Автор Петр Романов.
Как это не удивительно, но время не излечивает Россию от славянофильских иллюзий. Редко, кто осмеливается и сегодня объективно взвесить пользу и вред от тех многочисленных войн, что русские вели в свое время на Востоке, жертвуя сотнями тысяч человеческих жизней и практически ничего при этом не получая взамен. Как с горечью заметил один из известнейших героев Балканских войн генерал Скобелев: «Россия - это единственная страна в мире, которая позволяет себе воевать из чувства сострадания».
Сострадание - прекрасное чувство, но есть еще политический расчет. Между тем, Россия не раз влезала в очередную балканскую драку без всякого расчета, ставя под угрозу собственные интересы, не говоря уже о жизнях своих сограждан. Так произошло и в 1877-1878 г.г. при Александре II в разгар жизненно важных для России реформ.
Сочувствие к братьям по крови и вере было понятным и естественным, тем более что тревожные новости о турецких карательных акциях против повстанцев приходили с Балкан постоянно, причем из самых надежных источников. Широкую известность приобрела тогда трагедия, произошедшая в Филиппополе, где мусульмане вырезали 12 тысяч болгар, в том числе стариков, женщин и детей. Факт этот полностью подтвердился в ходе расследования, проведенного секретарем английского посольства в Константинополе Берингом.
Тем не менее, эмоции явно перехлестывали через край. Не срабатывали ни инстинкт самосохранения, ни здравый смысл, говоривший о том, что стране, занятой глобальными реформами, категорически противопоказано влезать в какую бы то ни было войну. Позже историки справедливо сделают вывод, что Александр II вступил в Восточную войну под давлением общественного мнения. Вина реформатора не в том, что он захотел воевать, а в том, что не смог пойти против течения.
Да и сам итог войны оказался плачевным, на поле боя русские у турок блистательно выиграли, а затем на Берлинской мирной конференции, где России противостояла уже вся Европа - практически все, что до того выиграли, были вынуждены отдать назад, то есть, проиграли. Выиграли не воевавшие австрийцы, немцы, англичане, но не русские. В результате «братушки» славяне оказались очень недовольными Москвой, а Отечество обогатилось новым несметным количеством вдов и калек.
Но это было потом. А вначале на войну Россия шла, как на праздник. В русских церквах не прекращались молебны о ниспослании победы славянскому оружию, в земствах собирали деньги на помощь славянам, русский Красный Крест снарядил и отправил в Черногорию и Сербию санитарные отряды, а толпы добровольцев рвались в бой. Донские казаки отправлялись на Балканы сотнями. Одевали и обували добровольцев на казенный счет. Разными каналами к восставшим шло из России и оружие.
Как это происходило, можно судить по мемуарам военного министра Милютина. Речь здесь, правда, идет о событиях, происходивших чуть ранее, - в 1862 году, когда в очередной раз обострились отношения между Сербией и Турцией, но по той же схеме действовали русские и в канун Восточной войны 1877-1878 годов.
«Сербское правительство, - пишет Милютин, - продолжало принимать деятельные меры к устройству своих военных сил; но при враждебном к Сербии отношении Австрии встречались большие затруднения в приобретении необходимой для сербских войск материальной части, особенно оружия и артиллерии. Помощь в этом отношении могла быть оказана одной только Россией. В начале августа получил я от Министерства иностранных дел сообщение, что вследствие просьбы сербского правительства о доставлении ему 30 - 40 тысяч ружей последовало высочайшее повеление сообразить, каким способом просьба эта могла быть удовлетворена, при условии совершенной тайны... В то время спекулянты скупали везде старое оружие для отправления в другие части света, а быть может, втайне и для снабжения разных повстанцев, не исключая и польских. Мы также вели тогда переговоры с одним гамбургским коммерческим домом о продаже ему старых 7-линейных ружей, оставшихся в складах за перевооружением армии новыми, 6-линейными нарезными ружьями; но мы ставили непременным условием - вывоз оружия в Америку. Под предлогом подобной продажи в частные руки старого нашего оружия решено было отправить просимые Сербией 40 тысяч ружей... Все было исполнено с полным успехом... Только один из транспортов чуть было не испортил всего дела: при перевозке по Дунаю один из ящиков как-то разбился и возбудил сомнение турецкой таможенной стражи. По этому поводу возникли дипломатические объяснения, оставшиеся, впрочем, без последствий».
