннюю трансформацию, то есть выход на нормальные условия функционирования. То, что мы имели сейчас - это подарок. Наличие свободных мощностей - это подарок прошлых поколений. Облагодетельствовала нас и внешняя конъюнктура. Но теперь мы входим в стадию сознательного роста, когда надо будет расти более эффективно.
Ужесточение условий функционирования экономики станет сигналом для повышения ее эффективности. Платежный баланс, его структура, изменения в нем всегда служили мощными стимулами для каких-то серьезных, фундаментальных изменений в экономической политике. Мы все-таки не такие большие, как Соединенные Штаты. На нашу долю приходится 1/40 мировой экономики, а доля финансовой системы и того меньше. Поэтому любые внешние изменения могут привести к тому, что нас будет кидать, как щепку в океане. И пока мы не дорастем до какого-то более значимого масштаба, мы будет оставаться очень уязвимыми. Уверен, что ужесточение внешних условий пойдет нам только во благо.
Беседу вели Татьяна Короткова и Андрей Колесников