В то время когда в православных храмах раздавались воинственные песнопения и возглашались «многолетия архистратигам славянских сил» (русская церковь тогда стала напоминать точно такой же политический клуб, как католический костел в канун польского восстания), когда пресса в унисон требовала от властей самых решительных действий, голос здравомыслящего русского человека услышать было трудно. Но все же были и они. Татищев приводит высказывания о массовом психозе, царившем тогда в России, князя Петра Вяземского. Слова Вяземского историк справедливо называет «тщетными предостережениями, скоро оказавшимися пророческими».
Стоит добавить, что мнение Вяземского особенно ценно, поскольку князя в отсутствии патриотизма обвинить никак нельзя. В 1812 году он добровольцем пошел в ополчение и мужественно дрался под Бородино (под ним убили двух лошадей), а позже немало сделал для России на дипломатическом поприще и других высоких государственных постах. Умер Вяземский в год окончания столь несвоевременной и ненужной для России Восточной войны.
«Все, что делается по Восточному вопросу, - писал Вяземский, - настоящий и головоломный кошмар...Тут нет ни политического достоинства, ни политической добросовестности, нет и благоразумия. Все плотины прорваны и поток бушует и разливается во все стороны; многое затопит он. Правительства не должны увлекаться сентиментальными упоениями: они должны держаться принципов. Без принципов правительство играет в жмурки, да я и не верю в глубину и сознательность нынешнего народного движения... Народ не может желать войны, а по неосмотрительности своей ведет к войне. Война теперь может быть для нас не только вред, но и гибель. Она может наткнуться на государственное банкротство. У нас, как у французов, нет в жилетном кармане миллиардов, не говоря уже о других худых последствиях войны. Видеть Россию... страшно и грустно...
Хороши и сербы! Россия стряхнула с себя татарское иго, а после наполеоновское своими руками, а не хныкала и не попрошайничала помощи у соседей. Неужели мы своими боками, кровью своей, может быть, будущим благоденствием своим должны жертвовать для того, чтобы сербы здравствовали? Сербы - сербами, а русские - русскими. В том-то и главная погрешность, главное недоразумение наше, что мы считаем себя более славянами, чем русскими. Русская кровь у нас на заднем плане, а впереди славянолюбие. Единоверчество тут ничего не значит. Французы тоже единоверны с поляками. А что говорили мы, когда французы вступились за мятежных поляков? Религиозная война хуже всякой войны и есть аномалия, анахронизм в наше время. Турки не виноваты, что Бог создал их магометанами, а от них требуют христианских, евангельских добродетелей. Это нелепо...
Восточный вопрос очень легок на подъем, и мы очень любим подымать его; но не умеем поставить на ноги и давать ему правильный ход... А мы дразним и раздражаем, и совершенно бессовестно... санитарными отправлениями при барабанном бое, шампанском и разных криках, чуть ли не вприсядку, с бубнами и ложками. Все это недостойно величия России... Много виновато и Общество покровительства раненым. Из христианского и евангельского подвига они сделали machine de guerre (военную машину). Крест Спасителя обратили в пушку и стреляют из креста.
Все это неправильно, недобросовестно, просто нечестно. И из чего подымают всю эту тревогу, весь этот гвалт? Из чего, того и смотри, загорится вся Европа и распространится всеобщая война? Ужели думают, что Россия окрепнет силою восстановленных славянских племен? Нисколько, и напротив. Мы этим только обеспечим и утвердим недоброжелательство и неблагодарность соседа, которого мы воскресили и поставили на ноги... И когда были нам в пользу славяне? Россия для них - дойная корова и только. А все сочувствия их уклоняются к Западу. А мы даем доить себя и до крови... Сохраните письмо мое... Хочу, чтобы потомство удостоверилось, что в пьяной России раздавались кое-какие трезвые голоса».
Волю трезвого человека грех не исполнить.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Блог Петра Романова
